вот эти.
С поэтом Ренатой Мухой — на представлении конного цирка «Зингаро».
— Я тут недавно прыгнула с парашютом, — сказала Рената. — Вы поняли меня? Не в молодости, а сейчас!..И что интересно, когда пришел момент прыгнуть — я прыгнула не вниз, а ВВЕРХ!!!
Леня собирается лететь в Пермь, а оттуда — два часа езды в Кудымкар, разузнать о жизни художника-авангардиста начала прошлого века Ивана Субботина-Пермяка, того не стало в 37 лет в 1923 году. Летит на осмотр — что там у них есть, — посетить его дом, изучить наследие, сочинить про его феерическую жизнь историю в рисунках, полную фактов и вымыслов — после Субботина-Пермяка осталось мало свидетельств. Но Леня уже решил, что тот был знаком с Хлебниковым (оба дружили с Василием Каменским), что и он тоже Председатель Земного шара, один из 317, не записанный в реестры.
Я спрашиваю:
— Зубную щетку взял? А расческу?
— Расческу — нет, — сурово говорит Леня. — Будетляне не расчесываются.
Леня все обустроил у нас в деревне Уваровка — кровать на козлах с панцирной сеткой, сверху матрац с сеном, деревенская подушка. Рядом у печки лавку поставил, покрашенную синим.
— Как в доме-музее Пермяка, — удовлетворенно сказал он. — Ты будешь лежать на кровати, а на лавке будут сидеть молодые уваровские писатели, читать тебе свои рукописи.
Я все хожу в сберкассу проверять — пришло мне откуда-нибудь что-то или нет. И мне говорят — нет. Леня — возмущенно:
— В конце концов, приди и спроси — почему на моей книжке так мало денег! Кто-то ворует, видимо, или что? Мы, вкладчики, вам доверяем, а вы такие сведения мне сообщаете! Да вы знаете, кто я? И вообще, если тебе не нравится эта книжка — заведи новую, на которую будет приходить каждый месяц по тысяче долларов, неизвестно откуда, неизвестно за что! Больше надо экспериментировать со сберкнижкой!
* * *
Поэт Михаил Синельников — Тишкову:
— Вы похожи на Рильке… И на Бехера.
— Йоханеса? — деловито откликнулся Леня.
* * *
В Переделкине Виктор Пеленягрэ, прославившийся словами песни «Как упоительны в России вечера»:
— А ты, Ленька, чего сидишь, как сыч, не улыбаешься, ничего? Слышал такого поэта — Пеленягрэ?
— Слышал, слышал, — отвечает Тишков.
— А знаешь, какую я песню написал?
— Знаю, знаю.
— Я всю Россию этой песней поставил на колени! — сказал Витя. — Ничего, что я такой?
— Ничего, поэты, они — тонкие, ранимые, поэтому вынуждены скрываться под личиной…
— …мудозвонов? — подхватывает Витя. — Это враки все. Выдумки и мифы. Поэты — они вот такие, как я. Наглые и прожорливые.
* * *
— Маринка! А ты писательница? — спрашивает Пеленягрэ.
— Да.
— Стишки?
— Нет.
— Ой, обожаю женские романы. Женские романы?
— Нет.
— А ЧТО?Ну, ты хоть один роман-то написала?
— Да.
— Как называется?
— Не скажу.
— Тогда ты врешь, что ты писательница!
* * *
Пеленягрэ за обедом — официантке Алене:
— Я сочинил песню: «Как упоительны в России вечера», слышала? Я этой песней всех поставил на колени!
— Не знаю, — говорит официантка Надя, не очень-то жалующая Витю. — Ее теперь очень редко ставят. Сейчас все больше «Синий-синий иней…»
* * *
В столовую входит убеленный сединой взъерошенный Валентин Устинов, похожий на гонимого короля Лира.
— Ну-ка, что там за Фирсов у вас любимый поэт? — кричит ему Пеленягрэ. — Давайте строку! Какая осталась строка?
— Дело не в строке, — отвечает Устинов, — но в духе, какой он привнес в этот мир. А ты сам не создал даже этой строки, какой ты сейчас бравируешь. Тебя нет в русской литературе! — величественно произносит Валентин Устинов. — Ты написал не «Как упоительны в России вечера», а «как охуительны»! Другой человек привнес это слово — «упоительны», ты мне сам говорил.
