«Это лишь предварительные испытания. Пытка для меня пока готовится.»
Внезапно он понял, что будет дальше, все вместе. Сперва Риоваль выработает у него привычку, подсадив на регулярные дозы препарата. И лишь затем добавит боль, пришпилив его, трепещущего, между болью и удовольствием. Предложит Марку истязать себя самому, чтобы заработать это гадкое подкрепление. А потом уберет препарат, оставив Марка, уже натасканного на эту схему, продолжать. Он и продолжит. А потом Риоваль предложит ему свободу. А он станет выть и умолять о том, чтобы остаться рабом. Разрушение через искушение. Конец игры. Полное отмщение. «Ты видишь меня, Риоваль, но и я тебя вижу. Вижу.»
Насильственное кормление стало проходить по графику каждые три часа. Других часов у него не было – а то он подумал бы, что время остановилась. Он явно вошел в вечность.
Он всегда считал, что человека свежуют живьем острыми ножами. Или тупыми. Но техники Риоваля сделали это с помощью какой-то химии, аккуратно сбрызнув аэрозолем отдельные участки тела. На них были перчатки, маски и защитные костюмы; он безуспешно пытался стащить с одного маску и дать ему попробовать того же, что они вводят ему. Он проклинал свой маленький рост и кричал, глядя, как пузырится и сползает кожа. Этот химикат был не едкой щелочью, а скорее каким-то странным энзимом; нервы ужасным образом оставались неповрежденными, но обнаженными. Чего бы он ни касался или где бы ни касались его, это причиняло жуткие мучения – а в особенности давление, если он сидел или лежал. В своей крошечной камере-чулане он не один час стоял, переминаясь с ноги на ногу и ничего не касаясь, пока дрожащие ноги наконец не отказались его держать.
Всё происходит так быстро. К чертовой матери, где все? Сколько он уже пробыл здесь? День?
Так. Один день я пережил. Значит, могу пережить еще один. Хуже быть уже не может. Только больше.
Он присел и подскочил, разум у него почти мутился от боли. И ярости. Особенно ярости. С момента первого насильственного кормления это больше не было войной Нейсмита. Теперь это была личная война между ним и Риовалем. Но недостаточно личная. Он никогда не оставался с Риовалем наедине. Враги всегда превосходили его числом и весом, его переводили из здания в здание. Даже сейчас с адмиралом Нейсмитом обращались как с весьма опасным мелким паршивцем. Но это не так.
Он рассказал бы им все – про лорда Марка, про Майлза, графа, графиню, Барраяр. И про Карин. Но трубка насильственного кормления затыкала ему рот, а наркотик лишал языка – ну а все остальное время он слишком был занят тем, что орал. Это было ошибкой Риоваля. Этот человек наблюдал. Но не слушал.
«Я хотел быть лордом Марком. Просто хотел быть лордом Марком.». И что в этом такого дурного? Он все еще хотел быть лордом Марком. Он почти получил это, успел коснуться рукой. Сорвалось. