— Например, твой Коля Гублия воевал против армии Шеварнадзе и выпускал боевой листок сепаратиста. Однажды, когда он написал прямо: «Долой Шеварнадзе!», он упал и сломал себе ногу. Потом случилась похожая ситуация. Он снова крикнул: «Долой Шеварнадзе!» И, как это ни странно, опять упал и опять сломал ту же самую ногу, причем в том же месте! С тех пор всякий раз, как только он произносил имя этого государственного деятеля, он падал и ломал ногу. Далее в «Боевом листке сепаратиста» Коля опубликовал обличительное стихотворение, в котором несколько раз вместо имени «Шеварнадзе» употребил местоимение «кое-кто». За этот эзопов язык свои же абхазские сепаратисты, все как один горячие головы, бросили Коле в лицо, что он трус. Не стерпев оскорбления и презрительного отношения товарищей по оружию и будучи не в силах разумно объяснить, что с ним происходит, Коля оставил сепаратизм и уехал в Гваделупу, приняв там статус беженца. Погиб Коля, спасая гваделупскую деревню от нашествия ос. И местные жители с особым благоговением съели его мясо.
— Мое земное предназначение я уже выполнил, — говорил Даур. — Я запечатлен в тексте «Гений безответной любви», поэтому спокойно могу завершать тут свои земные дела.
— Что я вижу? — удивлялась Лия Орлова. — Откуда в твоем романе эти любовные телефонные разговоры Даура? Ведь он все это мне говорил на полном серьезе!
— Главное — не слова, — успокаивал ее Леня. — А то, что он в них вкладывал!
Тюнин в клубе «МуХа»:
— Как много незнакомых людей! Так можно проснуться однажды и вообще не увидеть вокруг ни одного знакомого человека.
Я тоже оглянулась и увидела Асара Эппеля. Он стоял с тарелкой и рюмкой.
— Ой, Мариночка! — сказал он. — А я ем селедку с луком, запиваю водкой… Все не для поцелуя!
«Я сидел с Михаилом Аркадьевичем Светловым в Дубовом зале ЦДЛ, — рассказывал Яков Аким.
— Михаил Аркадьевич, — говорю, — это мой близкий друг Женя Монин.
— Вы художник? — спрашивает Светлов.
— Да, в некотором роде… — отвечает Женя.
— Тогда нарисуйте мне десять рублей.
Женя смутился.
— Ну, хотя бы пять…»
Светлову не дали разрешения поехать во Францию.
— Ладно, ничего, — сказал он, — зато я купил себе ботинки.
Яша наклонился под стол, посмотрел.
— Михаил Аркадьевич, — говорит, — наверное, в них очень удобно ходить.
— Мальчик мой, — он ответил, — а если бы вы знали, как в них удобно спать!
«Маруся! — пишет мне Дина. — Завтра мы уезжаем на Мертвое море, дивная путевочка на 5 дней, в роскошном отеле, за одно название которого можно душу отдать: „Нирвана“. В цену включено все: 5-разовое питание, горячительные напитки, бар до потери человеческого облика, бассейн, сауна… Вчера разговаривала с организатором этой поездки, Фимой, из города Кривой Рог. Здесь он Хаим. Интонацию, к сожалению, я передать тебе не могу.
— Я вам добуду бумагу на сероводород!
— А что это значит, Фима?
— Как?! Вы не знаете сероводород?! Вы садитесь в ванну, и по вам ползают пузырьки, что это одно удовольствие. Я добуду вам бумагу, включая в цену! Я избранным людям всегда даю сероводород!..»
На ярмарке «Non / fiction» выступала в паре с норвежским писателем и путешественником Эспедалем. Публика поинтересовалась нашим семейным положением.
Я говорю:
— У меня есть муж и сын.
— А у меня есть дочь и муж, — ответил Эспедаль.
Нас обоих спросили — на какие шиши вы путешествуете?
Я сказала:
— Или командировки, или накапливаю…
— А я останавливаюсь в гостинице под чужим именем на три дня, — ответил Эспедаль, — переночую и уезжаю!..
Моя сестра Алла, посмотрев нашу беседу с Андреем Максимовым в передаче «Ночной полет», сделала мне замечание:
— Что ты, как советская школьница — спрашивают твоегомнения, а ты все цитируешь какого-то философа, никому неизвестного на «Ф»!..
— Франциска Ассизского…
— Да! — говорит. — А кто его сейчас знает? Сказала бы: «Я считаю» — и вырази эту же мысль…
Я сочинила афоризм — единственный в своей жизни:
«Она была готова дать каждому, так она любила людей!»
Послала его Седову.
Он ответил:
«Некоторые горе-писатели думают, что сочинить афоризм легко. Все равно, что повестушку или романчик накатать. Им невдомек, что в Настоящем Афоризме не должно быть ни одного лишнего слова и даже звука! Они привыкли заполнять пространство. В афоризме же главное — пустота!!!
„Она была готова дать каждому — так любила людей!“
Почувствуйте, как говорится, разницу!»
