Предполагают, что Трио и Верхний — это маги вне степени, что почти нереально. Но я не проверял, утверждать не буду.
— Марк, ты уснул? — обиженно говорит Вика в ухо и опускается ниже. Расстегивает ширинку и запускает руки внутрь. Целует, вбирая мой жар.
— С тобой не уснешь, золотая, — голос ломанный и, как у подростка, свистит.
Запускаю пальцы в ее волосы и прижимаю неосознанно к себе. Она двигается искусно и страстно. Прикусывая осторожно, слизывает мою влагу, а я уже не могу выдержать. Несколько секунд до взрыва.
— Вика-а-а, стой! — тяну девушку вверх. Нет сил переворачиваться и ложиться удобней. Нет времени.
Сдергиваю ее брюки вниз и запускаю ладонь между ног. Она горит. Пылает только для меня и меня это распаляет еще больше.
Вика ловко скидывает одежду на пол. Остается в свитере. Со стоном насаживается. Аккуратно, но я чувствую под ладонями ее дрожь нетерпения.
Погрузившись до дна, не могу сдержать хрип.
— Ты невозможно хорошшш-а-а-а…
Темп набираем сразу. Нет сил терпеть. Вика раскачивается, а я подаюсь вперед. Нить рвется внезапно. Не успеваю девушку предупредить. Впиваюсь пальцами в ее ягодицы и кричу, рассыпаясь на атомы от оргазма.
Крылова припадает к моему плечу и больно кусает за мочку. Через миг слышу ее вожделенный стон. Чувствую ее пульсацию и жар.
Несколько минут лежим, не шевелясь.
Неожиданно Вика говорит:
— Марк, я кажется изменила тебе…
Меня прошибает током. Натягиваюсь.
Крылова прижимается и не отпускает.
— Дослушай. Когда мы были у Зимовских…
— Я-а-ан… — скриплю зубами. Тяжелый камень придавил легкие и я не могу вдохнуть.
Вика тянется поцеловать, а я отворачиваюсь. Снимаю ее с себя и, быстро обтираясь, ныряю в брюки. Чувствую, что сейчас от ярости сгорю. Ревность накрывает цунами.
— Да послушай же ты! — вскрикивает Вика, присев на полке на колени. Тянет ко мне руки. — Ты же можешь посмотреть мою память.
— Нет! — оборачиваюсь я. — Я такое смотреть не буду. С ума сошла! Да и я не вижу память моложе недели. Это Зима умеет.
Пламя опаливает щеки, дыхание становится частым и неконтролируемым. А Вика мягко улыбается.
— Но ты ведь не дослушал…
Сажусь напротив и, прижав кулак к губам, прищуриваюсь.
— Говори.
— Ян лечил меня, а затем… — она подбирает слова.
Невыносимая боль сминает реальность. Я хочу вскочить и ударить с размаху в стену, но вместо этого вгрызаюсь в руку, пробивая кожу зубами.
— Да прекрати! — Вика нагишом перебегает ко мне и садится за спиной. Лащится и обнимает, а меня трясет. — Ничего не было, Марк. Выслушай сначала.
Осторожно смотрю в ее глаза. Улыбается. Издевается? Проверяет реакцию? Что она хочет?
— Мне помог какой-то Лизин знакомый. Он вытащил меня из психушки, дал адрес и сказал, что делать. Помнишь, у меня ноги были порезаны?
Киваю, пряча лицо в ладонях. Продолжаю гореть.
— Марк, тише. Я просто не так выразилась. Прости меня. Прошу. Успокойся, — она раздвигает мои руки и лезет целоваться.
А я не могу. Меня выворачивает от ее слов: «Я тебе изменила». Мрак сгущается, и я падаю в гнев снова. Отодвигаюсь. Пью залпом воду из баклажки.
— Дальше, — басовито и строго говорю я, бросая на стол пустой пластик.
Вика опускает голову и, заламывая руки, говорит:
— Он как-то влез в мою память. Нажал на какие-то точки.
