– А вы на самом деле выглядите совсем не как Майлз, – произнесла она, критическим взором его изучая, – он напрягся, но потом решил, что урчание в животе может привлечь лишь больше внимания. – У вас кости тяжелее. Было бы здорово посмотреть на вас вместе. Он скоро вернется?
«Она не знает», с каким-то ужасом сообразил он. «Не знает, что Майлз мертв, что я его убил.» – Нет, – пробормотал он. И затем из мазохизма добавил: – А вы тоже в него влюблены?
– Я? – Она рассмеялась. – Шансов у меня нет. У меня три старшие сестры, и все три выше меня. Они зовут меня карлицей.
Его макушка не доставала ей до плеча, это значило, что она среднего для барраярки роста. А сестры у нее должны быть просто валькириями. Как раз в стиле Майлза. Аромат ее цветов – или кожи – укачивал его на легких, нежных волнах.
Агония отчаяния поднялась от желудка до макушки. Это могло быть моим. Если бы я все не испортил, это сейчас могло быть моим. Она дружелюбна, открыта, улыбчива – лишь потому, что не знает, что он натворил. А если вдруг он соврет, если попытается, если вопреки всякому здравому смыслу отправится, как в самых хмельных грезах Айвена, прогуляться вместе с этой девушкой и она пригласит его, словно Майлза, взойти на гору… что тогда? Насколько забавно ей будет наблюдать, как он до чуть не задохнется до смерти во всей своей нагой импотенции? Безнадежно, беспомощно, злополучно … от одного лишь предчувствия этой новой боли и унижения в глазах у него потемнело. Марк ссутулился. – Ох, бога ради, уходите, – простонал он.
Синие глаза широко распахнулись – удивленно, нерешительно. – Пим предупреждал меня, что вы угрюмец… ну ладно. – Она пожала плечами и повернулась, высоко вскинув голову.
Пара розовых цветочков отцепилась наконец и выпала. Марк судорожно их подхватил. – Подождите!…
Она повернулась снова, все еще хмурясь. – Что?
– Вы обронили цветы. – Он протянул их ей на сложенных лодочкой ладонях – смятые розовые комочки, – и попытался улыбнуться. Но побоялся, что улыбка вышла такой же помятой, как и цветы.
– Ой! – Она приняла их (пальцы у нее были длинные, сильные и гладкие, с короткими ненакрашенными ногтями – вовсе не руки бездельницы), смерила цветы взглядом и закатила глаза, словно не совсем уверенная, как их прикрепить обратно. Наконец она без долгих церемоний продела их в кудряшки на макушке, совсем не так, как остальные, и еще ненадежнее, чем раньше. И снова собралась повернуться и уйти.
Скажи хоть что-то, или ты упустишь свой шанс! – А вы не носите длинных волос, как остальные, – выпалил он. О, нет, она же подумает, что это критика…
– У меня нет времени с ними возиться. – Она машинально запустила пальцы в локоны, рассыпав еще немного несчастных растений.
– А на что уходит ваше время?
– В основном на учебу. – К ее чертам понемногу возвращалась живость, столь жестоко подавленная его категорическим отказом. – Графиня Форкосиган обещала мне, что если я буду учиться так же хорошо, она на будущий год пошлет меня в школу на Колонию Бета! – Блеск в ее глазах словно сфокусировался до остроты лазерного скальпеля. – А я могу. Я докажу. Если Майлз может делать то, что делает, то и я добьюсь своего.
– А что вам известно про то, что делает Майлз? – встревожено спросил он.
– Он же прошел через Имперскую Академию, верно? – Воодушевленная, она вздернула подбородок. – Когда все говорили, что он слишком слабый и хилый, что это пустая трата времени, он просто умрет молодым. А когда он поступил, то сказали, что все дело в отцовской протекции. Но он же закончил ее в числе лучших в своем выпуске! Не думаю, чтобы к этому приложил руку его отец. – Она уверенно кивнула, довольная сказанным.
Но насчет того, что он умрет молодым, они оказались правы. Естественно, она была не в курсе насчет маленькой личной армии Майлза.
– Сколько вам лет? – спросил он.
– Восемнадцать стандартных.
– А мне, э-э, двадцать два.
– Знаю. – Она разглядывала его с прежним интересом, но уже осторожнее. Тут в ее глазах вдруг вспыхнуло понимание. Она понизила голос. – Вы очень тревожитесь за графа Эйрела, верно?
Самое милосердное объяснение его невежливости. – Граф – мой отец, – эхом повторил он. Майлзовское выражение, произносимое на одном дыхании. – Помимо прочего.
– У вас здесь есть друзья?
– Я… не знаю. – Айвен? Грегор? Мать? Был ли кто-то из них именно другом? – Я был слишком занят, обзаводясь родственниками. Раньше у меня вообще никого из родных не было.
Она подняла брови – И из друзей?
– Нет. – Это было странное, запоздалое осознание. – Не могу сказать, что мне уж так не хватало друзей. У меня всегда были более насущные проблемы. – «И сейчас есть».
– По-моему, у Майлза всегда была куча друзей.
– Я не Майлз, – огрызнулся Марк, уязвленный в незащищенное место. Не ее вина – у него чуть ли не любое место больное.
– Это я вижу… – Как только в соседнем зале заиграла музыка, она остановилась. – Вы любите танцевать?
