— Мне иногда кажется, что я провалился в параллельный мир, где все мечты и надежды сбываются, — говорю, пряча лицо в Викиных волосах. Запах ее шампуня и тела — самый приятный аромат в мире. — Я никогда не испытывал подобного. Только ты заставляешь меня гореть, как протозвезда.
— Ты же чувствуешь, как горю я? — шепчет Вика, царапая грудь. — У тебя должок, Марк. Я буду тебя долго мучить теперь, — прикусывает сосок и теребит его языком.
Рычу, но не могу ответить. Я слишком взволнован. Меня будто вывернули наизнанку. Теперь все попытки спасти себя от этих чувств кажутся полным бредом.
Беру себя в руки и твердо говорю:
— Вика, я выйду на пятнадцать минут. Схожу в вагон-ресторан и принесу нам поесть. Есть особые пожелание?
— Есть.
— Какие? — приподнимаю бровь. Стараюсь не обращать внимания на льющийся огонь, что распускается во мне от терзания кожи ее языком. — Вика, остановись! Прошу тебя. Нам нужно поесть, — совсем не могу говорить. Она теперь владеет мною полностью. — Так какие пожелания? — совсем слабо бормочу я. Заглядываю в ее глаза, щепотью приподнимая острый подбородок.
— Не уходи.
— Так мы умрем от голода. Курицу мы еще вчера доели.
Вика тяжело выдыхает и, бегло целуя, приподнимается.
Я встаю, пользуясь моментом. Не прикрываюсь. Она знает, что заводит меня и мне не стыдно.
— Беги. Только подай мне салфетки, — смущенно говорит девушка, кутаясь в одеяло и глядя из-под густых ресниц.
— Я бы поухаживал за тобой, но не будем тратить время, — подаю ей пачку салфеток. — Пока ты закончишь, я вернусь. Может, тебе нужно выйти сейчас?
Вика кивает и быстро обтирается. А я пока ныряю в свою одежду, но замечаю, что отвести от Крыловой глаз не могу. Не в силах просто.
— Марк, мы не предохранялись…
— Не бойся. Детей у меня не может быть.
Она замирает и закусывает губу. Как женщину, ее от природы должен волновать вопрос деторождения, но эта реакция мне так приятна. Чувствую новый прилив тепла в душе.
— Нет-нет, — поправляюсь я, — это временно. Марина наложила блок на месяц.
Вика кивает и отворачивается. Вижу, как опускаются худые плечи и по обнаженному телу рассыпается гусиная кожа. Неужели, для нее это так важно?
Чтобы успокоить, помогаю девушке одеть майку, трусики и спортивные. Мне нравится, как она, согревая, смотрит на меня — без страха. Может, смогу вымолить прощение?
Мы быстро возвращаемся из туалета и я, поцеловав Вику напоследок, спешу добыть нам немного еды. Заранее предупреждаю ее, что выйти она не сможет. Не хочу непрошенных гостей.
Крылова бросает: «Жду тебя» и присаживается у окна.
Пока брожу по однокоридорному лабиринту, сердце так заходится от волнения, что назад я почти бегу и неистово хлопаю тамбурными дверьми. Успокоюсь только, когда увижу Крылову. Вдруг я опрометчиво оставил ее, и маги нашли нас?
Горький привкус предчувствия дерет горло.
Скомкав бумажные пакеты, ускоряюсь и вылетаю в наш вагон. Тишина, хоть разруби.
Иду к купе и замираю. Тревожно. До жути тревожно. Дергаю дверь и только потом вспоминаю, что нужно снять блок. Шепчу быстрый ключ и замок щелкает.
Виктория сидит на одной из полок, растянув ноги в шпагат. Руки вытянуты вверх, глаза прикрыты. Слышит меня и тут же собирается, подогнув колени перед собой.
Мой свет. Я бросаю пакеты и падаю в объятия. Если я потеряю Вику — лишусь себя.
— Что случилось? — шепчет она и теребит мои волосы. — На тебе лица нет. Марк, ты видел их?
Обнимаю, прижимая крепко, выдавливая ее горячий вздох. Мне нужно почувствовать, что она — не мираж. Не плод воображения и не сон.
— Нет, — только и могу сказать. Нахожу пухлые губы и, не могу напиться ею. Наслаждаюсь сладким вкусом со слабым ароматом клубничной пасты. Через время подхватываюсь: — Блин! Там же все потечет!
Вика смеется. Сев около стола, она складывает ноги по-турецки и ждет.
Замечаю, что пока меня не было, Крылова успела собрать постель, что мы комкали всю ночь. Мои вещи аккуратно сложила на полку и навела порядок на столе. Я не за хозяйские навыки ее полюбил, но это маленькое ухаживание так приятно.
— Надеюсь, тебе нравится мороженое, — достаю два рожка с джемом.
Крылова прищуривается.
— Спрашиваешь! Вишневое! Мое любимое! Ты кушай быстрей, а то я и твое съем, — распечатывает и впивается губами в молочную пену.
Комкаю пакет и не могу отвести взгляд от Вики.
— Я готов отдать тебе всю еду, лишь бы любоваться тобой.
Она слизывает с пальцев мороженое и ехидно улыбается.
— Извращенец.
— Нет, ну, ты посмотри! Соблазняешь, а я еще извращенец, — сажусь рядом и, прижавшись к ее спине, распечатываю лакомство. Крылова оказывается в кольце моих рук. Сначала даю Вике укусить. Она снимает языком верхний растаявший слой, а затем, повернувшись, передает вкус мороженого в поцелуе.
— Никогда еще не была так голодна! А что ты еще принес?