— Кто? — переспрашиваю.
— Ян, конечно, — пожимает плечами Крылова.
Делаю глаза еще уже, губы болят от напряжения. До крови прокусываю щеку и снова впиваюсь зубами в кулак.
— Марк, если ты не прекратишь, я сейчас выйду из купе. Вот так голая и пойду, — смеется. Хватает наглости.
Киваю, но успокоиться не могу. Лечу на бешеной скорости в пропасть.
— Да тебя я вспоминала! Тебя! Провалилась в какую-то иллюзию. Не было этого, но мне казалось, что по-настоящему. Кончила так быстро, что не заметила. Мне было так стыдно перед Яном, — последние слова гасят ее ладони. Вика прячется под ними, словно преступление совершила. Шепчет: — Ничего не было. Он не прикасался. Я сама. Знаешь, как бывает оргазм во сне? Вот что-то похожее.
Хмурю брови. Зачем Яну навязывать то, чего не было? Но теперь уже не узнать. Тварь! Грохаю по столу кулаком.
Вика отскакивает к стене и скручивается в комок.
— О, нет! Я не на тебя… — сгребаю ее в объятия. — Это я на себя злюсь. Прости. Вика, солнце мое, не плачь.
И она затихает. Дрожит немного, но выдыхает ровно. Слезы катятся из глаз и смачивают мою футболку.
— Марк, мне кажется, я бы не смогла тебя забыть даже если мне стерли память. Даже если забрать у меня все: личность, семью, работу… Я все равно буду к тебе тянуться.
— Я не заслуживаю, Вика. Во мне горит ярость. Я вспыльчив. Не разберусь и могу наделать глупостей. У меня за спиной столько грехов, что за десять жизней не отмоюсь.
— Это не важно. Ты просто мне дорог.
— Почему, Вика? Скажи, почему?
Она прикусывает губы, долго смотрит в никуда, а потом пожимает плечами. Не заслуживаю я слов любви. Все правильно.
Глава 33. Северный ветер
Мы едем еще трое суток. В окне все чаще появляется снег. Он падает хлопьями, но на земле не задерживается. И от этого только красивей мир вокруг. Миг и уникальная снежинка, не похожая на другие, умирает на черноземе. Трагедия реальности. Родиться в воздухе из капли воды, чтобы полететь в объятия грунта и раствориться от его тепла.
Куда мы едем? Что нас ждет впереди? Мне все равно. Просто хочу быть рядом с Марком.
Прижимаюсь к нему, втягивая сладко-терпкий запах его кожи. Иланг-иланг. Марк пахнет нашей с ним любовью. Его — открытой и взрывной, и моей — тайной и безрассудной.
Вольный бурчит. Выравнивает руку и запускает ее мне под футболку. Стискивает грудь, а я томно вздыхаю и ищу его губы. Целую, но не распаляю. Просто касаюсь, безмолвно желая доброго утра.
Как простила? Сама не знаю. Но слова те, что на языке, так и не сказала. Не смогла. Не умерла еще обида, не исчезла. Сидит, пакость, во мне. Глубоко очень, но подтачивает, будто короед яблоню. Возможно, мне нужно очиститься от этого. Но как?
Поворачиваюсь на бок, позволяя Марку развернуться на спину. Он приоткрывает на миг глаза и, привлекая к себе, продолжает сопеть.
Упираясь подбородком в могучую грудь, наблюдаю за его ровным дыханием. Запускаю пальцы в негустые волосы ниже ключицы, рисую невидимые контуры по его груди.
Марк тихо стонет. Жар его тела не остывает, вижу, как волнуют его мои прикосновения.
— Вик, дай еще подремать, — хриплым басом бормочет он.
— Мне нужно умыться, — шепчу.
Вольный приоткрывает один глаз и громко выдыхает.
— Ты не будешь чудить?
— М… — задумываюсь я, целуя его в гладкий живот.
