— Где же вы шпионили?
— В Африке и в Азии, — прошептал мне на ухо Викентий.
— Год трудно прожить, — говорит Володя Храмченко, — куда легче — вечность. А год — его нужно прожить подробно, минута за минутой — с людьми. С людьми ведь трудно жить, с богами — легче.
В этот момент является Викентий:
— Здесь газеты «Московский комсомолец» нигде нельзя купить? Вы в курсе, что сгорел издательский дом «Правда»? Все! Полное крушение.
— …Вот я смотрю на него, — продолжает Володя, — и вижу, какие на Земле возможны огромные свершения, труд, который позволит ему еще когда-нибудь подняться до небес. У него очень хорошее рождение сейчас. Он много трудился, чтобы родиться человеком и стать тем, что он есть…
Под этот монолог Викентий молча употребил натощак свеклу с черносливом, съел щи, кашу с котлетой, выпил компот, сказал «Спасибо!» и отправился играть в бильярд.
В столовой Дома творчества у всех в тарелках котлеты с макаронами, а Володя Храмченко — в феврале — ест арбуз, на столе у него горят свечи, каждый день он объявляет во всеуслышание, что у него день рождения, и царственно принимает поздравления.
— А вы чем занимаетесь? — спросила «коммуникабельная» старушка Юрия Борисовича Рюрикова.
Он ответил:
— Амурологией.
И тут же пожаловался:
— Раньше мои книги расхватывали, а теперь более массовая литература все перекрыла. Меня совсем не покупают…
В вагон метро вошел пьяный — оглядел тяжелым взглядом сидящих пассажиров и сказал:
— Блядь, все на одно лицо!
Мальчик входит в троллейбус, окидывает пассажиров гневным взаром и громко произносит:
— Ну и ну! Старики уселись, а маленькие — стоят!
— Я сегодня ехала в автобусе, — рассказывает моя сестра Алла, — и там один джентльмен меня всю дорогу толкал, пока я не закатила ему скандал. Он давай меня оскорблять, тогда я схватила его шапку и выкинула в открытую дверь. Как раз была остановка. Он прямо не знал, что делать — наброситься на меня с кулаками или выскакивать за шапкой. Если б это был настоящий джентльмен, аристократ в шестнадцатом колене, он бы, конечно, остался, а этот ненастоящий — он выскочил…
В метро зашла девушка в вагон — там было так тихо, ей, видимо, почудилось, что это какое-то учреждение, и она сказала:
— Здравствуйте.
Звонит Люсина секретарь парторганизации Клавдия Ивановна. У нее давно болел муж, вот она позвонила с печальной вестью — он умер.
— Вы представляете? — она говорит. — Утром попросил творога — я ему сделала со сметанкой, с вареньицем, он позавтракал и умер.
— Клавдия Ивановна! — воскликнула Люся. — Ваш муж — он святой!
Леня пришел в литографскую мастерскую — решил напечатать литографию «У каждого человека есть свой слон».
— Вхожу и вижу такую картину, — рассказывает Леня, — рабочие кидаются картонками, причем запуливают — ого-го! Играли, гонялись друг за другом, гоготали, потом засветили одному в лоб и разбили ему очки. Тот рассвирепел и стал дико ругаться. Чуть не до драки дело дошло!..
На следующий день Леня пришел, только начал в тишине рисовать слонов на чистом белом камне, а кто-то слонялся, слонялся и говорит: «Ну, что? Давайте кидаться?»
И они начали кидаться, пока люстру не разбили.
В Переделкине — старица-стоматолог беседует с очень пожилым человеком.
— А помните, какие были зубы у Ольги Берггольц?.. — он спрашивает у нее.
Когда-то Леонид Бахнов прочитал мне свое стихотворение. Прошло двадцать с лишним лет, а я его помню наизусть:
Если был бы я художник,
Я б купил себе скворца.
Жизнь казалась бы прекрасна
От начала до конца…
Тишков приходит в гости к художникам Игорю Макаревичу и Елене Елагиной, а они, грустные, сидят в мастерской, Лена говорит:
— У нас умер второй хомяк.
И показали — у них за окном во дворе на Малой Бронной — маленькое кладбище. Там похоронен их старый кот, хомяк, ручная крыса и вот еще один хомяк.
— Игорь Макаревич нашел на помойке зеркало — абсолютно туманное, — рассказывает мне Леня. — Ходит в нем кто-то — из глубины видно, двигается. Вглядишься — а это ты сам…
— …Я не буддист, понимаете??? Я не буддист! Я ДЗЭН-буддист!!!
— …А еще дай бог здоровья… этому… ну, с нашей улицы… как его зовут… Ну, ты его знаешь… Господи…
На выступлении в детской библиотеке Яков Аким прочитал что-то из любовной лирики.
Всем сразу вспомнились Ромео и Джульетта. Один мальчик поднял руку и спросил:
— А сейчас кто-нибудь умирает от любви?
