– Аж голова идет кругом, – пробормотал граф. Он поднял взгляд на Марка, все еще улыбаясь.
Марк набрал воздуху. – Леди Корделия ведь уже объяснила вам, сэр, что я собираюсь сделать?
– М-м. – Улыбка исчезла. – Да. Берегись нападения сзади. Гадкое это место, Единение Джексона.
– Да. Я… знаю.
– И бережешься. – Он повернул голову, уставившись в серое окно. – Жаль, что я не могу отправить с тобой Ботари.
Графиня изумилась. Марк мог сейчас прочесть ее мысли прямо по лицу: «Он что, забыл, что Ботари мертв?» Но спрашивать она побоялась. Лишь к ее губам словно прилипла жизнерадостная улыбка.
– Я беру Ботари-Джезек, сэр.
– История повторяется. – Он, напрягшись, приподнялся на локте и сурово добавил: – А лучше бы не повторилась, понимаешь, мальчик? – Он расслабился и снова откинулся на подушки прежде, чем графиня прореагировала и заставила его лечь. Напряжение исчезло с ее лица: сознание графа явно было слегка затуманено, но не настолько, чтобы он забыл о гибели своего оруженосца. – Елена умнее, чем был ее отец, стоит отдать ей должное, – он вздохнул. Графиня закончила массировать ему ноги.
Он лежал на спине, насупив брови, явно стараясь придумать более полезный совет. – Когда-то я думал – я сообразил это, лишь когда стал старше, понимаешь, – что нет судьбы ужаснее, чем стать наставником. Когда ты способен рассказать, как, но уже не сделать это сам. И отправить своего ученика, умного и блестящего, под тот огонь, который предназначен тебе… По-моему, теперь я нашел нечто похуже. Отправить своего ученика туда, чертовски хорошо зная, что у тебя не было возможности его достаточно обучить… Будь умен, мальчик. Уворачивайся. Не сдавайся врагу заранее, в собственных мыслях. Потерпеть поражение ты можешь лишь здесь. – Он коснулся пальцами висков.
– Я пока даже не знаю, кто мои враги, – уныло протянул Марк.
– Я полагаю, они тебя найдут, – вздохнул граф. – Люди сами предают себя в твои руки, своими словами или как-то еще, если только ты тих и терпелив, если позволяешь им это сделать. Если только в безумной спешке отдаться им самому ты не делаешься глух и слеп как крот. Да?
– Думаю, так. Сэр, – ответил сбитый с толку Марк.
– Ха. – Графу совсем не хватало дыхания. – Увидишь, – прохрипел он. Графиня поглядела на него и встала с кровати.
– Вот, – выговорил Марк, коротко кивнув, – до свидания. – Слова его повисли в воздухе, их было мало. «Сердечная недостаточность не заразна, черт возьми. Чего ты боишься?» Он сглотнул и осторожно приблизился к графу. Он никогда не прикасался к этому человеку – не считая случая, когда пытался помочь погрузить его на воздушный мотоцикл. Перепугавшись, собрав все свое мужество, он протянул руку.
Граф стиснул ее в коротком, сильном пожатии. У него была большая, квадратная ладонь с грубыми пальцами: рука, подходящая для кирки и лопаты, клинка и ружья. Собственная рука по контрасту показалась Марку маленькой, детской, пухлой и бледной. У этих рук не было ничего общего – кроме этого пожатия.
– Смерть врагам, мальчик, – прошептал граф.
– Око за око, сэр.
Граф фыркнул коротким смешком.
Еще один, последний, видео-вызов Марк сделал этим вечером, в свою последнюю ночь на Барраяре. Он украдкой прокрался в комнату Майлза, чтобы воспользоваться его комм-пультом – не сколько по секрету, сколько наедине. Добрых десять минут он пялился на пустую пластину, прежде чем судорожно отстучал недавно полученный номер.
Когда звонок замолк, над видеопластиной появилось лицо светловолосой женщины средних лет. Некогда потрясающе прекрасное, сейчас оно было решительным и уверенным. В голубых глазах виднелся юмор. – Дом коммодора Куделки, – официально ответила она.
Это ее мать. Марк подавил панику до обычной дрожи. – Могу я поговорить с Карин Куделкой, прошу вас… мэм?
Блондинка приподняла бровь. – По-моему, я знаю, с кем сейчас разговариваю, и все же… как мне сказать, кто спрашивает?
– Лорд Марк Форкосиган, – выговорил он.
– Минуточку, милорд. – Она вышла из зоны видимости камеры; он слышал ее удаляющийся голос, зовущий: «Карин!»
Издалека послышался приглушенный стук, искаженные расстоянием голоса, вопль и хохочущий голос Карин, выкрикивающий: – Нет, Делия, это меня! Мама, пусть она уйдет! Меня, только меня! Прочь! – Глухой шум захлопнувшейся двери – возможно, кого-то прищемившей, – визг, затем твердый и уже окончательный хлопок.
Запыхавшаяся и взъерошенная, в поле зрения появилась Карин, поздоровавшаяся с ним мечтательным: – Привет!
Это был не точно такой же взгляд, какой леди Кассия подарила Айвену, но его ясный, голубоглазый близнец. Марк ощутил слабость. – Здравствуйте, – произнес он, переводя дыхание. – Я звоню попрощаться. – Нет, проклятие, это уж слишком односложно…
– Что?