С маленьким Сережей приехали к Лёне в Дом творчества художников «Дзинтари». Мы радуемся, а он сидит мрачный. Сережка был удивлен.
— А если бы к тебе приехали жена с сыном, ты бы обрадовался? — спросил Леня прямо.
— Я бы залез в аквариум и превратился в рыбку, — серьезно ответил Сергей.
В Дзинтари, в керамичке, где обжигали скульптуры в печах, работала прекрасная латышка Инара. Она обожгла наши глиняные фигурки, и Леня подарил ей книгу своих карикатур с подписью:
«Пламенной Инаре от обожженного Тишкова!»
Скульптор Роберт Посядо из пятидесяти килограммов шамота слепил Венеру Милосскую.
Потом я слышала, как он сообщает кому-то, что Леня Тишков и Гриша Берштейн тащили ее по вокзалу за ноги и за руки… которых у нее нет.
Туркменский скульптор Туркман предложил мне позировать ему.
— Я хочу слепить ваш бюст, — сказал он.
И поспешно добавил:
— Бюст — это значит голова.
Моя одноклассница Нина Милитосян рассказывала, как ее родственник Радик навещал режиссера Параджанова в больнице, приносил ему карамельки. А когда Радик уходил, тот пригоршнями эти карамельки загребал из пакета и разбрасывал в коридоре, как сеятель.
Иногда мы с Сережкой прибегали на Ваганьково, и пока я возделывала райский сад нашим светоносным предкам, он жевал бутерброды и решал задачки по математике на лавочке. Осень, листья кружатся, тишина!..
— Я первый школьник, — говорил Сергей, — который делает уроки на кладбище…
Леня Тишков — Нине про директора Питерского Первого хосписа Андрея Владимировича Гнездилова:
— Его прозвали Харон.
— А кто это — Харон? — спрашивает Нина.
— Харон — это… — с готовностью начинает объяснять Леня.
«Кабаре Петрушевской» в Красноярске. Людмила Стефановна вышла на сцену в умопомрачительной шляпе собственного изготовления, в перчатках по локоть. Леня, впечатленный, сказал:
— Вот Петрушевская — она эпатирует публику, только поражает, а не стремится быть красавицей в твоем мелком понимании…
Посреди своего концерта она сказала:
— Все, кто хочет уйти, — уходите.
Половина встали и ушли.
В красноярском зоопарке в клетке сидит большой черный ворон. Табличка гласит, что его охраняет и спонсирует бюро ритуальных услуг.
Во время телевизионной съемки на книжной ярмарке «Non / fiction» меня попросили порассуждать о том о сем с Диной Рубиной.
— Как я мечтаю, — говорю я ей, — чтобы сняли документальный фильм о приключениях твоей жизни!..
— О приключениях? — в ужасе переспросила Дина, только что выступившая перед сотнями людей и раздавшая тысячу автографов. — Все приключения моей жизни связаны с тобой! Как с тобой свяжешься, так обязательно какие-то приключения!..
Одна женщина услышала Седова по радио, позвонила в редакцию и умоляла дать его телефон.
— Вы не подумайте, что раз я в него влюбилась, то буду его преследовать, — объясняла она. — Я замужем. Но у меня муж такой скучный!..
В развлекательном центре «Атриум» нам с Седовым поручили сочинить книжку про местного сказочного героя по имени Атрик. Мы сдали рукопись. Я стояла с рюкзаками, а Седов пошел в туалет. Выскакивает — изумленный:
— Там все на фотоэлементах! Я только вошел — заиграла музыка — нью-эйдж, расстегнул штаны — ударили барабаны, а когда стал ссать — зажурчали ручьи и запели птицы. Ты пойди, пойди, сама убедишься…
Однажды меня и Сережу Седова как детских писателей пригласили в школу на педсовет и давай представлять учителей.
— Неважно, мы все равно никого не запомним, — ласково остановил Седов директора школы.
Леня и Седов собрались в Челябинск — играть спектакль по пьесе Тишкова «Водолазы». Я Леню предупреждаю:
— Единственное, что я могу гарантировать, — что он не запьет. Во всем остальном с ним нужно адское терпение. Он может закручиниться, остановить спектакль посредине и начать сначала, если ему вдруг покажется, что у него не катит, он может заявить что искусство — это говно, он даже может сказать, что Бог умер…
Леня — испуганно:
— Какой Бог?
Нам позвонили в дверь. Леня открывает — стоят две женщины и спрашивают:
— Вы хотите узнать Истину?
— Спасибо, — ответил Леня, — предположительно я ее уже знаю.
— Не говорить же, — он мне объяснял потом, — я не знаю Истину и знать не хочу!..
Семидесятипятилетний юбилей Якова Акима предполагали с большим размахом отпраздновать в ЦДЛ. Все уже было организовано, раздобыты средства на угощение, я собралась вести вечер, обсуждалась программа, кандидатуры ораторов и приглашенных. Короче, Якову Лазаревичу сообщили, что будет восемьдесят человек.