– Я совсем не знаю ваших танцев.
– Это танец отражений. Танцевать его может любой, он нетрудный. Просто просто повторяешь все, что делает партнер.
Он глянул сквозь арку прохода и подумал о высоких дверях, ведущих на галерею. – Может… может снаружи?
– Зачем снаружи? Вы там меня не разглядите.
– Зато никто не сможет разглядеть меня. – Тут его обожгла подозрением мысль. – Это моя мать вас попросила?
– Нет…
– Леди Форпатрил?
– Нет! – Она рассмеялась. – Зачем кому-то меня просить? Пошли, а то музыка кончится! – Она схватила его за руку и решительно потащила за собой в зал, обронив на ходу еще несколько цветочков. Он свободной рукой подхватил пару бутонов с ее жакета и исподтишка спрятал в брючный карман. «На помощь, меня похищает энтузиастка!…»
Бывает участь и похуже. Кислая полуулыбка тронула его губы. – Вы не против танца с жабой?
– Что?
– Айвен кое-что сказал.
– А-а, Айвен. – Она отмела сказанное движением белого плечика. – Не обращайте на него внимания, мы все так делаем.
«Леди Кассия, вы отомщены.» Марк еще больше просветлел, дойдя до состояния средней мрачности.
Танец отражений соответствовал описанию: партнеры становились лицом друг к другу и приседали, склонялись и ступали в такт музыке. По темпу он был живее и не столь величав, как танцы для больших групп народу, и на танцевальном полу было больше юных пар. Ощущая, как жутко он бросается в глаза, Марк окунулся в танец вместе с Карин, принявшись копировать ее движения с отставанием на пол-такта. На то, чтобы ухватить суть, потребовалось секунд пятнадцать – точно как она и обещала. Он слегка заулыбался. Пары постарше были совершенно серьезны и элегантны, но кое-то из молодых подошел к делу творчески. Один молодой фор воспользовался па танца, чтобы поддразнить свою даму: на мгновение приставил большой палец к носу и пошевелил остальными. Вопреки правилам, она не повторила его движения, но он зато превосходно передразнил возмущенное выражение ее лица. Марк рассмеялся.
– Вы другой, когда смеетесь, – с изумлением заметила Карин. Она удивленно склонила голову.
Он повторил наклон ее головы. – Другой в каком смысле?
– Не знаю. Не такой… похоронный. Когда вы прятались там в углу, вид у вас был такой, словно умер ваш лучший друг.
«Если бы ты только знала». Она сделала пируэт; он тоже. Он отвесил ей преувеличенный поклон; удивленная, но довольная, она сделала тоже самое. Зрелище открылось восхитительное.
– Я просто должна заставить вас рассмеяться еще раз, – твердо решила она. И затем с абсолютно невозмутимым видом рассказала ему быстро один за другим три неприличных анекдота; кончилось тем, что он расхохотался – больше от полного их контраста с ее скромным девичьим видом, нежели от чего другого.
– Где это вы их узнали?
– Разумеется, от моих старших сестер, – пожала она плечами.
Ему было правда жаль, когда музыка подошла к концу. На этот раз он перехватил инициативу и сперва ее отвел в соседнюю комнату что-нибудь выпить, а затем вывел на галерею. После того, его сосредоточенность на танце прошла, он со стеснением заметил, как много людей глядит на них, и на сей раз с его стороны это было не параноидальное слабоумие. Они были заметной парой: прекрасная Карин и ее жаба-Форкосиган.
Снаружи было не так темно, как он надеялся. Помимо света, льющегося из дворцовых окон, разноцветные фонарики, которыми был крашен пейзаж, рассеивали туман, создавая общее мягкое освещение. Склон, спускавшийся от каменной балюстрады и покрытый старыми кустами и деревьями, походил на настоящий лес. Мощеные камнем дорожки серпантином спускались вниз, а гранитные скамейки вдоль них манили присесть. Однако ночь выдалась достаточно зябкой, чтобы удержать большинство в помещении, и это было кстати.
Слишком романтическая обстановка, чтобы тратить ее на него. «Зачем я это делаю?» Что хорошего в том, чтобы дразнить голод, который нельзя утолить? Больно даже глядеть на нее. Он все равно придвинулся поближе; от ее запаха голова кружилась сильнее, чем от вина и танцев. Ее разгоряченная от движений кожа излучала тепло; в прицеле снайпера она пылала бы факелом. Нездоровая мысль. Похоже, секс и смерть слишком тесно связаны где-то в глубине его сознания. Он испугался. Я разрушаю все, к чему ни прикоснусь. Я не коснусь ее. Он поставил свой бокал на каменный парапет и запихнул руки глубоко в карманы брюк. Указательным пальцем он принялся навязчиво теребить цветок, спрятанный в левом кармане.
– Лорд Марк, – произнесла она, отпив вина, – вы почти что инопланетник. Если бы вы женились и собрались завести детей, хотели бы вы, чтобы ваша жена воспользовалась маточным репликатором, или нет?
– А почему супружеская пара может не предпочесть репликатор? – спросил он; от внезапного нового поворота в беседе голова у него пошла кругом.
– Например, чтобы она доказала ему свою любовь.
– Боже правый, что за варварство! Конечно, нет. По-моему, это может доказать лишь обратное: что он