Эта игра была похожа на рулетку, только гораздо примитивнее. В общем, рулетка для бедных. Тряси себе фишки в стаканчике, опрокидывай на полотенце, чтобы не упрыгали далеко, и смотри, какие выпадут. А там уже решай, брать или не брать выигрыш, в надежде удвоить его в следующем круге, снова кидай кости и очки на бумажку записывай. В общем, скукотища. Играли на болгарскую мелочь, так что и интереса особого тоже не было. Башмачков с Линой зевнули, переглянулись и предупредили Ханну, что долго засиживаться за игрой не собираются, у каждого вечером — свои дела.
Сыграли первую партию. Ханна легко выиграла и на правах победительницы потребовала в награду «немножко винечка».
Башмачков, будучи не в силах отказать даме, поднялся и вскоре вернулся с тремя бокалами, наполненными вином лишь наполовину.
Ханна одним махом осушила бокал и потребовала продолжения.
Допив вино во второй раз, она снова выиграла и мрачно расхохоталась:
— Теперь я понимаю, почему мне не везет в любви, — заявила она, — удача сопутствует мне лишь в игре. Русский друг ВалерИ, будь любезен, принеси, пожалуйста, вина.
— Может, хватит? — неуверенно сказала Лина. — Вспомни про бедняжку Адель.
— Бедняжку? — вновь расхохоталась Ханна — Да знаешь ли ты, как я
ей завидую? Лежит себе в морге в Варне и ни о чем не волнуется. Ей теперь не надо каждую секунду думать, где пропадает ее муж… Майн фройнд ВалерИ, еще раз прошу, принеси, пожалуйста, вина, а потом мы пойдем с тобой гулять вдоль моря. Мне надоело коротать вечера в одиночестве.
— Ханна, довольно! — повысила голос Лина. — Перестань! Завтра тебе будет очень стыдно вспоминать эти слова.
— Дорогой дальнею, и ночкой лунною… — громко затянула Ханна, хлопая в такт песне в ладоши. Лина поморщилась. Драма быстро превращалась в дешевый фарс.
В этот самый миг дверь бара отворилась, и на пороге, словно тень отца Гамлета, нарисовался Володя.
— Ты опять здесь? Мы же договаривались… — прошипел он в сторону жены и сжал запястье Ханны железной хваткой.
— Я же просил никого никогда не наливать моей жене! — заорал Володя шваркнул кулаком по ближайшему столу. Баночки для специй подпрыгнули и жалобно зазвенели. Лицо его исказилось, глаза сузились, и Лине почудилось, что на «холке» у болгарина поднялась шерсть, как у волка.
Володя направился к бармену неспешной, но от этого еще более угрожающей походкой. Лина успела заметить, что пухлые щеки Веселина задрожали, как апельсиновое желе, которое тот подавал к мороженому. Володя наклонился к струхнувшему бармену и, цепко схватив его за галстук-бабочку, одновременно перехватил руку, которой тот попытался обороняться. — Ты что же, забыл, сучий потрох, о чем я только вчера предупредил тебя? Ты тогда чуть не обгадился от страха и поклялся, что подобное больше не повторится.
— Извини, Володя, не мог отказать русскому гостю, — бармен улыбнулся через силу, но в глазах его стоял страх, — видишь длинного мужичка, он вон за тем столиком сидит. Ну да, вон тот тип попросил меня наполнить бокалы для Ханны и этой очкастой русской тетки.
Володя свирепо взглянул на Лину и Башмачкова, рывком поднял легкую и податливую, почти гуттаперчивую от избытка алкоголя, жену и быстро поволок ее к выходу. Рука Ханны безвольно болталась в воздухе. Женщина вновь демонически расхохоталась, подмигнула Лине и изобразила в сторону Володи неприличный жест средним пальцем. Красавчик, к счастью, ничего не заметил и выскочил из бара со своей ношей на руках, громко хлопнув дверью.
Развлечений в баре больше не предвиделось, водевиль стремительно перешел в драму, и раздосадованный Веселин объявил, что бар закрывается. Хватит, мол, концертов на сегодня. Лина с Башмачковым быстро допили вино и вместе с другими туристами дисциплинированно разошлись по своим номерам.
«Молилась ли ты на ночь, Дездемона?»
— Утро красит нежным светом…, — над лежаком Лины зазвучал знакомый приятный баритон. Она невольно вздрогнула и открыла глаза. Широко улыбаясь, над ней склонился выспавшийся, свежий и веселый Башмачков. Словно и не было ни вчерашнего скандала с Володей, ни избытка «винечка».
— Успели с утра поработать над романом? По-моему, лишь сочинительство способно еще вот так, с самого утра вас взбодрить, — догадалась Лина. Она потерла слегка припухшие после «вечера интернациональной дружбы» глаза и вопросительно уставилась на литератора
— Успел поработать — не то слово! — похвалился Башмачков. — Трудился с рассвета до полудня, не покладая ноутбука. Идеи одолевали меня, как назойливые мухи, а пальцы, будто они существуют сами по себе, торопясь и путаясь, набивали текст. Здесь я пишу шустро, как Бальзак! Каких-то несчастных десять страниц до финала осталось!