— Отбивные и печеную картофель с салатом.
— М… Должно быть вкусно, — мечтательно проговаривает Крылова и откидывается затылком на мое плечо. — Мне хорошо с тобой, Марк. Пусть это путешествие не заканчивается.
Холодными губами целую ее в шею и мягко говорю:
— Я все сделаю, чтобы так и было. Чтобы тебе было хорошо всегда.
— Хочется верить, — немного грустно отвечает девушка и скользит взглядом по черным полям за окном, что будто пудрой, посыпаны инеем.
Чем ближе к северу, тем холодней. Меньше растительности и зелени. Осень здесь наступает на месяц раньше, чем у нас. Вдали виднеются золотистые кудри деревьев. Местами рдяные пряди выбиваются из общей картины леса и напоминают мне волосы Вики.
Гляжу на ее ресницы. На них пляшет полуденное солнце, и, кажется, роговица покрывается пленкой слез.
Да, не так просто стереть из памяти, и без вмешательства, мои последние выходки. Заедая взбитым замороженным молоком, глотаю горечь.
— Прости меня, — щекочу волосами Викино лицо. Часть прядей измазывается в ее десерте.
— Вот, свинка! — она прикусывает их, а затем, отпустив, шепотом говорит: — Мне кажется, я с первого дня чувствовала, что ты делаешь это через силу. Не верила в эту жестокость. Пока ты не бросил меня в подвал…
Она откашливается. Я чувствую, как сжимается. Обнимаю крепче и предлагаю снова укусить свой десерт.
Она улыбается сквозь слезы.
— Одним мороженным не откупишься.
— А сотней? Двумя сотнями?
— Я столько не съем.
Роняю голову ей на плечо.
— Значит, закроешь меня в подвале.
Вика смеется и вгрызается в мое мороженое. Прожевав, говорит:
— Еще чего! Будешь месяц мыть посуду вместо меня.
— Я согласен! — понижаю голос. — Вика, я правда тебя люблю. Это может казаться бредом, но это правда.
— Посмотрим, Вольный. Мы все равно в одной упряжке пока вся эта история не разрешится.
Она почти маг. Что Крылова будет уметь — неизвестно, но сейчас ее размышления так глубоки, что мне хочется спрятаться под столом, как вредный ребенок после шалости.
— Только не бей меня, мамочка, — шепчу ей в ухо.
— Твои проделки только ремнем выбьются.
— Ужас… Вика, — меняю тон с игривого на серьезный, — прости меня.
— Прекрати. Не напоминай просто, и со временем я забуду. Можно доесть твое мороженое? — вижу, как по моей руке течет молоко. Так заговорился, что не заметил, как мороженое растаяло.
Вика прижимается к запястью и ведет языком вверх. А я дрожу, будто колосок на ветру.
— Конечно, — целую ее в ухо и передаю лакомство. Она благодарно улыбается и с удовольствием дохрускивает остаток. Чтобы хоть немного притушить свою похоть, встаю и начинаю раскладывать еду.
— Хм. Кажется обед тебя сейчас волнует меньше… — Вика многозначно смотрит на мои спортивки. Лижет пальчики, а я готов ее скрутить, чтобы не мучила.
— Ты издеваешься?
— Ага, — ехидно улыбается, а затем с серьезным видом добавляет: — Марк, расскажи про суггестора. Как раз отвлечешься. Там в сумке салфетки, подай, пожалуйста.
Протягивая пачку, задерживаюсь, чтобы поцеловать ее руки. Они пахнут детством. Тем временем, где еще жила вера в безоблачное будущее. А потом она рухнула с подслушанным разговором.
— Его стоит изолировать.
— Это не поможет. Только смерть разрушит предсказание.
— Но это же наш ребенок!
Мать отвечает:
— Мир важней одной жизни.
— Марк? Что это? — шепчет Вика, вцепившись в мои пальцы.
— Я передал тебе? — отстраняюсь и отворачиваюсь. Не хочу, чтобы видела мое замешательство. Вдох-выдох. Повернувшись, гляжу осторожно в ее испуганное лицо. — Теряю сноровку… Это прошлое. Не забивай голову. Просто старые воспоминания, которые уже не имеют для меня значения.
Крылова качает головой, медные волосы прыгают и переливаются на солнце, а затем привстает. Обнимая, трется щекой о плечо.
— Для меня имеет. Расскажи.
— С чего начать?
— Хочу знать все.
Хмыкаю. Нужно ли ей знать все? Приглашаю к столу, наливаю Вике стакан сока, но она говорит:
— Спасибо. Я потом. Ты ешь. Мне кажется, ты похудел после нашей последней встречи.
Хмурю брови. Еще бы! Пролежал трое суток без сознания. Но ей об этом знать необязательно. А потом чуть не умер в сером и грязном подъезде от перелома позвоночника, и если бы не Вика — исчез бы с лица земли.
— Волновался очень. За тебя.
Она опускает голову.
— Я думала, что убила… — всхлипывает и трет пальцами глаза. — Мне было очень плохо. Марк, можно ли научиться передавать воспоминания? Как мне снять блок, чтобы тебе не навредить?
— Это сложно. Я тебе попозже объясню, и мы потренируемся. Давай сегодня просто отдохнем?
— Но ты все равно должен мне хоть что-то рассказать, — настаивает Вика уже веселее. — Иначе, — она опускает палец в сок и слизывает капельку.
— А-а… ненасытная… — рычу. Девушка отстраняется.
— Нет! — угрожающе выставляет пальчик. — Только после того, как ты поешь и расскажешь мне хоть что-то. И еще. Ты мне должен танец.