– Как тебя зовут? – спросила она.
Подсознательный ужас, который он старательно до того игнорировал, зловеще разверзся перед ним. Дыхание панически участилось. Воздуха не хватало, несмотря на кислородную трубку. И он не мог ответить на ее вопрос. – А-а, – прохрипел он, – а… – Он не знал ни кто он такой, ни как ему досталось такое гигантское бремя увечий. И незнание пугало его куда больше, чем само увечье.
Молодой парень в голубой куртке медика фыркнул: – По-моему, я выигрываю пари. У него в мозгах все спеклось. Там сплошное короткое замыкание. – Он постучал себя пальцем по лбу.
Женщина раздраженно нахмурилась. – Пациенты не выходят из криостазиса, как блюда из микроволновки. Потребуется столько же лечения, как если бы эта рана его не убила, и даже больше. Пока не прошла пара дней, я даже не могу оценить, в каком состоянии его высшие нервные функции.
Однако она отколола что-то острое и сверкающее с отворота жакета и двинулась вокруг пациента, прикасаясь к нему и глядя на монитор телеметрии на стене у него за головой. Когда она кольнула этой штучкой его правую руку, рука отдернулась, и врач улыбнулась. «Ага, а вот когда под ее рукой дернется моя штучка, улыбаться буду я», – пришла ему в голову дурацкая мысль.
Он хотел заговорить. Хотел сказать этому типу в голубом, чтобы тот катился через червоточину к дьяволу вместе со своим пари. Но изо рта вырвалось лишь глухое шипение. Его затрясло от досады. Он должен или действовать, или умереть. В этом он был уверен до мозга костей. Быть лучшим – или быть уничтоженным.
Он не знал, откуда исходит такая уверенность. Кто пытался его убить? Он не знал. «Они», какие-то безликие они. На отдых нет времени. Марш вперед или умри.
Оба медика вышли. Движимый смутным страхом, он попытался было лежа сделать упражнения для тонуса мышц. Но смог пошевелить лишь правой рукой. Привлеченный конвульсиями, о которых сообщили датчики, молодой медик вернулся и сделал ему укол успокоительного. Когда темнота сомкнулась снова, ему захотелось взвыть. После лекарства ему снилось что-то очень плохое; его сбитый с толку разум согласился бы на любое содержательное воспоминание, но все, что он смог припомнить, проснувшись, было это определение – «плохой».
Бесконечное время спустя вернулась доктор с едой. С чем-то вроде еды.
Коснувшись пульта, она подняла изголовье кровати, и непринужденно заговорила: – Ну-ка, дружок, давай опробуем твой новый желудок.
Дружок? Он ей друг? Друзья ему нужны, это точно.
– Шестьдесят миллилитров раствора глюкозы – сладкая водичка. Первая еда в твоей жизни, так сказать. Интересно, достаточно ли ты уже управляешь основными мускулами, чтобы пить через трубочку?
Он смог, стоило ей для начала уронить ему на губы несколько капель жидкости. Сосать и глотать, что может быть ближе к основным инстинктам? Только допить до конца он не смог.
– Все в порядке, – проворковала она. – Понимаешь, твой новый желудок еще не вырос до полного размера. Как и сердце с легкими. Лилия поспешила привести тебя в сознание. Все пересаженные органы пока чуть малы для твоего тела, а это значит, что работают они с трудом и растут не так быстро, как могли бы в пробирке. Какое-то время тебе будет не хватать воздуха. Зато их было легче пересаживать. Мне было просторнее работать, и я это оценила.
Он был не совсем уверен, говорит ли она с ним или сама с собой, словно одинокий человек, болтающий со своим домашним животным. Унеся чашку, она вернулась с тазиком, губкой и полотенцами и принялась мыть его, участок за участком. Почему это хирург исполняет обязанности сиделки?
«Д-р В.Дюрона», гласило имя на нагрудном кармане зеленого халата. Похоже, одновременно с уходом за пациентом она проводит и неврологический тест. Проверяет собственную работу?
– Знешь, ты был для меня эдакой маленькой загадкой. Присланной в коробке по почте. Ворон сказал, что ты слишком мал для солдата, но я излекла из тебя столько обрывком камуфляжной ткани и нейробластерной сети, да еще сорок шесть осколков гранаты, что практически уверена: ты не просто случайный свидетель. Кем бы ты ни был, на иглогранате было твое имя. К несчастью, его теперь невозможно прочитать. – Она вздохнула, обращаясь скорее сама к себе: – Кто же ты?
Она не сделала паузы для ответа, что было тоже неплохо. От усилий по глотанию сладкой водички он опять устал. Столь же непраздным вопросом было «Где я?», и ему было неприятно, что она, несомненно знающая на него ответ, и не думает рассказать ему. Безымянная, высокотехнологичная медицинская палата. Без окон. На планете, а не на корабле.
Откуда я это знаю? Смутное видение корабля в его мозгу рассыпалось при прикосновении. Что за корабль? И если уж на то пошло, что за планета?
Здесь должно быть окно. Большое окно, сквозь которое видны подернутые дымкой очертания высокого города, через который струится быстрая река. И еще люди. Не хватает людей, которые по праву должны находиться здесь, – хотя он представить себе не мог, что это за люди. От смеси общей медицинской привычности и этой особой странности у него засосало под ложечкой.
