— Плевать мне на всех! Никто мне не нужен! Лошары, пролетарии! Я без вас в два счета обойдусь!
Достала трубу и набрала Захара.
Глава 7Ужас, летящий на крыльях ночи
Стрельцы очень храбры. Конечно, они испытывают чувство страха. Но зачастую этот страх только подхлестывает их врожденное любопытство: ведь преодолевать страхи так увлекательно! Это не значит, что они охотно ночуют на кладбище и укрываются могильной плитой. Но то, что Стрельцы часто в одиночестве гуляют в таких местах, куда другие знаки днем с огнем не сунутся, — чистая правда.
— С цепи, что ли, все посрывались?!
Яна не стала тратить время на слова, просто глянула вопросительно. Захар раздраженно потряс телефоном, как будто тот был в чем виноват.
— Теперь Аллочку надо спасать! Какой-то день сурка-спасателя, честное слово!
— А что с ней?
— Судя по крикам — сломала две ноги, две руки и еще каждый палец отдельно. Идти не может, впереди бурелом.
Телефон настырно заверещал.
— Меня укусил клещ! — раздалось оттуда. — У меня будет энцефалитный грипп! Меня комары жрут!!!
— Бедные, ведь отравятся, — негромко буркнул Захар и заорал в ответ: — А где Женька? Женька где?! Почему он тебе не поможет?!
— Он меня бросил, сволочь! Козел он! Спаси меня, Захар!
— Он ее бросил, — подмигнул Захар Яне, — по ходу нормальный парень оказался. А я поначалу решил, что полный даун.
— Он тебя с какой высоты бросил? — уточнил в трубку и тут же отставил ее подальше от уха. — Да таким голосом лес валить можно…
Яна перехватила телефон:
— Алла, мы сейчас придем, не волнуйся.
Захар хмыкнул. Вообще-то он хотел спокойно посидеть возле катера, попить чайку, с чувством сжевать бутерброд. Но Яна, конечно, была права. Блондинку следовало спасти. Хотя бы потому, что она девчонка. Что не мешало ей оставаться прямым потомком куклы Барби с голосом одичавшей бензопилы.
Так что Захар вытащил из лодки те самые колхозные сапоги, кинул в пакет, а потом спросил:
— Я так понимаю, ты, Ник возле катера не останешься? Тогда ломанемся по-геройски, повторим твой забег в гору.
Рвануть-то он рванул, но через несколько прыжков остановился. Тьма колыхалась перед ним, он ничего не видел во тьме. Только в отдалении маленький мостик чуть золотился в световом столбе. Крик и треск больше не повторялись.
— Анька! — завопил он отчаянно. — Анька, ты где?!
— Шшш…
Шуршало впереди, неподалеку. Он вытянул руку, шагнул поближе:
— Аня, это ты?
Снова шорох, а потом — странный негромкий звук. Он слушал и не верил своим ушам. В темноте, рядом кто-то негромко… смеялся. Тут рука его наткнулась на перегородку. Глаза уже освоились, и он сумел разглядеть невысокий деревянный заборчик, небрежно сколоченный из наструганных досок. Доски огораживали неглубокий, но широкий провал. И там, в глубине провала, прямо на земле сидела Анька. Она трясла головой, пытаясь вытряхнуть из волос песок, и давилась смехом.
Да, пол провалился у нее под ногами. Да, изумившись этому, она улетела во тьму и тут же всем телом приложилась о землю (между прочим, второй раз за день). Да, теперь у нее болел ободранный локоть, першило в горле, саднил ушибленный позвоночник… И не успела она оценить все эти мелкие и крупные гадости, как над ухом отчаянно гаркнул Лев:
— Анька!
«Встанька!» — хотела ответить она, но спазм перехватил горло. Вот и сбылась ее мечта, вот они и остались только вдвоем. Сейчас он увидит ее с разбитыми локтями, с опухшими от слез глазами, лохматую, в грязных разводах по щекам… Однозначно, влюбится с первого взгляда. Кто же устоит перед такой красоткой? К тому же первое свидание на природе, разгул романтизма… Дикий восторг, короче. Девчонки в «Контакте» нервно ощипывают иголки на компьютерных кактусах.
Тем временем Лев отодвинул забор — теперь-то, снизу, Аньке прекрасно все было видно, — спрыгнул к ней, поднял на ноги. Спросил растерянно:
— Ты чего смеешься?
От смеха у нее подгибались ноги, пришлось вцепиться ему в майку:
— Локоть… ободрала, песок в голове… — попыталась она ему объяснить.
— Тише, тише… Ничего страшного. Сейчас мы вылезем, поднимай ногу, вот так…
Лев, похоже, решил, что от удара у нее чуток поехала крыша. Анька задохнулась от нового приступа смеха — до слез, до судорожных спазмов в животе.
— Да ты чего?! — испуганно затряс ее парень.
— О-ой… не могу… бедная Золушка… ровно в полночь… твоя голова… превратится в тыкву!!! Ха-ха-ха!
— Какую тыкву, Аня, ты чего? Сейчас я Захару позвоню, мы тебя на руках вниз отнесем.
— О-ей, не могу… ты меня… вместо дятла… на руках! — зашлась она, сползая на пол.
Наверно, Леву надо было ее ударить. Ну, так всегда в фильмах показывают: если барышня плачет или визжит, надо ее по щеке хлопнуть, и никаких проблем. Но Лев только вытащил ее из пещеры и возле самого выхода в зеленоватом сумраке прижал к себе. Обнимал и шептал в макушку: «Ну все, все, тише, успокойся, я с тобой…»
Анька несколько раз всхлипнула и затихла, уткнувшись ему в грудь. Теплый воздух сменил проморзглую подземную сырость, запахло цветущим иван-чаем, смолой, грибами. Рябины с березами подступали тут к самой скале, шелестели, ловя зелеными ладошками мимолетный ветер.