* * *
На выставку Тишкова пришла Ирина Роднина. Вот Леня ей показывает на картину, рассказывает, что на картине — это Даблоид, у него маленькая голова и большая нога, потому что стопа содержит множество нервных окончаний — рецепторов…
— А у нас, у фигуристов, — говорит Роднина, — нога вообще ничего не чувствует. Мы так много тренируемся, что чувствительность переходит куда-то вверх…
* * *
Сидим с питерским поэтом Сергеем Махотиным в буфете ЦДЛ, приготовили свободный стул для Михаила Яснова. К нам подходит поддатый пожилой человек, довольно расхристанный, и спрашивает:
— Можно взять стул?
Махотин говорит:
— Нет.
Тогда незнакомец сгребает Серегу в объятия и крепко целует в губы.
Махотин, обалдевший, вытер ладонью рот. Пауза.
— …Берите! — махнул он рукой.
* * *
Сергей Махотин
Песенка о московских друзьях
Одурев в раю от скуки,
Я припомню старину.
И подумаю о Друке,
О Кружкове вспомяну…
И начну молить я Бога,
Попрошу себя понять:
Хоть на часик, хоть немного
По столице погулять.
И пойду я, взяв гитару,
Напевая: тра-ля-ля,
К Бородицкому бульвару
По проспекту Коваля…
Мимо булочной и мимо
Сигаретного ларька
Выйду к площади Акима
Переулком Кушака.
У Минаевских ворот я
Тихо в сквере посижу,
И хоть не экскурсовод я,
Дом Соломки покажу.
И юнцу литинститута
Объясню, как старожил:
— Тут Собакин жил, а тута
Усачев Андрюша жил.
Алкогольными парами
Подышу в пивнухе я,
Погоржусь знакомством с вами,
Знаменитые друзья.
А когда, стращая адом,
Бог гонца пришлет за мной —
То меня проводит взглядом
Бюст Марины Москвиной…
* * *
Окончив педагогический институт, Леонид Бахнов работал учителем в школе. Как-то его вызвали к директору — оказывается, в классе, где Леонид был классным руководителем, один ученик принес порнографическую открытку.
— Вы должны обязательно поговорить с его родителями, — сказал директор.
А родители у этого мальчика были глухонемые.
— Вы поговорили? — спрашивал при встрече директор.
— Пока нет.
— Почему?
— Ищу способ…
* * *
Сергей Махотин написал книгу о Рембрандте. Когда она вышла — на глянцевой бумаге, с великолепно воспроизведенными картинами его героя, — Махотин сказал удовлетворенно:
— Наконец меня прилично проиллюстрировали.
* * *
Художник-бикапонист Гарик Виноградов:
— Марин, это Баян Ширянов?
— Нет, это Олег Павлов.
— Как хорошо, что ты мне сказала! А то бы я к нему подошел и сказал: «Привет, Баян!»
* * *
С Ольгой Мяэотс улетаем в Петропавловск-Камчатский, в Шереметьеве прохожу паспортный контроль. Вдруг меня хватают за шкирку и ведут в милицию. Там уже сидят трое чернобородых контрабандистов с незаконным оружием, а за столом пожилой милиционер, крашенный в блондина, с перстнем на пальце.
Выясняется, что по исполнении сорока пяти лет я не вклеила новую фотографию, так что мой паспорт недействителен.
На меня заполняется какой-то обличительный документ, грозящий санкциями «по месту жительства» и «по месту работы», и милиционер велит мне составленный акт подписать. А в графе «объяснительная записка» — сформулировать причину, по которой произошло это злостное нарушение.
— Понимаете, — говорю я ему, — это необъяснимое явление, как НЛО.
И трое с обрезами, Ольга — все мы задумались: что в данном случае можно привести как аргумент.
И тут милиционера осенило.
— Придумал! — сказал он. — Пишите: «Забыла о возрасте»!
Я так и написала. И подписалась: «нарушитель Москвина».
Он мне хотел вручить копию, но Ольга разрешила ему оставить ее себе, как автограф.
* * *
Все это я рассказываю моей старой подруге однокласснице Нинке. А она смеется и говорит:
— Боже мой! Сколько мусора у тебя в голове!..
* * *
Я спрашиваю у Лени:
— А как вы, люди, которые не ведете дневника, помните, что было вчера?
— А мы и не помним, — он отвечает, — нам это не нужно, все это — танец мотыльков над сухой землей.
2012