— Я тоже испугалась, когда эта прилетела, — откликнулась Анька.
— А ты прикинь, она-то как испугалась! Летит себе, думает: «О, какое уютное гнездышко на дереве! Сяду, отдохну…» А дерево как давай реветь и прыгать, да вдобавок другое дерево ветвями ее сцапало!
Мышь сердито пискнула, пытаясь вытащить и распрямить черное крыло. Ей явно не понравились оживающие деревья.
— Ладно, ладно, не вертись, сейчас пущу…
— Погоди, я сюда встану, тут свет хороший… Давай!
Лев разжал ладонь. Мышь посидела, недовольно попискивая, потом сорвалась в воздух, вильнула вправо-влево, резко нырнула вниз и пропала в темноте.
— Ах, какой кадр! Смотри, снизу снимала! Шедевр! Я — гений!
Лев заглянул в окошко фотоаппарата. На зеленом смазанном фоне мышь улыбалась, как дантист, посетивший кладбище вставных челюстей. Крылья, освещенные солнцем, тоже попали в кадр. Видны были кровеносные сосуды и тонкие лучевые косточки.
— А ты, оказывается, мышей любишь?
— Скорее, хорошие фотографии люблю, — честно покачала головой Анька, — а мышей просто уважаю. На расстоянии. Но могу и в руки взять, если привыкну.
— Я думал, все девчонки боятся мышей.
— Угу. И топят их вместе с сапогами. И все в глубине души садистки.
Анька чувствовала себя странно. Словно на время потеряла память, а теперь опять нашла, но уже отстраненную, немножко чужую. С таким чувством она часто разглядывала старые фотографии. Вот ты стоишь, сидишь, бежишь, обнимаешься с друзьями, танцуешь, показываешь язык, читаешь книжку, валяешься в одуванчиках. Вот в голове мелькает припев песни, которая крутилась в наушниках, апельсиновая долька луны, миндальный вкус шоколадки, запах наваристой ухи с костра, мягкий собачий бок. Но куда ушло то, что заставляло тебя смеяться или хмуриться? Почему мгновение осталось, а целый год до него — пропал? Только лица на фотографиях не изменились, причем некоторые можешь вспомнить, а некоторые — уже нет. Только смех остался, только грусть, песня, раскрытая книга, закат над озером, корзина малины, разлетевшийся одуванчик.
Лев вывел ее на тропу и зашагал к лестнице. Оба помалкивали. Анька — оттого, что пережила сегодня слишком много. Изумление, боль, страх, опустошенность, дикий ужас, любопытство, азарт… После такой эмоциональной встряски эпизод с Аллочкой казался комариным укусом. Кто-то кого-то любит. Подумаешь, мировая трагедия.
«А как же бег по лесу? — напомнила она сама себе. — Как же стихи, которые ты шептала в мазутную воду? Как же красная пустыня?»
Все осталось внутри. Только потеряло остроту, стало казаться игрой, детской обидчивой разборкой на уровне «кто кого по голове совочком стукнул». Спроси: сколько времени прошло с тех пор? Анька ответила бы: год, десять лет, сто лет…
— Кстати, я сам садист! Я блондинку нашу отправил обратно одну-одинешеньку, — подкинул невинную тему для разговора коварный Лев.
— Да ну?
— Ну да!
Она покосилась на него, пытаясь понять. Логика тут не работала, логику следовало отключить. Умом она не понимала Лева ни капельки. Вот почему он отправил Аллу одну на берег?
— И почему ты отправил ее обратно?
— Потому что ты убежала.
— Хорош дразниться! Если поссорились — помиритесь, с кем не бывает.
— Помиримся? — удивился Лев. — Зачем мириться? Мы и не ссорились особо. Просто я парень добрый, если мне на шею сесть — потерплю. Но вот если эту шею еще и пилить начать, долго не выдержу. Надеюсь, я эту Никову роковую страсть в последний раз вижу. Разве только на концерте пересечемся: привет — пока. И разбежались. Пусть сам Ник отдувается. Куда он смотрел, креведко близорукое? О вкусах не спорят, не вопрос, но пусть будут друзья отдельно, а подруги друзей — отдельно.
— Погоди… Ты хочешь сказать, что Алла — девушка Ника?
— Ну не моя же!
Таинственное шестое чувство давненько уже скреблось внутри… Подсказывало, шептало, намекало…
А чем голову ломать, лучше спросить напрямую! «Стыдно!» — полыхнуло в душе. «Плевать!» — отрубила новая Анька. Слишком много она сегодня плакала, смеялась, падала, боялась и прощала. Неужели смутится от одного вопроса?
— Лев! — позвала она.
Красиво звучало — Лев. Нравилось. Звериное имя, с хищным золотым проблеском, с красноватыми искорками внутри. А в то же время — легкое, как котенок в клубках шерсти.
— Ты Аллу любишь или нет?
— Я? Люблю? — Тот поскользнулся на ступеньке и чуть было не продолжил путешествие на пятой точке.
— Ты ответь, — она остановилась.
Он тоже замер на несколько ступенек ниже, глаза в глаза. В черных, изумленно расширенных зрачках отражалось круглое небо, скалы и она, Анька.
— Я, конечно, по жизни блондин, — с достоинством отчеканил Лев, — но блондин — это далеко не блондинка. И голова мне дана не только для того, чтобы накручивать на ней локоны. Ты как себе это представляешь? С какого этажа я должен пасть, чтоб возлюбить эту романтическую фурию?
— Ты ее не любишь… ты ее не любишь…
Фантастический этот факт никак не укладывался в голове. Выпирал. Требовал объяснений. Лишал покоя и сна.
