Ник затаился.
Крылатая скотина села ему на колено, потирая лапки. Он садистски саданул ее полой куртки:
— Сдохни, зараза!
Второй слепень, потрясенный трагической смертью другана, мгновенно куда-то исчез. Никто больше не жужжал.
— Вот так, — Ник отряхнул колено, — мы вас мочили, мочили и мочить будем. Потому как человек — венец эволюции.
Спать расхотелось.
Он встал. Кругом непрерывно что-то шуршало, шворкалось, шушукалось и шелестело. Качались волны, отбрасывая солнечных зайчиков, качались кроны сосен, качалась высокая прибрежная осока.
Ник поежился. Неприятные мурашки забегали по коже. Мир окружал его со всех сторон, подступал все ближе — живой, шевелящийся… страшный.
То ли дело родное железо! Такое простое! Такое свое! Такое понятное!
Налетел ветер, сосны загудели, и Ник внезапно осознал, что он на берегу — совершенно один. Тут, как на грех, снова раздалось зловещее «вззы!» — второй слепень решил скрасить его одиночество, невзирая на риск.
Некоторое время Ник караулил слепня с курткой в руках, но проклятая тварь все время уворачивалась. Тогда он сам погнался за ним вдоль берега, зорко отслеживая маневры кровососа. Тропа завела его в густой молодой ельник. Тут было сумеречно и сыровато. Попадались кочки с мокрой травой, а потом вовсе начался изумрудный мох, противно чавкающий под ногами. «Вззы» прекратилось, слепень исчез.
Несколько кружек чая неудержимо потянули его в кустики. Ник потоптался на месте, оглядываясь. Гм, а вдруг кто-нибудь застукает его в процессе?
— Никого тут нет, не будь идиотом! — напомнил он себе. — Ты же в лесу!
Но все равно мысль о том, что кто-то вдруг выскочит и застанет его за таким деликатным делом, не давала покоя. Он выбрал закуточек возле огромного валуна, верхняя кромка которого приходилась ему по грудь, и протиснулся туда.
До чего же нервное занятие… А вдруг стая девчонок из леса выскочит? Диких. Или домашних, без разницы! А может, медведь. Еще неизвестно, чего бы он испугался больше — медведя или девчонок.
— Ерунда, — вслух, чтобы приободрить себя, шепнул Ник, — нету тут никаких девчонок, И медведей нет.
Шепот растворился в зеленом сумраке. Стало жутковато. А вдруг не медведь? Вдруг — лось? Или этот… кабан? Он как-то смотрел передачу по «Планете животных», там африканский кабан с бандитской кликухой бородавочник, шуганул целую грядку львов. Чуть не убил их своими бородавками! А вдруг и здесь такое же чудо водится?
Ник подавил панику. В карельском лесу не могли водиться африканские кабаны. Уф, наконец-то все…
Он с облегчением застегнул джинсы, протиснулся обратно… И тут на уровне груди с камня поднялась изящная змеиная голова, зашипела, разевая рот, ощупывая воздух черным стремительным язычком. Заструилось гибкое туловище, доселе совершенно слитое с серым гранитом. Мелькнул черный ремешок на спине, характерный признак лесной гадюки…
И раскаленный прут воткнулся ему в горло.
— Прикиньте, несколько тонн серебра, прям отсюда. Баржами вывозили, баржами! В Кирпичку, ну, через залив. Там до сих пор развалины кирпичного завода, кстати. Строили много, нужен был кирпич. И тогда владелец рудника… — Лев остановился на тропе, на метр выше девчонок, притормозил, развернулся, показывая:
— Bo-он она, Кирпичка, во-он там… за тем островом.
Как только они полезли вверх, так из него полились рассказы: о старых заводах, о заброшенных шахтах, о взорванных и затопленных рудниках… Анька прямо разрывалась на части. С одной стороны, очень хотелось послушать. С другой, приходилось смотреть под ноги. Тропа дыбилась почти вертикально, подошвы скользили, ветки цеплялись за волосы, иголки и кора сыпались в лицо… Вдобавок ей очень хотелось поймать в кадр великолепного Лева, который азартно размахивал руками в такт рассказу. Она подлезла ближе, изогнулась, уткнувшись в объектив… потеряла равновесие, ойкнула, схватилась за тонкий ствол…
Яна, которая стояла чуть ниже, вовремя подставила ей плечо,
— Держись! — улыбнулась дружески.
— Спасибо! — с чувством кивнула Анька. — Я ведь, когда снимаю, как в том анекдоте: ничего не вижу, ничего не слышу, и вообще, сбивайте меня палками…
— Тоже мне папарацци, — хмыкнула Алла. Она отдыхала, прислонившись спиной к сосне. — Фуу, устала… Папарацци свои фотки хоть продают. А от тебя какая польза? Нас снимать бесполезно, мы растрепанные, взорванное спагетти, не иначе. Вон у Янки на голове как будто мамонты паслись. Не дай бог, в «Контакте» или в «Одноклассниках» мои подобные фотки засветишь. Я тогда со стыда вымру.
— Красиво же, — Анька повела руками вокруг.
— Краси-сиво, — передразнила Алла, — лысые сухие елки и куча булыжников!
— Эй, чего стоим? — спустился сверху Захар (возвращение не прибавило ему оптимизма). — Чего выстроились, как на митинге? Цигель, цигель, ай лю-лю! Я тут ночевать не намерен.
— А далеко еще? — подала голос Яна.
Захар покосился на нее и безжалостно припечатал:
— Далеко! Пилить еще и пилить! И все в гору, через бурелом!
Яна, однако, не обиделась. Кивнула — ясно, мол, спасибо за информацию — и первая полезла дальше.
