— Потому что мне срочно понадобились деньги, и я занял их у Лоры! Да! Но вы не волнуйтесь, она в бассейн ходила! На месячный абонемент денег хватило! А сегодня я как раз пришел, чтобы возвратить долг. — Он полез в карман своей куртки, вытащил из него пачку купюр и протянул Антонине Борисовне. — Вот… Спасибо большое… очень выручили… я бесконечно благодарен… Никогда не забуду… Я не мог не отдать… Лора ни в чем не виновата…
Антонина Борисовна с удивлением взирала на деньги и явно не знала, что сказать. Потом несколько собралась и задавленно произнесла:
— Уж добивай меня, дочь… На фортепьяно тоже не ходишь?
Лора рассмеялась и с облегчением сказала:
— Хожу! Вот на фортепьяно я хожу!
Она развернулась к стене, где стоял инструмент, ногой выдвинула из-под него круглый стул, села и заиграла любимую мамину «Лунную сонату». Музыку Лора действительно любила и бросать занятия ею не собиралась. При этом никаких иллюзий давно не строила. Она знала, что настоящей пианисткой ей никогда не быть. Учительница всегда посмеивалась над тем, с какой силой и темпераментом Лора ударяла по клавишам. Она говорила, что даже «Лунная соната» у нее получается — солнечной, а любая печальная мелодия — веселой. Вспомнив это, она прервала сонату и заиграла «Турецкий марш» Моцарта. Когда закончила и повернулась к матери, лицо той уже не было таким бледным и несчастным, хотя, конечно, и радостным назвать его было Трудно.
— Скажи, Лорочка, — начала Антонина Борисовна, — про медсестру ты все-таки со злости сказала, да? Чтобы мне больнее было?
Лора тяжело вздохнула, уронив руки на колени. Потом протянула их к маме и сказала:
— Да ты посмотри, какие у меня руки сильные! И еще они чуткие… Я это недавно поняла… Я действительно смогу людей лечить. И я очень хочу это делать!
— Ну почему непременно медсестрой? Можно ведь после одиннадцатого класса поступить в медицинский вуз и стать… ну, я не знаю… стоматологом, к примеру. Очень выигрышная специальность.
Лора видела, что мама начала сдавать позиции, но поддакивать ей все равно не хотела.
— Нет! — отрезала она. — Я не хочу быть стоматологом с выигрышной специальностью. И одиннадцать классов я заканчивать не буду. Будущим летом непременно поступлю в медучилище. Я хочу пройти этот путь с самого начала, с самых азов. Если даже санитаркой придется работать на практике, я не против, потому что еще не решила, какую врачебную специальность выбрать. Мне надо осмотреться в больницах, в поликлиниках. Разобраться, что к чему.
— Я всегда знал, что ты у меня молодец, Лорка, — с улыбкой сказал Эдуард Николаевич. — Ты сильная! Решительная! И у тебя все получится! А мы с мамой всегда тебя поддержим, ведь правда, Тонечка!
Бедная Тонечка вынуждена была встать со своего стула и спрятать расстроенное лицо на груди у мужа, который с готовностью очень ласково прижал ее к себе.
— Ну раз все так хорошо устроилось, — начал Тахтаев, — может быть, мы с Лорой прогуляемся, а? А вы… — Он указал рукой на обнявшихся Рябининых-старших, — …пока все переварите… Время-то еще детское… начало восьмого…
— Идите, — махнул рукой Эдуард Николаевич, а Антонина Борисовна смогла только пробурчать в грудь мужа что-то нечленораздельное.
— Ну ты выдала! — восхитился Тахтаев, когда они с Лорой уже сидели у него в машине. — Чего это тебя вдруг в санитарки потянуло?
— Не так давно пришлось вдоволь насмотреться на человеческие страдания и даже облегчить их в некоторой степени. Поняла, что это мое, — ответила она.
— Не на страдания ли твоего френда интернатского?
— И на его тоже, — быстро ответила Лора и, не желая развивать эту тему, перешла к другому вопросу: — Макс, я ведь очень не скоро смогу отдать тебе деньги. Наверно, зря ты встрял. Уж вывалила бы сегодня все на родителей до кучи…
— Ага! Им только еще рассказов про ментов, грабежи и вандализм не хватало! Боюсь, Антонину Борисовну тогда вообще не откачали бы.
— Ну… может, ты и прав… И все равно денег у меня в ближайшее время в руках не будет.
— Охотно верю! А если еще и в санитарки пойдешь, то их у тебя вообще никогда не будет, а не только в ближайшее время!
— Нет! Я обязательно как-то извернусь… заработаю… Летом где-нибудь. Я найду способ. Ты же меня знаешь: если я чего-то хочу, то обычно добиваюсь этого!
— Послушай, Лора… — Тахтаев начал это каким-то совсем другим, не дурашливым, как обычно, а очень серьезным голосом. — …не нужно мне отдавать деньги. Я их для тебя заработал. Сам. Ни у кого не занимал. Честное слово. А ты… Ты ведь о чем-то поговорить со мной хотела. О чем? Я тебя слушаю.
Лора посмотрела в глаза Максима и задумалась. А надо ли спрашивать его о том, о чем хотела? О таких вещах, наверно, не спрашивают. О них люди сами говорят, если захотят.