Полотенца были ледяными и жесткими, но он был счастлив избавиться от липкой жижи, уж не говоря об отвратительной рыхлой массе в ней. Он чувствовал себя ящерицей, сбрасывающей кожу. Когда доктор закончила, отмерших белых хлопьев на нем не осталось. Новая кожа смотрелась так, будто его освежевали. Она растерла по его лицу крем-депилаторий – слишком щедро, тот ужасно жегся. Но он решил, что это жжение ему нравится. Расслабившись, он начал получать удовольствие от ее помощи, какой бы смущающе интимной та не оказалась. По крайней мере, эта женщина вернула ему достоинство чистого тела и она не похожа на врага. Что-то вроде союзницы – хотя бы на физическом уровне. Она очистила его лицо от крема, щетины и доброй толики кожи, а потом причесала его, хотя, увы, волосы, как и кожа, лезли пугающими клочьями.
– Вот, – удовлетвореннно проговорила она, поднося к его лицу большое ручное зеркало. – Узнаешь кого-нибудь знакомого? – Он понял, что она внимательно наблюдает, фокусируются ли и отслеживают ли изображение его глаза.
И это я?! Что ж, думаю, привыкнуть можно… Кости, обтянутые покрасневшей кожей. Торчащий нос, острый подбородок… серые глаза – дикие, точно с похмелья, белки все красные. Темные волосы с проплешинами, как при запущенном случае лишая. Вообще-то он надеялся на что-то попривлекательнее.
Он попытался заговорить, задать вопрос. Губы его зашевелились, но, как и мысли, слишком бессвязно и неслаженно. Он выдохнул лишь воздух и слюни. Он даже выругаться не смог, от чего ему хотелось ругаться еще сильнее, вплоть до булькания и пены на губах. Она поспешно убрала зеркало и встревоженно посмотрела на него.
«Остынь». Если он будет по-прежнему дергаться, ему могут вкатить еще одну дозу успокоительного, а это нежелательно. Он слова лег, бессильно задыхаясь. Женщина опять опустила кровать, притушила свет и собралась уйти. Он издал стон. Подействовало; она вернулась.
– Лилия называла твою криокамеру шкатулкой Пандоры, – задумчиво проговорила она. – А я себе ее представляла хрустальным гробом заколдованного рыцаря. Хотелось бы мне, чтобы все оказалось так легко и тебя можно было разбудить поцелуем.
Она склонилась над ним, полуприкрыв трепещущие веки, и коснулась его губ своими.
Он лежал очень тихо, охваченный то ли наслаждением, то ли паникой. Она выпрямилась, поглядела на него еще мгновение и вздохнула. – Я и не думала, что сработает. Может, я просто не та принцесса.
«У вас очень странный вкус в отношении мужчин, миледи», ошеломленно подумал он. «Но как мне с ним повезло…»
Впервые с тех пор, как он пришел в сознание, будущее обнадеживало. Он лежал тихо, позволив ей уйти. Конечно же, она вернется. До того он либо терял сознание, либо отключался от лекарств; сейчас к нему пришел настоящий сон. Сон ему не особо нравился – «если я во сне умру…» – но именно в нем нуждалось его тело, и он заставлял исчезнуть боль.
Постепенно он восстановил контроль над своей левой рукой. Затем заставил дернуться правую ногу. Вернулась его прекрасная дама и снова накормила его сладкой водичкой, но уже без сладких поцелуев на десерт. Когда он заставил дернуться уже левую ногу, она вернулась опять, но на сей раз все оказалось жутко не так.
Доктор Дюрона выглядела лет на десять старше и стала холодной. Ледяной. Гладкие волосы, разделенные на прямой пробор, были подстрижены в каре до середины щеки, в них посверкивали серебряные нити. Прикоснувшиеся к его телу руки, которые помогли ему сесть, были сухие, холодные, суровые. Совсем неласковые.
«Я попал в искривление времени. Нет. Меня снова заморозили. Нет. Я слишком долго поправляюсь, и она разозлилась за то, что я заставляю ее ждать.» Нет… От крушения надежд у него перехватило горло. Он только что потерял своего единственного друга, и не понимал, почему. «Я разбил наше счастье…»
Она очень профессионально промассировала ему ноги, облачила в просторную больничную рубаху и заставила встать. Он чуть не упал в обморок. Она уложила его обратно в постель и ушла.
Вернувшись в следующий раз, она снова сменила прическу. На сей раз ее волосы отросли и были туго схвачены на затылке серебряным кольцом, спадая прямым конским хвостом с широкими серебистыми прядями. Он мог поклясться, что она постарела еще на десять лет. Что это со мной? Держалась она чуть мягче, но не так жизнерадостно, как в первый раз. Она провела его по комнате туда и обратно, отчего он совершенно обессилел и вскоре снова заснул.
Он ужасно огорчился, когда она снова вернулась в своем ледяном, коротко стриженном воплощении. Однако пришлось признать, что подняла и заставила его двигаться она вполне действенно. Она гаркала на него, как сержант в учебке, зато он пошел, а потом – даже без посторонней помощи. Она впервые вывела его за порог комнаты. Короткий коридор заканчивался уходящей в стену дверью, и она провела его туда и обратно.