— Слышь, ты, большая недетская энциклопедия, — ядовито заметил Захар, протискиваясь мимо Левина, — Кирпичка, между прочим, вовсе не за во-он тем островом. Она вааще с другой стороны.
— Не может быть! — вскинулся Лев. — Я точно знаю где. Я читал!
— Где, где, — откликнулся Захар сверху, — это ты девочкам заливай где. В Караганде. А я в Кирпичку сто раз гонял за теми самыми кирпичами, в отличие от тебя, умника.
— Захар, перестань! — не выдержала Анька. — Не слушай его, Лев!
— Женя, дай мне руку, — подобралась к ним снизу Аллочка, — помоги же мне, тут так тяжело… А я высоты боюсь!
— А я не боюсь, — разозлилась Анька, поднимаясь следом за Яной и Захаром.
«Ну и пусть, — думала она, штурмуя гору, — ну, протянул руку девушке. Ну, заглянул сверху в топик. С кем не бывает? А Захару, как вернемся, я выдам по первое число. Тоже мне, железный дровосек: «Я в Кирпичку сто раз гонял…» Вот оболью ему двери валерьянкой, чтоб кошаки всю ночь под ней орали… Или в фотошопе разрисую под Шрека и на первое сентября в школе вывешу…»
Захар, не подозревая о грядущих карах, трещал ветками впереди.
Аллочка лезла последней, раздражаясь все больше и больше. Она даже за Левина не могла как следует ухватиться на узкой тропе и видела перед собой только его ноги в модных потертых джинсах. Он что-то вещал на ходу, опять историческое, то и дело оборачиваясь, протягивал руку, помогая обогнуть то камень, то пень — но это не спасало. Туфельки обреченно чавкали по грязи. За шиворот сыпались иголки. От жары запах пота начал просачиваться сквозь тщательно подобранный запах дезодоранта.
И куда они прутся? И зачем? Надо было остаться на берегу, зажечь там… ну что там зажигают? — костер, что ли, сосиски пожарить, искупаться, то-се… Она такой купальник клевый купила в Турции, с блестками, но кто ж его тут заценит? Разве только комары. И когда кончится этот лес, сучья, пни, коряги? Вдобавок две дебилки в компании, одна к тому же с фотоаппаратом, не дай бог, щелкнет ее, растрепанную! Ужас просто! Левин умничает, нет чтобы заткнуться и назад повернуть! Прям сериал «Альпинисты тоже плачут», мамма миа… Но ничего, ничего… Кончится же эта чертова скала когда-нибудь! Вот тогда она Левиным и займется. Говорят же, что красота требует жертв. Вот пусть он чем-нибудь и пожертвует ради нее…
И тут скала кончилась. Они взобрались на выпуклую, поросшую сухими белыми мхами пологую макушку в редких высоких соснах, в бегущих ветвистых тенях, в золотых пятнах света. Непривычно синяя Ладога открывалась отсюда, дымящая труба завода, крошечные домики на далеком противоположном берегу, виток дороги с муравьиными машинками. Поодаль скалы снова дыбились вверх, рассыпаясь у подножия огромными валунами. Сухой мох под ногами ломался, чуть потрескивая, ветер тек мимо, перемешивая запахи нагретой смолы, клевера, большой воды, цветущего иван-чая… Ладожский ветер, сосновый, смоляной, грибной, окуневый, брусничный… Анька бесстрашно встала на самый дальний выступ, позволяя ветру огибать ее, течь сквозь нее, путаться в волосах.
— Пять минут отдыха, — разрешил Захар, — я пока дальше гляну.
И скрылся за огромной осыпью.
— Иии! — завизжала вдруг Аллочка. — Мама! Ай! Больно!
Анька чуть фотик в Ладогу не выронила.
Первым к вопящей подбежала Яна.
Аллочка вертелась на месте, хлопала себя ладонями по плечам.
— Что случилось?
— Ты че?
— В чем дело?
— Мамочка! Ааа! Гоните его! Убейте! Снимите с меня, снимите!
Аллочка хлопнулась на грудь подскочившему Леву:
— Достань его, Женя, достань!
— Кого? — тупо переспросил Лев.
— Да комара же! Он меня кусает, кусает!
— Эээ… где?
— Тебе показать? — перестав визжать, по-деловому осведомилась Алла. — Там, на спине где-то, под майкой…
— У тебя еще в волосах ветка, — перебила Яна.
— С рожденья, видимо, — зло откликнулся прибежавший последним Захар. — Аллочка — в голове палочка! Белены, что ли, объелась? Ты в лесу, вдруг что серьезное случится? А тут картина кровавыми слезами: барышня и комар.
— Заткнись! — ощетинилась звезда гламура. — Достал уже!
— Да ты сама тут всех достала! Даже комаров!
— Не ссорьтесь! — закричала Анька, вставая между ними. — Алла! Захар, ну будь человеком!
Она ненавидела, когда люди ссорились. Особенно вот так, на пустом месте.
Захар даже не взглянул на нее. Развернулся и ушел вперед по тропе.
Аллочка всхлипывала, не отрываясь от Женькиной груди. Но тот не торопился ее утешать. «Козлы! — думала Аллочка. — Им меня совсем не жалко. Надо было сказать, что не комар укусил, а этот… шмель. Или скорпион».
Глава 3Орхидеи еще не зацвели…
Стрелец — миротворец. Он ненавидит свары и ссоры. При нем невозможно выяснять отношения, он тут же бросится разводить вас в разные стороны. Иногда Стрельцы так активно берутся мирить врагов, так увлекаются процессом, что ссора перерастает в небольшую миротворческую драку.