— Но ты не попрешь против искры! — взрывается он отчаянно.
Прижимаюсь, чтобы приглушить его эмоции. Залить ярость нежностью, как заливают огонь водой. Марк нервничает и дрожит.
— Вика, — обнимает ладонями лицо, — я исчезну без твоих глаз, волос, запаха. Может и хорошо, что у тебя будет возможность самой меня уничтожить.
— Нет, — голос рвется и я не могу сказать остальное. Сетчатку режет песком, а слез нет. — Я никогда этого не сделаю. Ты научишь меня.
— Это нельзя контролировать. Свою суть не предашь. Она просто в один миг изменит тебя. Навсегда. Назад пути не будет. Бегать от тебя я не стану, позволю выпить до дна. Медди, зачем я встретился на твоем пути?
Он опускает голову, сутуля крупные плечи. Шепчет, пряча глаза:
— Как мальчишка потерял голову, когда увидел тебя обнаженной в палате. А когда поцеловал, прикоснулся — попал в плен навеки. Вика, разве так бывает? Не будь у тебя блока, я бы сразу достал нужный заказ, стер тебе память о себе и закрыл бы это дело. Но я готов пережить это снова, чтобы здесь и сейчас оказаться вновь с тобой рядом. Но… Я бы не хотел все это повторять. Это издевательство. Я никогда себе не прощу. И знаю, что дай мне судьба новый шанс я просто бы отказался. Пусть бы зачистили меня за неподчинение, пусть бы стерли с лица земли. Только бы не причинять тебе боль… — не выдержав, налетает на губы. Я отвечаю искренне. Раскрываюсь для него, будто ничего в мире кроме нас не существует. — Но нашего будущего нет… — внезапно отстранившись, договаривает Марк.
Обнимает и роняет голову на мое плече, и я чувствую, как горячие слезы капают на спину.
— Мы придумаем что-то… — сама брожу по грани. Лавина эмоций и чувств сминает меня, как пресс картонную коробку.
Я не могу честно признаться, согласилась бы или нет пережить все это заново. Запуталась. Не чувствую себя собой. Но искренность Марка заставляет меня оттаять и, как первоцвет, выглянуть из-под снега.
— Марк, ты мне очень дорог. Не отчаивайся. Если ты со своей волей и духом сдашься, то что мне говорить?
Он мотает головой.
— Я — слабак. Ввязался в эти игры, чтобы спасти свою шкуру. Соглашался на такие нелепые задания, что стыдно вспомнить. Некоторые самые грязные стер, но икс на себе не применишь — пришлось довольствоваться трехгодичной тишиной, а потом все воспоминания возвращались. Я — слизняк, Вика. Когда прорабатывали тебя, видел и чувствовал, что что-то не так, но не противостоял системе. Надо — значит, надо. Прячусь уже восемь лет от той, что меня родила, а потом решила убить. Пустое место я — вот кто.
— Почему она так с тобой? — спрашиваю с дрожью в голосе.
— Не знаю, — Вольный пожимает плечами. Шумно втягивает носом воздух. — Вика, зачем ты меня спасла?
— Не говори ерунды! — целую его в ухо. — Еще раз так сделаешь, клянусь, изведу тебя. Буду мучить лаской до смерти. Излечу и буду издеваться. Доводить до…
Марк внезапно трескуче смеется, а затем заваливает меня на полку. Стаскивает спортивные вместе с трусиками. Задирает майку.
— Я согласен. Делай со мной, что хочешь.
Размашисто гладит по телу. Ведет ладонями по плечам, груди и талии. Опускается ниже и, разводя мне ноги, притягивает к себе.
— Стой. Имела в виду, что я буду… — выгибаюсь со стоном, чувствуя его тепло.
— Конечно, — приподняв голову, ухмыляется Марк и снова окунает меня в сладкие волны страсти.
Осторожно проникает в меня пальцами, продолжая целовать и пить. Я почти кричу от накатившего жара. Вьюнком верчусь на полке, запрокидывая ноги на его спину. Запускаю пальцы в его волосы и прижимаю к себе плотней.
Огонь обоюдный. Мы поглощены им, и холодный северный ветер скоро развеет пепел наших сердец по пустынным черным полям.
— Остановись, Марк, — выдыхаю я и тяну его вверх. — Мне нужен ты весь.
Направляю и ловлю его движения. Неистово. Яростно. Будто в последний раз. Кажется, что не бывает мощней, чем было, но стоит словить искру — меня скручивает в спираль. Сильней. Плотней. Глубже.
Пружина лопается, и я слышу крик. Свой. Его. Бедра напряжены, а по ногам и рукам льется магма. В кончиках пальцев ток, а перед глазами темные пятна.
Слышу тихий шепот:
— Я люблю тебя…
Какое-то время мы лежим неподвижно. Мне кажется, что время остановилось. Я хочу, чтобы это было так.
Внезапно поезд дергается, а потом и вовсе замирает.
Марк осторожно приподнимается.
— Здесь не должно быть остановки, — шепчет он и встает на пол. Подает мне салфетки и быстро одевается.
Я привожу себя в порядок, на автомате напяливаю одежду, а затем выглядываю в окно.
Среди сухих зарослей, виднеются плеши черной земли. На горизонте блестит озерцо. Ни станции, ни платформы.
— Что происходит? — озадачиваюсь я.
Марк складывает вещи. Накидывает куртку, поднимает воротник и идет к двери.
— Я проверю.
— Стой, — подскакиваю я. — Не отпущу. Как же? Марк, не оставляй меня, — голос дрожит.