— Но она сказала, что любишь!
— Ну, раз она сказала, значит, люблю. Стопудово. У меня можно уже не спрашивать. Конечно, Аллочка лучше знает, кого я люблю, а кого нет.
— Но ты ж ее на руках носил!
— Ыыы! — взвыл Лев. — И теперь я на ней жениться обязан, как честный человек?! Носил, да! Щупалец нэма, поэтому на руках! Жалко же дуру в туфельках посреди болота! Откуда мне знать, какое мечтательное гониво она в это время сочиняла? Я вижу-то ее так близко в первый раз, понимаешь, в первый!
Анька зажмурилась. Логика с интуицией помалкивали в тряпочку. Мир, дружелюбно подмигивая ей, ме-едленно переворачивался с ног на голову. И, словно замедленный взрыв, внутри поднимались эмоции. Аллочка попросту все наврала. Элементарно, Ватсон, поздравляю вас с титулом Предводителя Планеты Лохов! Сколько уж можно повторять: люди не всегда говорят правду. Иногда они обманывают, вот незадача. И не стоит сразу делать из этого очень логичные, но очень далекие от реальности выводы. Если муха плавает в варенье, это не значит, что владелец банки любит засахаренных мух.
Голова гудела.
Лев молчал.
Сквозь закрытые веки она чувствовала солнце на щеке, словно трогал кто-то маленькими горячими пальчиками. Планета ме-едленно набирала разбег, внутри ме-едленно разрастался огонь, плавился камень, огненными пузырями вскипала магма… А снаружи качались золотистые сосны, шлепала по доскам зеленая вода, синие хрустальные стрекозы гонялись друг за другом.
— Я спускаюсь, — Леву надоело стоять без толку, он хотел приключений. Анька открыла один глаз.
— Если б Аллочка была здесь, я б посадила ее в муравейник!
— В муравейник, добрая девочка? И, наверно, клещей бы еще за шиворот насыпала?
— И клещей!
— И комаров за пазуху?
— Лучше пчел. Злых, неправильных пчел.
— И собственными зубами обгрызла бы ей маникюр?
— Ну, это уже перебор! — не выдержала Анька. — А будешь подкалывать, мигом тебе самому муравьев за пазуху насыплю.
— Все понял, молчу-молчу. Хочу только заметить — исключений не бывает. Все девушки в душе садистки. А я — белый и пушистый, как обросшая мехом жаба. Надо, что ли, Захару позвонить, пусть подстрахует нашу Красную Шапочку.
Глава 8Твое имя сегодня — Зима
Наконец, Стрельцы — прирожденные счастливчики! Удача так и ходит за ними по пятам. Может быть, потому, что все мелкие неприятности они предпочитают не замечать, встречая их жизнерадостным смехом. Именно поэтому с ними иногда случаются самые настоящие чудеса.
— Холера, ты заткнешься сегодня или нет?!
Телефон в кармане надрывался. Захар двумя руками держал ветки, пропуская вперед девчонок, а хобота для телефона у него, увы, не было.
Аллочка встретила их, пылая праведным гневом, как небольшой метеорит, мечтавший посетить столицу мира Париж, но промахнувшийся в Тунгусскую тайгу.
Захар, впрочем, не дал разгореться кострам инквизиции. Первые тридцать два упрека он пропустил мимо ушей, а на тридцать третьем аккуратно положил ей под ноги пакет с сапогами. Нежно ухмыляясь.
Аллочка натягивала их со змеиным шипом. До этого ей смутно рисовались картины переправы: Захар, сажающий ее на широкие плечи, или Ник, быстро сколачивающий на месте носилки. Сапоги, мда. Чего еще ждать от пролетариев? Спасибо, подойник не прихватили. Вместе с коровами.
Сапоги скрывали райское блаженство. Пальчики, раньше стиснутые розовыми пыточными колодками, получили полную свободу. Она на ходу тихонько ими пошевеливала. Пятку наконец-то не терло. Подошва не скользила, внутри было упоительно сухо, несмотря на болотные пиявочные лужи.
В бурелом лезли уже почти как в собственный огород. И вот, когда Захар отогнул ветки на последнем гигантском стволе, у него зазвонил телефон. И не верьте детскому стишку, что вам позвонил слон. Вам звонит гадская тварь, которой от вас позарез чего-то надо. И это далеко не шоколад.
Захар отпустил ветки, глянул на Аллочку — она перла к троне напролом, как тираннозавр, твердо топча сапогами россыпи шишек, и наконец ответил:
— Чего надо? Шоколада?
— Слушай, Захара… — это оказался смущенный Лев. — …тут такое дело… может, ты это…
— Я не это, — перебил злой Захар. Лев запнулся, но тут же взял быка за рога:
— Помоги спасти Аллу!
Вправду удивительный был день. Все повторялось. Всех надо было спасать. Даже не День сурка, а День заблудшего суслика. Или Блуждающего бобра.
— Валите до лодки, спасатели, — посоветовал Захар, — Аллу мы уже без вас эвакуировали. Она обещала к вашему приходу изобрести атомную бомбу, а потом собрать ее из подручных средств и взорвать у тебя на голове. Так что бегом. Пусть она не успеет. Дадим миру шанс.
По лесу они неслись рысью.
— А как же сокровища? — на бегу кричала Анька. — Ты ведь хотел найти!
— Да я только глянуть! — Лев держал ее за руку. — Там свет нужен, фонарь… прыгай тут… металлоискатель… в школьном кружке моделирования есть, кста