– Гм, извините, я не совсем это имел в виду. Но я вскоре собираюсь отправиться в путешествие за пределы планеты и не хотел уехать, не поговорив с вами еще раз.
– А! – Ее улыбка увяла. – И когда вы вернетесь?
– Точно не знаю. Но когда вернусь, хочу увидеть вас снова.
– Ну… разумеется.
Она сказала «разумеется». Сколько радостных догадок заключено в этом слове.
Она сощурила глаза. – Что-то не так, лорд Марк?
– Нет, – торопливо ответил он. – Гм… я слышал только что голос издалека – это была ваша сестра?
– Да. Мне пришлось выставить ее и запереться, а то бы она встала рядом так, чтобы не попасть в камеру, и строила бы мне рожи, пока мы разговариваем. – Выражение искренней обиды на ее лице тут же дало трещину, когда она добавила: – Так я с ней делаю, когда парни ей звонят.
Значит, он парень. Как… как нормально звучит. Вопрос за вопросом, он вызвал ее на рассказ ему о ее сестрах, родителях и жизни. Частные школы и дети, которых холят и лелеют… семья коммодора была зажиточной, но барраярский культ работы внушил им страсть к образованию, к успеху – идеал служения, который, точно подводное течение, увлекал их в будущее. Он погрузился в ее рассказ, мечтательно ей сопереживая. Она такая мирная, такая настоящая! Ни тени страдания, ничего искаженного или испорченного. У него появилось ощущение сытости – только полон был не его желудок, а голова. Теплое, счастливое ощущение в мозгу, почти эротическое, но не столь угрожающее. Увы, какое-то время спустя она сообразила, что беседа идет не на равных.
– Бог мой, я заболталась. Извините.
– Нет! Мне нравится слушать, как вы рассказываете.
– Это что-то новое. У нас в семье должно повезти, чтобы тебе удалось ввернуть словечко. До трех лет я не разговаривала. Меня стали проверять. И выяснилось: дело было в том, что сестры все время отвечали за меня!
Марк рассмеялся.
– Теперь они говорят, что я наверстываю упущенное время.
– Я знаю, что такое упущенное время, – печально произнес Марк.
– Да, я… немного слышала. Наверное, ваша жизнь была почти приключением.
– Не приключением, – поправил он. – Катастрофой, быть может. – Интересно, на что становится похожа его жизнь, отразившись в ее глазах? Нечто блестящее… – Может, когда я вернусь, я немного вам о ней расскажу. – Если он вернется. Если у него получится.
«Я не очень-то привлекательная личность. Вы должны знать об этом, прежде…» Прежде чем что? Чем глубже становится их знакомство, тем труднее ему делается поверить ей свои отвратительные тайны.
– Послушайте, я… вы должны понять. – Боже, он говорит совсем как Ботари-Джезек, когда она мучительно признавалась. – Со мной не все в порядке, и я говорю не только о том, что снаружи… – Черт, черт, и что за дело прелестной юной девице до тайных хитростей пытки психопрограммирования и ее изменчивого эффекта? Какое право он имеет забивать ей голову этими ужасами? – Я даже не знаю, что должен вам рассказать.
Сейчас слишком рано, это он ощущал отчетливо. Но потом может быть слишком поздно, и она останется с ощущением, что ее обманули и предали. А продлись этот разговор еще минуту, и он примется уничижительно лепетать, выложит все и лишится единственного светлого, ничем не отравленного существа, которое нашел.
Карин озадаченно склонила голову. – Может, вам стоит спросить у графини?
– Вы хорошо ее знаете? Чтобы поговорить с ней?
– О, да. Они с мамой лучшие подруги. Моя мама долго была ее персональной телохранительницей, прежде чем не вышла в отставку и не завела нас.
Марк почувствовал, что тень Лиги Бабушек снова нависла над ним. Могущественные старухи с их генетическими программами… Он смутно ощущал, что есть вещи, которые мужчина должен делать за себя сам. Но на Барраяре обычно прибегают к услугам посредниц. На его стороне госпожа чрезвычайный посол ко всему женскому роду. Графиня поступит ему во благо. Ага, как женщина, которая крепко держит орущего ребенка, чтобы сделать ему весьма болезненную прививку от смертельной болезни.
Насколько он может доверять графине? Смеет ли он довериться ей в этом деле?
– Карин… прежде, чем я вернусь, окажите мне любезность. Если у вас будет возможность поговорить с графиней наедине, спросите, что, по ее мнению, вам следует обо мне узнать прежде, чем мы познакомимся поближе. Скажите, что это я вас просил.
– Хорошо. Я люблю беседовать с леди Корделией. Она мне в каком-то смысле наставница. С ней я думаю, что могу все. – Карин помедлила. – А если вы вернетесь к Зимнепразднику, вы потанцуете со мной снова на балу в императорском дворце? И на этот раз не станете прятаться в угол, – строго добавила она.
– Если я вернусь к Зимнепразднику, в угол мне прятаться будет не надо. Да.
– Хорошо. Я напомню вам, что вы дали слово.
– Слово Форкосигана, – беспечно отозвался он.
Она широко распахнула голубые глаза. – О-о, боже. – Мягкие губы приоткрылись в ослепительной улыбке.
Он ощутил себя человеком, который собирался сплюнуть, а вместо этого у него из губ нечаянно вылетел бриллиант. И затолкать его обратно и проглотить он уже не может. Это в девочке форская жилка – столь серьезно относиться к слову мужчины.