— Ладно, ежик, иди. Даю тебе десять минут. Задержишься — выломаю дверь, — Марк чуть приподнимается. Небрежно бросает мелкий снежок в замочную скважину и снова заваливается на полку.
Трое суток никаких преследователей и никаких странных остановок. Мы расслабились и просто отдавались отведенному для счастья времени. Марк рассказывал мне разные истории про магов, но в основном о других. О себе и Зимовском будто не хотел вспоминать. Лишь раз Марк заикнулся, что Ян всему его научил, из-за этого он ему очень признателен. Но о том, почему они не общались, промолчал. Я видела, что эта тема ему неприятна. Решила, что со временем сам поделиться тайнами, какие бы неприятные они ни были. Мне хотелось знать о Марке все. Даже плохое. Я верила, что смогу понять и разобраться в себе, если узнаю его поближе.
Поезд все спешит и спешит вдаль.
В вагоне холодно.
Мы спали все это время на одной полке, и я не особо чувствовала разницу. Иногда мне даже жарковато было от тела Марка.
Приоткрываю осторожно дверь. В проходе чувствуется стылый сквозняк.
В соседнем купе звонко смеется девушка. Чуть дальше, в глубине вагона, играет музыка.
Марк говорил, что наложил плотную изоляцию на наше купе и договорился с проводницей, чтобы к нам никого не подселяли. Могу себе представить, как он договорился.
Краснею, вспомнив прошедшие дни. Марк разрешал мне быть свободной. Кричать громко и сколько влезет. И я кричала. Извивалась на нем и кричала. Принимала его и срывала голос. От счастья.
Уходя из купе, оборачиваюсь и смотрю на спящего Марка. Пусть эта дорога никогда не заканчивается. Если бы так: бесконечно лететь вперед, наслаждаясь друг другом. И будто нет никаких обязательств, и нет преград для счастья. Только мы и дорога.
Прижимаю к себе сильнее полотенце, мыло и зубную щетку с пастой и, шатаясь, иду в конец вагона. Тихо и безлюдно. Только издали все еще слышится отзвук женского голоса, сплетающегося с гитарным перебором.
Намеренно умываюсь неспешно, чтобы Марк испугался, что я смоталась. Пусть понервничает.
Улыбаюсь отражению. Губы вспухли от поцелуев, волосы, хоть и прогребла щеткой, все равно слегка топорщатся, особенно на том месте, где осталась скошенная челка. Так вот почему «ежик»! Темно-медные волосы достались мне от папы, у Артема черные, почти такие, как у Марка. Только глаза у брата карие — мамины. Смеюсь отражению. Оно вторит, и я почти верю в искренность своего счастья. Но будет ли оно таким завтра?
От воспоминаний колет под ребром. А ведь сейчас я дарю себя тому, кто забрал у меня все. Семью, танцы и прошлое. Тяжело выдыхаю. Умываюсь ледяной водой, морщась от неприятных мыслей и колючек на пальцах. Еще раз расчесываюсь, чтобы вложиться в задуманное время.
Марк мог уже тысячу раз завершить начатое и забрать память, но он тянул. Значит, есть надежда, что я ему не безразлична. Сейчас мне хочется в это верить.
Ручка двери шевелится.
Я хихикаю. Или кому-то тоже надо, или Марк пришел раньше, чем я ожидала.
Вольный до ужаса пунктуален, словно в него встроен механизм будильника. Все три дня он не отходил от меня ни на шаг. В туалет сам водил и ждал под дверями. Через окно уже моей талии, я бы точно не смогла сбежать, да и выкрасть меня из туалета вряд ли кто-то решился бы. Потому охрана Марка доставляла мне только удовольствие и нисколько не злила. Что удивительно. Иногда я, все же, показывала напускную злость. Для проформы. А позавчера усыпила бдительность Вольного, пока он задремал после обеда, и смоталась из купе. Марк тогда опрометчиво забыл блок накинуть, а я промолчала. Тихонько выбралась наружу и намеренно побежала в другую сторону вагона.