– Ты все сделала отлично, – сказала Ботари-Джезек с легкой улыбкой. – Я поддержу тебя. – И добавила. – Тебя всегда самым тесным образом привлекали к делам разведки. Ты – логичный выбор.
– Да, знаю. – Куинн скривилась. – А ты расскажешь его семье, если до этого дойдет?
– Для такого дела, – вздохнула Ботари-Джезек, – самый логичный выбор – я. Да, я расскажу графине.
– Договорились. – Однако обе выглядели так, словно спрашивали себя, кому из них досталась лучшая – или худшая – половина дела.
– Что касается клонов, – Ботари-Джезек снова пристально поглядела на Марка, – каким образом ты хотел бы заработать их свободу?
– Елена, – предупреждающе произнесла Куинн, – не давай никаких обещаний. Мы не знаем, что нам еще придется отдать за то, чтобы отсюда убраться. Чтобы, – она снова показала вниз, – вернуть его.
– Нет, – прошептал Марк. – Вы не можете. Не можете отправить их… обратно вниз, после всего.
– Я уже отдала Филиппи, – мрачно проговорила Куинн. – И тебя бы отдала во мгновение ока, если не считать того, что он… Ты вообще знаешь, почему мы оказались внизу с этой треклятой десантной вылазкой? – спросила она.
Марк без слов покачал головой.
– Из-за тебя, маленькое дерьмецо. Адмирал уже наполовину договорился с бароном Бхарапутрой. Мы собирались выкупить Зеленый отряд за четверть миллиона бетанских долларов. Это стоило бы не намного дороже десантной операции, если посчитать все оборудование, которое мы потеряли с катером Торна. И все жизни. Но барон отказался добавить в общую кучу и тебя. Почему он не собирался тебя продавать, я не знаю. Ты для всех бесполезен. Но Майлз тебя бы не бросил!
Марк потупился, уставившись на собственные руки, нервно хватающие одна другую. Потом поднял взгляд и увидел, как Ботари-Джезек снова изучает его, как если бы он был жизненно важным зашифрованным сообщением.
– Как адмирал не бросил бы своего брата, – медленно произнесла она, – так и Марк не бросит клонов. Верно? Да?
Он бы сглотнул, но у него и слюна кончилась.
– Ты сделаешь все, чтобы спасти их, а? Все, что мы ни попросим?
Он открыл рот и снова его захлопнул. Это должно быть стать глухим, беззвучным «да».
– Ты сыграешь для нас роль адмирала? Конечно, мы тебя поднатаскаем.
Он наполовину кивнул, но все же умудрился выпалить: – А обещание?…
– Мы возьмем всех клонов с собой, когда будем улетать. Мы высадим их где-нибудь, где их не сможет достать Дом Бхарапутра.
– Елена! – запротестовала Куинн.
– Я хочу, – на этот раз он сглотнул, – получить слово барраярки. Ваше слово, – сказал он Ботари-Джезек.
Куинн закусила нижнюю губу, но ничего не сказала. После долгой паузы Ботари-Джезек кивнула: – Хорошо. Даю в этом свое слово. Но ты обязан полностью с нами сотрудничать, понимаешь?
– Ваше слово как кого?
– Просто мое слово.
– … Да. Хорошо.
Куинн поднялась и глянула на него сверху вниз. – Разве он сейчас подходит, чтобы сыграть эту роль?
Ботари-Джезек проследила за ее взглядом. – В этом состоянии – нет. Думаю, нет. Пусть он вымоется, поест, отдохнет. Тогда посмотрим, что можно сделать.
– Возможно, барон Фелл не даст нам времени нянчиться с ним.
– Скажем барону Феллу, что адмирал принимает душ. Это вполне будет правдой.
Душ. Еда. Он настолько изголодался, что почти не хотел есть, желудок онемел, он чувствовал вялость во всем теле. И замерз.
– Все, что я могу сказать, – подытожила Куинн, – он чертовски дурная подделка под настоящего Майлза Форкосигана.
Вот-вот, именно я это и пытался вам втолковать.
Ботари-Джезек покачала головой, с каким-то раздраженным согласием. – Пошли, – сказала она ему.
Она отвела его в офицерскую каюту, маленькую, но – слава богу – отдельную. Она была необжитой, пустой, чистой и по-военному аскетичной, а воздух там был слегка застоявшимся. Он предположил, что Торн должен обретаться где-то в аналогичной каюте поблизости.
– Я распоряжусь доставить для тебя кое-какую чистую одежду с «Ариэля». И принести поесть.
– Сперва поесть – можно?
– Конечно.
– Почему вы так внимательны ко мне? – Голос его вышел жалобным и недоверчивым; боюсь, подумал Марк, я так произвожу впечатление слабака и параноика.
На ее орлином профиле отразилась задумчивость. – Я хочу знать… кто ты такой. Что ты такое.
– Вы же знаете. Я – специально изготовленный клон. Изготовленный именно здесь, на Единении Джексона.
– Я не имею в виду твое тело.
Он сгорбился в непроизвольной защитной позе, хотя и знал, что она подчеркивает его уродство.
– Ты очень замкнут, – заметила она. – Очень одинок. Майлз совсем не такой. Как правило.
– Он не человек, он толпа. Он целую чертову армию заставляет тащиться за собой. – Не говоря уж об этом ужасающем гареме. – Полагаю, ему это нравится.