— Везет же некоторым, — позавидовала Лина. — А вот сочиняю с трудом. К тому же против моей воли даже самые жуткие стервы оказываются в моих сочинениях довольно милыми созданиями. Ничего не могу с собой поделать, все время пытаюсь оправдать на бумаге даже самую злобную фурию. Каждый раз у меня получается, либо тяжелое детство их испортило, либо обстоятельства заставили поступать самым мерзким образом… В общем, если бы я писала сказки на сюжеты Перро, то мачеха Золушки у меня получилась бы довольно милой, хоть и ворчливой старушкой, а падчерицы — некрасивыми и несчастными толстушками. В общем, я не смогла бы создавать мрачные миры, где все ненавидят друг друга — вроде тех, которые выходят из-под пера нашей великой писательницы Петрушевской. Мне подавай уютный мирок, в котором все друг друга любят и лишь слегка друг над другом подтрунивают, попадая в разные забавные обстоятельства…. Ну, куда это годится? Где конфликт, без которого невозможна настоящая литература, где правда жизни? Кстати, Башмачков, откройте секрет: что вы хотите сказать вашим мрачным романом людям?
— Ну, что-то типа: «Да здравствуют выдуманные страхи — они помогают нам отвлечься от реальности, которая еще ужаснее!», — хохотнул Башмачков.
— Судя по вашему виду, этот девиз очень даже помогает вам в реальной жизни, — улыбнулась Лина. — Помню, еще до моего знакомства с Петром одна моя берлинская подруга с немецкой дотошностью допытывалась: а какое, собственно, «послание» несут читателям мои рассказики и романчики? «А вот такое: любовь, мол, вечна, а жизнь прекрасна», — бодро отрапортовала я, взглянув на нее с превосходством творца. — «И ты пишешь об этом по ночам, одна, в пустой квартире? — задумчиво протянула Бербела и вздохнула: — Да, невеселая история…».
Я подумала в тот раз, что немка права и надо что-то срочно менять. Ну, а вскоре в моей жизни появился Петр, и писать длинные романы сразу расхотелось. Да и некогда стало, домашних хлопот хватает. Нахожу время для сочинительства лишь в отпуске, да и то лишь на писание маленьких веселых «женских» рассказиков.
— Вот-вот, я всегда считал, что женщина и литература плохо сочетаются, — проворчал Башмачков, — кстати сказать, я заметил, вы в этот раз вообще ничего не пишете. А ведь времени достаточно. Да и впечатлений тоже…
— Насчет впечатлений — в самую точку, — вздохнула Лина, — их тут, увы, хватает с избытком. Например, вчера я съездила в Варну… Если коротко, то «отлично» съездила. На три «о»: Обокрали, обругали, оболгали… В общем, подобные впечатления не годятся для веселых женских новелл…
Лина, вспомнила с необычайной ясностью события вчерашнего дня и с трудом удержалась, чтобы не разрыдаться.
— Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, — потребовал Башмачков.
Они уселись на лежаке, и Лина, на всякий случай отодвинувшись подальше и стараясь не отвлекаться на незначительные впечатления, рассказала про вчерашнюю поездку в Варну.
— Нууу, после подобной истории вы выглядите очень даже неплохо, — Башмачков взглянул на собеседницу слегка насмешливо, но за этой насмешкой Лине почудилась искренняя забота. — Как говорил английский писатель Вудхаус: «Половина людей понятия не имеет, как живут остальные три четверти». Даааа, — продолжал он, — похоже, по сравнению с криминальной Варной, Сицилия — тихий респектабельный островок. А я-то наивно думал, что Болгария — всего лишь скучные и бедные курортные задворки Европы…
— Ни фига ж себе, задворки! — усмехнулась Лина, — среди белого дня обманывают и грабят женщину среднего возраста! Но это так, мелочь. Ханна рассказала, что «черные вдовы», между прочим, здесь целые курорты в наследство получают.
— Это кто тут среднего возраста? — решил вдруг отмочить комплимент Башмачков. — Разве только я сам. Ну-ну, не расстраивайтесь, мой ангел Ангелина, деньги — тлен! Все равно вы спустили бы их на какую-нибудь ненужную чепуху в ларьках на набережной. Оглядитесь вокруг! Какое дивное утро! Как сверкает море! Иногда по утрам мне кажется, что так должен выглядеть рай.
От избытка чувств Башмачков обнял Лину за плечи. Она рассмеялась и благодарно склонила голову на плечо к сочинителю. Это смуглое плечо уже изрядно нагрелось на солнце и теперь приятно отдавало тепло ее щеке, прежде пребывавшей в тени. Лине вдруг стало легко и спокойно рядом с этим забавным мужчиной, нелепые страхи последних дней растаяли в душе, как утренняя дымка над морем.
И тут… И в этот самый миг!..
Лина отскочила от литератора метра на два. Так, наверное, прыгает чемпионка по прыжкам в длину в финале Олимпийских игр, когда собирает в кулак всю свою волю, потому что сил уже не осталось. Как говорят тренеры, «работает на морально-волевых».
— Я был батальонный ррразведчик, а он — писаррришка штабной, — запел над ухом Лины голос, который мог принадлежать только одному человеку на свете — ее любимому, ее единственному, ее долгожданному мужу Петру!
— Петя! Ура! Наконец-то! — завопила Лина и бросилась мужу на шею. — Вот это сюрприз! Ну просто бонус от турфирмы!
— Я был за Ррроссию ответчик, а он спал с моею женой, — продолжил Петр старинную «вагонную» балладу нарочито равнодушно, словно бы ни к кому не обращаясь. С такими душераздирающими песнями в середине прошлого века ходили по электричкам инвалиды и клянчили у пассажиров «денежку» на выпивку.