— Слушай, если не вернусь, доберешься до крайней станции. Там пересядь на пригородный и поезжай до поселка Грозы. Документы и деньги в сумке. Блок на дверях я сниму только на тебя, но выйти сможешь через час-два. Единственное, если меня убьют, то он не будет работать. Вот, — из бокового кармана вытаскивает черный кожаный ремешок не толще пяти миллиметров. — Это оденешь вечером и никогда не снимай. В Грозах найди дом. Я адрес оставил в твоем паспорте. Прости, Вика, еще раз. Прости меня. За все.
Вольный мягко улыбается, будто собирается выйти на пять минут, а я понимаю, что прощается. Меня колотит и невыносимо хочется кричать.
Вцепляясь в его ладони, мотаю головой.
— Нет. Я не справлюсь без тебя. Умоляю…
Поезд трогается, и я падаю в его объятия. Целую в губы, а по щекам льются несносные слезы.
— Не плачь. Только не из-за меня, — говорит Марк и резко отстраняется. Садит меня на полку и, хлопнув в ладони, замораживает на несколько секунд. Не могу рвануть и остановить его. Сердце обливается кровью, предчувствие затапливает горечью.
Марк на выходе оборачивается и одними губами говорит: «Люблю».
Дверь хлопает. Я остаюсь в тишине, разбавленной мерным постукиванием колес.
Бросаюсь следом, но выйти наружу уже не могу.
Сначала я вою. Как волчица вою. Потом кусаю пальцы, хватаюсь за голову, подтягиваю под себя ноги. Качаюсь туда-сюда, как умалишенная. От волнения живот, будто стягивает жгутом. Черная мгла застилает глаза, как только я думаю о том, что может произойти.
В сумке нахожу телефон Марка, но не могу его разблокировать — запрашивает пароль. Хорошо хоть время на нем можно посмотреть. Слежу за каждой пройденной минутой.
Через полчаса мне кажется, что я побелела, поседела и покрылась пепельной коркой. А еще через час перестала дышать.
Сердце стучит в висках и заглушает все мысли.
Смогу ли я без него? Не доверяю, но люблю. Хотя и не говорила ему ни разу. А вдруг я никогда больше не увижу Марка и не смогу сказать о своих чувствах?
Подрываюсь. Дергаю бессмысленно двери.
Скользя ладонями по пластиковой поверхности, стекаю на пол и снова вою. Не могу выдержать накал эмоций. Не могу. Чувства сносят меня, косят, будто серп пшеницу. Моя жизнь неполноценна без Вольного. Я всего лишь часть целого. Остались крылья от бабочки, а тело и сердце он забрал с собой.
Когда я доплакалась до того, что стало мутить, а тело на холодном полу заиндевело, замок тихо щелкнул. Поднимаю взгляд, но уже нет сил насторожится. Я верю, что это Марк. Зря.
Никто не входит сразу. Никто не появляется позже. Не может быть! Я не верю в его смерть, это просто время прошло. Прошел ли час я не проверяю. Боюсь узнать правду.
В спешке напяливаю первое, что попадается в руки. Бежевый свитер Марка.
Проходит еще несколько минут, прежде чем я беру себя в руки и осторожно выглядываю в коридор. Будто черепаха выползаю из панциря и боюсь, что внешний мир будет ко мне жесток.
Сонный пассажир из соседнего купе плетется в сторону туалета. По коридору плавают частички пыли освещенные вечерним солнцем.
Горько улыбнувшись, я думаю, как было слышно наши страстные крики на весь вагон. Может, Марк позаботился об этом?
Поезд качается, и меня водит туда-сюда. Из первого купе выглядывает проводница, и мне в глаза бьет отблеск ее золотой птицы на брошке.
— Вам что-то нужно? Чай, кофе?
— Вы мужа моего не видели? — спрашиваю осторожно. Кто друг, а кто враг я не знаю.
Женщина пожимает плечами, и ее пышная грудь приподнимается и опускается. Проводница мотает головой.
Я уточняю:
— Он ушел больше получаса назад. Не видели куда?
Она задумывается, а потом показывает пальцем направление. Замечаю ее сухую и потрескавшуюся кожу на руках. Гляжу в серые потухшие глаза проводницы.
— Туда, кажется, но я не уверена, — бормочет она и сонно потирает щеку.
Оставляю ее, не попрощавшись.
Не покидает мысль, что найти Марка в огромной гусенице нашпигованной судьбами будет трудно. Иду, не обращая на взгляды, не слушая разговоры.
Некоторые вагоны плацкартные и мне становится дурно от количества обращенных на меня глаз. Опускаю голову и спешу дальше.
На руке замечаю слабое мерцание. Кольцо! Точно! Знать бы еще, как оно работает.
Выхожу в тамбур и долго вожу пальцем по окружности. Ни покалывания, ни жара. Ничего.
— Как тебя найти, Марк?
Бреду дальше, оставляя за собой пять или шесть вагонов. Упираюсь в тупик. Сердце колотится от плохого предчувствия.
— Вольный… — шепчу, заранее зная, что не услышит. Хочется кричать. Звать. Но у меня в ладонях остается только тишина и пустота. Вылетела птица на волю. Я осталась одна.
Жив ли он?
Прислоняюсь к холодной стене последнего тамбура. Мне хочется верить, что жив. Иначе никак. Сердце без этой веры останавливается.
Какое-то время стою, уставившись в грязное окошко двери. Такое мутное, что не видно, что мы проезжаем: только темные участки, изредка разбавленные рыжими и коричневыми кляксами.