— По разным причинам, — уклончиво ответил Яша.
Идем с Яковом Акимом на сороковины Юрия Коваля. Думаем, что купить.
— Арбузу, — говорю, — я уверена, Юрий бы обрадовался больше, чем цветку…
— Но меньше, чем бутылке, — заметил Яша.
Леня меня ругает:
— Нет, ну надо же! Только сидит и думает — от кого бы еще полететь на воздушном шаре?
Володя Храмченко рассказал, как он прыгнул с парашютом — сколько было треволнений, переживаний, а встал на землю — и всех людей увидел не дифференцированно — тот студент, а тот профессор, а как…
— Тела? — простодушно спросил Леня.
— Как души, — он быстро ответил. — Еще в полете я понял, — сказал Володя, — что можно дышать глазами и ушами. Раньше я не знал, что так можно дышать, а тут ясно и отчетливо понял, как это делается.
— Эта женщина, — сказал про кого-то Леонид Юзефович, — даже не подозревает, что у истории должны быть начало и конец…
Шабуров Саша — мне:
— Слушай, мы старые люди, оторвались от «КВН», взяли в руки книгу. Хватит морочить нам головы, что ты там где-то путешествовала, у нас не так много времени — мы хотим найти ответ на единственный вопрос: КАК ЖИТЬ?
Пожаловалась художнице Лене Садовниковой, что у меня живот болит.
А Ленка:
— У нас в Севастополе, мама рассказывала, в соседнем дворе жила женщина — палач. Она участвовала в расстрелах. Это была мрачная, тяжелая тетка — в галифе и сапогах. Все жили в коммуналках, и когда она появлялась на кухне — народ исчезал, как-то инстинктивно ее сторонились. А она в свою очередь всех опасалась, боялась, что ее отравят. Так вот, она говорила, что любое отравление можно вылечить подогретым красным вином…
Люся:
— Господи! Везде уже инвалиды живут интересно, а у нас только начинают!..
— Мой Лева, — она говорила, — не может майки выстирать добела, а только досера.
— Мой папа умер, когда вел экскурсию по старой Москве, — рассказывала журналистка Евгения Прусакова. — Так любил старую Москву, видимо, захлестнули эмоции!..
— Люся подруга Нины: я просто разрывалась между кладбищем и роддомом!
Владислав Отрошенко выдвинул меня на премию «Дебют» Ясной Поляны по взрослой прозе, но жюри отказалось рассматривать мою кандидатуру в качестве дебютанта.
— Вы поймите, — горячился Владик, — детская проза и взрослая — это абсолютно разные вещи, как, например, человек играл на виолончели, а тут занялся вокалом. Дебют это или не дебют?
— Ну, они засмеялись, когда ты это сказал? — спросил Леня.
— Нет, они слушали меня молча с серьезными лицами.
По телевизору показали сюжет об одной учительнице из Красноярска — зарплата копеечная, одна, без мужа, сына вырастила, он уже учится в институте, удочерила девочку — та учится во втором классе, пятью хлебами всех накормила, теперь хочет усыновить негритенка.
Ее все спрашивают:
— Зачем?
— Да как представлю — зима, Красноярск, деревня, снега — и негритенок идет. Это так красиво…
На мой призыв к детям в журнале «Мурзилка» — сообщить, кто видел своими глазами летающую тарелку, пришло такое письмо:
«Мне 81 год, я 50 лет член Партии, нам дали путевку в Аншахово под Одессу. После ужина мы вышли погулять и что же мы увидели? 2 апельсина больших на расстоянии, один выше, другой ниже. Минут 15 висели, красные, неподвижно. И вдруг в течение нескольких минут их совершенно не стало. Вы понимаете, какое положение? Это были НЛО».
В час ночи сидим с Сережей на кухне, пьем чай, слушаем передачу по «Эху Москвы» про табуированную лексику — в эфире писатели Владислав Отрошенко и Евгений Лапутин. Речь о Пушкине, Бунине, Набокове (тот не употреблял ни при каких обстоятельствах, даже в «Лолите»), Сорокине, Ерофееве. Вдруг Отрошенко говорит:
— А вот я недавно читаю в романе у детской писательницы Марины Москвиной — она очень известный детский писатель, Международный диплом Андерсена ездила получать в Индию, — так вот, читаю ее роман «Ливень священной любви» — и там действительно ливень — светлый, искрящийся. И в середине — не с самого начала — встречаю, но — уместно, иначе и не скажешь… А видели бы вы, какой это чистый возвышенный человек с голубыми глазами!..
Тут все замолчали и долго почему-то не возобновляли беседу.
Сережа — в повисшей паузе:
— Эх, ведущая растерялась. А надо было сказать: «Да-а, внешность бывает обманчивой».
Люся на Ваганькове — слышит, из телефонной будки: «Алло! Милиция? Это вам звонят с кладбища. Я тут выступал на могиле Есенина, читал стихи. И у меня украли саквояж!»