— Успокоилась?
— Да я и не волновалась, — буркнула Анька.
Было немного стыдно, но хорошо, уютно, тепло. Так бы и стоять под шушуканье листьев, чувствовать, как рядом, под красной майкой, бьется его сердце. А главное — не думать о том, что он сейчас скажет.
Она завозилась, не поднимая головы, вытерла об него мокрые щеки — чего уж там, все равно майку испачкала — и ворчливо попросила:
— Подожди, я салфетки достану.
Лев отстранился.
Она, отвернувшись, вытерла лицо. Конечно, салфетка оказалась в грязных разводах, да и майка у него тоже. Теперь вроде полагалось сказать: «Спасибо, а теперь я хочу побыть одна». Или: «Все в порядке, не ходи за мной, возвращайся к Алле».
— Давай к озеру спустимся, умоешься, — предложил Лев.
— Давай, — все так же ворчливо буркнула Анька, — только подожди минутку, я сейчас.
Ей захотелось еще разок заглянуть в глубину пещеры. А может, просто страшно было встретиться с ним взглядом, и она изо всех сил оттягивала этот момент. Упорно рассматривая носки своих кроссовок, она зашла под арку. Лев остановился сзади, в шаге от нее. Впереди, во тьме, все так же золотился вертикальный столб света, высвечивал совсем далекий отсюда мостик. А вот и ограждение в темноте белеет, обмотанное вдобавок яркими оранжевыми лентами. Как можно было его не заметить, уму непостижимо. Ладно хоть ямка оказалась маленькая, так, грунт немного просел. Хорошо, что вокруг шахты забор повыше и железный, а то мало ли… Анька представила, как Лев пытается выловить ее в мазутной воде. Нервно хихикнула. Он тут же положил руку ей на плечо. Может, боялся, что она рванет во тьму…
…но тьма сама рванула к ней!
Сгусток мрака, темный оживший клок сорвался с потолка, прыгнул в лицо, мазнул по голове, больно дернул растрепавшийся хвост. Анька прыгнула вверх и вперед, но Лев непреклонно рванул ее обратно, к себе.
— Тихо!!! — заорал он изо всех сил. Не иначе как представил себе вторую буйную истерику, которую, хлопай не хлопай, все равно не остановишь.
Анька замерла. Сердце перешло на барабанный ритм, словно туда запустили семейку чумовых негритосов.
Вцепившись в волосы, у нее на голове что-то сидело…
Что-то живое, почти невесомое, но теплое…
Она слышала недовольный писк, который издавало неведомое «что-то». Верней, «кто-то»! Этот «кто-то» цеплялся за пряди и слегка царапался острыми коготками! Мамочка!!!
— Тихо! Не шевелись! Только не шевелись! Я ее сниму сейчас…
Лев повозился за спиной, несколько раз больно дернул за волосы, выдохнул — «уфф!»… писк стал громче… и мягкое, теплое, невесомое исчезло.
— Эй, лучше не смотри! Не оборачивайся, говорю! Я ее сейчас подальше выпущу…
Анька мгновенно развернулась.
У Лева в ладонях сидел настоящий монстр! Только маленький. Монстренок. Волосатый, с огромными серо-розовыми ушами, с черным ртом, полным игольчатых белых зубов. Когтистая драконья ланка уцепилась за пальцы, а сама неведомая зверушка уместилась в полураскрытом кулаке.
Анька взвизгнула:
— Летучая мышь!
Лев вздрогнул:
— Не бойся, она не кусается!
Кулак с мышью он на всякий случай спрятал за спину. Наверно, думал, что Анька подлетит вверх, как тренер сборной олимпийских кенгуру, да и умчится в безвестном направлении.
— Я не того… не боюсь, — Анька уставилась на монстрика, а плечо уже само скинуло лямку, а руки жадно искали в рюкзаке чехол фотоаппарата. Она лихорадочно поменяла настройки и ме-едленно стала наклоняться к мышке.
— Вот так повернись… ага… руку вот так подними чуть-чуть… ага, хорошо…
— Чудны дела твои, господи! — Лев с готовностью исполнял ее просьбы. — Ты первая девчонка, которая у меня на глазах не боится мыши! Помню, собрались мы с пацанами на рыбалку. А ночевали у одного чувака, дача у него была рядом, в поселке. Двинули на великах с удочками, без балды, даже без пива. А мне девчонка одна очень нравилась, с нами была. Я аж застеснялся. Приехали, короче, вошли в домик, то-се, дрова-воду таскать, печку топить… Вдруг она, вереща, на стол! Чума полная! Посуда бьется, все орут… А это мышонок, оказывается, на середину комнаты выбежал. Не видел никогда такой толпы, любопытно стало — чиво там? А как только кипеш поднялся, он вдоль стенки — шырк! В сапог старый — шасть! И затаился. Потому как реально молодой еще, дурачок. Сидит, короче, в сапоге, не трогает никого… а эта орет со стола: «В озеро эту мышь, вместе с сапогом!» Такая красивая была, большеглазая… девушка, в смысле, не мышь, — и такая садистка оказалась. Ладно там, выпусти в огород, отнеси в лес. А то сразу — в озеро! И с сапогом, главное. Спасибо, хоть в бетон не попросила закатать. Ну и разонравилась мне сразу. Характерами не сошлись. Не мазохист я, наверно.