Ее губы тронула неожиданная улыбка. В первый раз он увидел, как она улыбается. Улыбка меняла ее лицо. – Да, по-моему, нравится. – Улыбка погасла. – Нравилось.
– Вы делаете это для него, верно? Ведете себя со мной так, потому что считаете, что ему этого хотелось бы. – Не потому, что он сам имеет на это право, нет, никогда, но все из-за Майлза и его чертовой одержимости братскими чувствами.
– Отчасти.
Все верно.
– Но главным образом потому, – продолжила она, – что в один прекрасный день графиня Форкосиган спросит меня, что я сделала для ее сына.
– Вы собираетесь обменять его на барона Бхарапутру, да?
– Марк… – Ее глаза потемнели от странной… жалости? иронии? Он ничего не сумел прочесть в ее глазах. – Это она спросит о тебе.
Она развернулась на каблуках и оставила его одного, плотно закрыв дверь каюты.
Он принял самый горячий душ, какого можно было добиться от крошечного смесителя, и долгие минуты стоял в жарком воздухе сушилки, пока его кожа не раскраснелась. Лишь тогда он перестал дрожать. Он усталости кружилась голова. Когда он наконец выбрался из душа, то обнаружил, что кто-то побывал здесь и принес еду и одежду. Он торопливо натянул белье, черную дендарийскую футболку и серые трикотажные брюки своего прародителя, а затем накинулся на ужин. На этот раз это было не изысканное, особое меню Нейсмита, а скорее поднос со стандартным, готовым к употреблению пайком, разработанным так, чтобы поддерживать в форме крупного физически активного солдата. Далеко не лакомство гурмана, зато в первый раз за несколько недель у него на тарелке оказалось достаточно еды. Он жадно заглотил все, словно тот, кто чудесным образом эту еду доставил, мог появиться вновь и отнять ее. С разболевшимся желудком он забрался в кровать и улегся на бок. Он больше не дрожал, словно от холода, не чувствовал себя опустошенным, покрытым потом и трясущимся от недостатка сахара в крови. Однако какое-то физическое сотрясение по-прежнему прокатывалось по всему его телу, подобно черному приливу.
По крайней мере, ты вытащил клонов.
Нет. Их вытащил Майлз.
Проклятье, проклятье, проклятье…
Этот наполовину свершившийся провал был совсем не тем славным освобождением, о котором он мечтал. Ну а каких последствий он ждал вообще? Во всех своих отчаянных построениях он практически ничего не планировал дальше возвращения на Эскобар с «Ариэлем». На Эскобар, с улыбкой на лице и с клонами под крылышком. Он так и видел картину своего будущего разговора с разъяренным Майлзом, но тогда Майлз уже опоздал бы его остановить, забрать у него победу. Он чуть ли не ожидал, что будет арестован, но под арест пойдет охотно, насвистывая. Чего же он хотел?
Быть свободным от вины за то, что выжил? Разрушить старое проклятье? «Из тех, кого ты здесь знал, никого не осталось в живых…» Он думал – когда вообще об этом задумывался, – что им движет именно этот мотив. Может, все было не так просто, и он сам хотел от чего-то освободиться… В последние два года, обретя свободу от Сера Галени и комаррцев стараниями Майлза Форкосигана и опять-таки освобожденный Майлзом, уже окончательно рано утром на лондонской улице, он не обрел того счастья, о котором мечтал во времена своего рабства у террористов. Майлз разбил лишь физические цепи, сковывавшие его; но иные оковы, невидимые, врезались так глубоко, что вокруг них наросла плоть.
Ты что думал? Что если будешь таким же героем, как Майлз, то они должны будут отнестись к тебе, как к Майлзу? Что они должны будут тебя полюбить?
И что это за они? Дендарийцы? Сам Майлз? Или стоящие за Майлзом зловещие, завораживающие тени – граф и графиня Форкосиган?
Образ родителей Майлза был неопределенным, размытым. Неуравновешенный Гален изобразил их, своих ненавистных врагов, отвратительными негодяями – Мясником Комарры и его мегерой-женой. Однако, с другой стороны, он требовал, чтобы Марк изучал их, пользуясь не подвергнутыми цензуре материалами: написанными ими текстами, произнесенными публично речами, частными видеозаписями. Родители Майлза были явно сложными людьми, вряд ли святыми, но так же явно – и не «бешеным садистом-мужеложцем и сукой-убийцей» из параноидального бреда Галени.
На видеозаписях граф Эйрел Форкосиган выглядел просто седеющим, плотного сложения мужчиной с необычно пристальным взглядом на довольно грубоватом лице и глубоким, рокочущим, ровным голосом. Графиня Корделия Форкосиган выступала не столь часто; это была высокая женщина с рыжими с проседью волосами и удивительными серыми глазами, слишком сильная, чтобы ее можно было назвать хорошенькой, но столь уравновешенная и уверенная, что казалась красивой, даже если, строго говоря, таковой не являлась.
А теперь Ботари-Джезек грозится отвезти его к ним…
Марк сел и включил свет. Быстрый осмотр каюты не выявил ничего, пригодного для самоубийства. Ни оружия, ни режущих предметов – дендарийцы разоружили его, когда он оказался на борту. Не к чему прицепить веревку или пояс, чтобы повеситься. Свариться заживо в душе – не вариант; прочно запечатанный датчик выключит воду автоматически, как только ее температура выйдет за пределы физически переносимой. Он снова отправился в постель.