Молчание затягивалось. Тахтаев отвернулся от Лоры и, глядя строго в лобовое стекло машины, медленно произнес:
— Ну… тогда я сам скажу… Я вижу, что интересен тебе только как друг детства. Хоть нас мамаши уже давно виртуально поженили, но все это несерьезно. У тебя нет ко мне никаких романтических чувств. Мне кажется, что ты иногда даже стараешься полюбить меня, но у тебя ничего не получается, а потому — брось стараться. Лорка… А вот я… — Макс помолчал, нервно потер рукой подбородок, потом, упрямо качнув головой, все же продолжил: — Вдруг дико влюбился в тебя, в девчонку, которой помогал куличики строить в песочнице и учил на велосипеде кататься… Но это тебя ни к чему не обязывает. Тебе всего пятнадцать. И я ни на что не имею права рассчитывать. Но я буду ждать тебя, сколько смогу… А если не дождусь, то, как сказал твой отец, женюсь на ком-нибудь другом. Хоть на той же Ирме… Надеюсь, ты не против? Он повернулся к Лоре и как-то тихо улыбнулся.
Она покачала головой и тоже улыбнулась ему, ласково и нежно. Макс без всяких просьб с ее стороны сказал сейчас именно то, что было ей так необходимо. Он сказал, что любит ее, но его слова не вызвали в ней почти никакой ответной реакции, кроме тихой нежности. Лора поняла, что не Тахтаев — тот человек, от которого она хотела бы слышать эти слова. Будет еще в ее жизни кто-то другой, от признания которого она все же сможет ответно зажечься факелом. Она будет еще счастлива, как Таня Николина! Будет! Она очень хочет этого!
Глава 8Я люблю тебя
У Львов отличное здоровье и железные нервы, но слабое место все-таки есть. Это нежное, чувствительное сердце, жаждущее любви.
В школе не было Сергея Мищенко и Наташи Степановой. Лору почему-то это задело. С того дня, когда Мищенко рассказал ей про происки Валеры Шкафа, они почти не разговаривали. Лора, конечно, попыталась поблагодарить его за важные сведения, с помощью которых с Егора Майорова были сняты все предъявленные обвинения, но Сергей отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи, и, бросив: «Не стоит благодарностей, мадемуазель Лоран», смешался с группой одноклассников. Лора тогда презрительно поджала губы и сказала себе, что с этих пор не удостоит Мищенко даже взглядом. Но почему-то удостаивала. Тайных взглядов искоса. Сергей их не замечал. Или не хотел замечать. Он часто болтал на переменах со Степановой, и однажды Лоре даже показалось, что он быстро поцеловал Наташу в висок. Как же ей это не понравилось! Как сильно не понравилось!
С момента того мимолетного поцелуя Лора принялась наблюдать и за Степановой. Ничего особенного в ней не было. Девчонка, как девчонка. Без изюминки. Накрашена чрезмерно. Явно не хватает вкуса. И шмотки с вещевого рынка. Сплошной самопал. И учится — так себе… На литературе двух слов связать не может. Еще бы: лобик узенький, извилин, похоже, нехватка.
Очень скоро Лора поняла, что готова лопнуть от переживаний. Она впервые ощутила, что ей не хватает подруги, перед которой можно было бы выговориться, с которой можно было бы поделиться… Стоп! Стоп! Стоп! Чем же это ей, Лоре, вдруг захотелось поделиться? Ну не тем же, что Наташка Степанова совершенно неинтересная, вульгарная особа? Да кому какое дело, хороша или плоха Степанова? А, собственно, о чем вообще говорят подруги? У нее их никогда не было. Всех подруг всегда заменяла мама. Хорошо это или плохо? Выходило, что плохо. Нет никакого смысла затевать с мамой разговор о Степановой, которую она даже не знает. Впрочем, зачем говорить о Степановой, когда ей хочется поговорить совсем о другом человеке… Нет! Не может быть! Просто не может быть такого, чтобы ей хотелось говорить о Мищенко! Да кто он такой, этот Мищенко? Самовлюбленный болван! Троечник! Математику так и продолжает у своей Степановой списывать! А та и рада стараться за двоих… Дурочка! А как она поглядывает на нее, Лору! Явно свысока. Она думает, что Мищенко предпочел Лору ей. Наивная! Да Лора сама от него отказалась. На что он ей нужен-то? Да ей двадцатилетний Макс Тахтаев не знает, как угодить. Если бы Степанова видела Тахтаева, сразу спрятала бы подальше свой дурацкий взгляд. А что? Попросить, что ли, Макса как-нибудь заехать за ней в школу? Все рухнут, увидев его новенькую «Мазду»! А когда он сам выйдет из машины, высокий, красивый, шикарный, Степанова вообще удавится от зависти! А вот когда она удавится, Лора и подойдет к Мищенко, и скажет…
От этих своих мыслей Лора чуть не рассмеялась прямо на алгебре. Сдержалась с трудом. Но смех рвался из груди горький, чуть ли не со слезой. Да что ж это такое. Ну почему ей так хочется уесть Степанову? И что такое она сможет сказать Мищенко, когда Наташка удавится от зависти? Ну… вообще-то Сергей как-то ненавязчиво предлагал ей стать его девушкой… Боже! Какой пошлый оборот «стать его девушкой»! Но что-то в этом обороте, безусловно, есть. Конечно, она вполне может подойти к Мищенко и спросить: «А помнишь, ты мне предлагал…» Когда он вспомнит, можно сказать: «Ну так вот: я согласна. Временно. На пробу». Да, но вдруг он не вспомнит? Или скажет: «Дорого яичко к обеду! А теперь поздно, мадемуазель Лоран — я с Наташей!» Тоже нашел с кем быть! С Наташей! Кстати, очень интересно, где сейчас Сергей находится? И неужели вместе со Степановой? Какой кошмар! Какой же это кошмар!