«Это было на самом деле». Но он по-прежнему не мог назвать ни одного имени. Деда.
– Горы мои, – добавил он. От этой мысли ему сделалось печально, но он не знал, почему.
– Что?
– Мое вл'дение. – Он угрюмо насупился.
– Что-то еще?
– Нет. Эт' все, 'то есть. – Он стиснул кулаки. Затем разжал их, аккуратно положив пальцы на столик-поднос.
– Ты уверен, что все это тебе не приснилось прошлой ночью?
– Не. Вдош', – настаивал он.
– Очень странно. Вот этого я ожидала, – она кивнула на только что собранное оружие и принялась убирать его обратно в матерчатую сумку. – А то, – движение головы обозначило только что рассказанную историю, – совсем не подходит. Деревья из сахара для меня звучат чистой фантазией.
К чему не подходит? Отчаянное возбуждение прокатилось по нему волной. Он схватил ее за узкое запястье, поймав руку – неподвижную, точно парализованную. – К ч'му не подход'т? Что ты зна'шь?
– Ничего.
– Ненеч'го!
– Мне больно, – ровно произнесла она.
Он мгновенно отпустил ее. – Ненеч'го, – продолжал настаивать он. – Что-т'. Что?
Она вздохнула, закончила складывать оружие в сумку и, откинувшись на спинку стула, пристально на него поглядела. – Мы не знаем, кто ты, – и это утверждение правдиво. Но правильнее было бы сказать, что мы не знаем, который ты.
– Я м'гу выбрать? Расск'жи!
– Ты сейчас на… очень хитрой стадии выздоровления. Посткриогенная амнезия редко завершается восстановлением всей памяти сразу. Это происходит небольшими каскадами. Типичная кривая нормального распределения. Сперва немного, потом в возрастающем объеме. А потом сходит на нет. Несколько последних белых пятен могут остаться на годы. Поскольку больше никаких черепно-мозговых травм у тебя нет, то ты, по моему прогнозу, в конечном итоге восстановишь свою личность целиком. Но…
Какое зловещее «но». Он уставился на нее молящим взглядом.
– На этой стадии, в преддверии каскада, страдающий криоамнезией пациент может так сильно жаждать собственной личности, что подберет себе ошибочную и начнет собирать доказательства в ее поддержку. Чтобы все исправить, потребуются недели или месяцы. В твоем случае, по особым причинам, не только повышена вероятность такого исхода событий, но и распутать все обратно будет гораздо труднее. Я должна быть очень, очень осторожной, чтобы не внушить тебе того, в чем сама абсолютно не уверена. А это трудно, потому что я сама строю сейчас теории – и, наверное, столь же упрямо, как ты. Я должна быть уверена, что все твои рассказы действительно исходят от тебя, а не внушены мною.
– А-а. – Он осел в подушки, ужасно разочарованный.
– Есть возможность пройти кратчайшим путем, – добавила она.
Он снова выпрямился. – Что? Дай!
– Есть препарат под названием «фаст-пента». Один из его производных в психиатрии применяют как успокаивающее, но обычно он используется при допросах. Называть его сывороткой правды, по сути, не совсем правильно, хотя дилетанты настаивают на таком определении.
– Я… знаю фаст-пент'. – Он насупил брови. Что-то важное он знал про фаст-пенту… Что?
– Он дает исключительный расслабляющий эффект и, в отдельных случаях, вызывает каскад воспоминаний у пациентов с криоамнезией.
– А!
– Однако этот препарат может создать неловкое положение. Под его воздействием люди радостно выбалтывают все, что приходит им на ум, включая самые свои интимные и тайные мысли. Врачебная этика требует, чтобы я тебя предупредила. А еще у некоторых людей к нему аллергия.
– А где вас… 'учили… 'чебной этике? – с любопытством спросил он.
Странно, но она вздрогнула. – На Эскобаре, – ответила она, пристально глядя на него.
– А где мы щас?
– Лучше мне не говорить, по крайней мере пока.
– Как ты можешь заразить м'ю память? – негодующе вопросил он.
– Надеюсь, я скоро тебе все скажу, – успокоила она его. – Скоро.
– Хм, – проворчал он.
Она вытащила из кармана халата маленькую белую упаковку, открыла и отлепила с пластиковой основы кружочек. – Протяни руку. – Он сделал, как было велено, и она прижала кружок к оборотной стороне предплечья. – Кожная аллергическая проба, – объяснила она. – Исходя из всего, что я предполагаю насчет твоей работы, у тебя повышенные шансы иметь аллергию. Искусственно вызванную.
Она отлепила кружок – под ним покалывало – и внимательно стала разглядывать его руку. Там появилось розовое пятнышко, и она нахмурилась. – Чешется? – с подозрением спросила она.
– Нет, – солгал он, стиснув другую руку, чтобы не почесать пятно. Препарат, который вернет ему память, – да он должен его получить! «Белей обратно, чтоб тебя!», мысленно приказал он розовому пятнышку.
– Похоже, ты слегка к нему чувствителен, – задумчиво проговорила она. – На грани.
– Пжжалусста…
Она в нерешительности скривила губы. – Ладно… что мы теряем? Я сейчас вернусь. – Она вышла и вскоре вернулась с двумя пневмошприцами, которые положила на столик-поднос. – Это фаст-пента, показала она, – а это нейтрализатор к ней. Сразу же дай мне знать, если почувствуешь себя странно: начнешь чесаться, ощутишь звон в ушах, затруднения с дыханием или глотанием либо если начнет распухать язык.
– Р'спух щас, – возразил он, когда она закатала ему оба рукава, обнажив бледные худые руки, и прижала первый инъектор ко сгибу локтя. – 'Ткуда я скажу?
– Ты будешь в состоянии говорить. Теперь просто ляг на спину и расслабься. Когда ты досчитаешь до десяти, то должен почувствовать сонливость, точно плывешь. Попробуй.
– Дес'ть. Дев'т. Вос'. Сем. Шет', пят', ч'тыре, три-два-раззз! – Он не почувствовал сонливости; а чувствовал себя напряженным, нервным и несчастным. – Ты уверена, это тот п'рат? – Он начал барабанить пальцами по столику. Звук неестественно громко отдавался у него в ушах. Предметы в комнате приобрели жесткие, яркие грани и радужный ореол. Лицо Вербы вдруг показалось лишенной души маской из слоновой кости.
Маска угрожающе нависла над ним. – Как твое имя? – прошипела она.
– Я … я… и-и… – Заикание не давало ему выговорить ничего. Он был невидимым, безымянным наблюдателем…
– Странно, – пробормотала маска. – Кровяное давление у тебя должно падать, а не повышаться.
Внезапно он вспомнил ту самую важную вещь насчет фаст-пенты. – Фcc-пент' меня 'ждает.
Она покачала головой, не понимая.
– Збуждает, – повторил он; рот словно заело, свело судорогой. Он хотел говорить. Тысячи слов осаждали его язык, теснясь вдоль его нервов, подпихивая друг друга. – Йа. Йа-а!
– Это необычно, – Она хмуро посмотрела на инъектор, который все еще держала в руке.
– Нет, ч'рт. – Руки и ноги распрямились, точно сжатые пружины. Лицо Вербы сделалось хорошеньким, кукольным. Сердце колотилось часто-часто. Очертания комнаты колыхались, точно он плыл под водой. Он с усилием выпрямился. Он должен расслабиться. Он должен расслабиться немедленно.
– Вспомнил что-нибудь? – спросила она. Ее темные глаза были точно озера, чистые и прекрасные. Он хотел бы плавать в этих глазах, блистать в них. Хотел угодить ей. Хотел уговорами выманить ее из брони зеленого халата и танцевать с нею, нагой, в свете звезд, и… его лепет на эту тему неожиданно вылился в некий стих – на самом деле, в крайне непристойный лимерик, обыгрывающий очевидный символизм червоточин и скачковых кораблей. К счастью, выговорил он его с кучей ошибок.
К его облегчению, она улыбнулась. Но была еще одна ассоциация, совсем не забавная… – 'Тот раз, когда я это читал, кто-т'меня оф'генно избил. Тогда тоже была фсс-пента.
Ее очаровательную, высокую фигуру сковала настороженность. – Ты уже бывал прежде под действием фаст-пенты? Что ты еще об этом помнишь?
– 'Го з-звали Гален. Злилссся. Не знаю, п'чему. – Он вспомнил побагровевшеее лицо, склонившееся над ним, излучающее неумолимую, убийственную ненависть. Удары, которые на него сыпались. Он поискал в памяти свой страх – и нашел, странным образом смешанный с жалостью. – Не п'нимаю.
– О чем он еще тебя спрашивал?
– Н'знаю. Пр'чел ему еще стихи.
– Ты декламировал ему стихи на допросе под фаст-пентой?
– Много часов. Он пр'сто свихнулся.
Она приподняла брови и коснулась пальцем своих мягких губ, приоткрывшихся в восхищении. – Ты сумел обойти допрос с фаст-пентой? Потрясающе! Тогда не будем говорить о поэзии. Но ты вспомнил Сера Галена. Ага!
– Гален подходит? – Он встревоженно задрал голову. Сер Гален, о, да! Имя важно, она его узнала. – Скажи мне.
– Я… не уверена. Каждый раз, когда мне кажется, что мы с тобой сделали шаг вперед, мы, похоже, уходим на два в сторону и один – назад.
– Шаги. Хочу гулять с'тобой, – доверительно признался он, и вдруг в ужасе услышал собственные слова, грубо и лаконично описывающие, что еще он бы хотел с нею сделать. – Ой. Простите, миледи. – Он затолкал пальцы в рот и прикусил их.
– Все хорошо, – утешила она его. – Это фаст-пента.
– Ннет… это тестостерон.
Она откровенно рассмеялась. Обнадеживающий знак, но его мимолетный восторг смыло очередной волной напряжения. Пальцы вцепились в футболку, выкручивая ее, ноги судорожно подергивались.
При взгляде на настенный медицинский монитор она нахмурилась. – Кровяное давление у тебя по-прежнему ползет вверх. Как ты ни очарователен под фаст-пентой, но эта реакция ненормальная. – Она взяла второй инъектор. – Думаю, нам лучше на этом остановиться.
– Я н'нормальный, – печально признался он. – Мутант. – Его накрыло приливом страха. – Ты вынешь мои мозги? – спросил он с внезапно возникшим подозрением, глядя на инъектор.
А затем вспышкой пришло осознание: – Эй! Я знаю, где я! На Единении Джексона! – Он в ужасе на нее воззрился, взлетел на ноги и стрелой метнулся к двери, увернувшись от попытки его схватить.
– Нет, подожди, подожди! – окликнула она, бросившись за ним со сверкающим инъектором в руке. – Это у тебя реакция на препарат, стой! Дай я тебе ее уберу! Пион, хватай его!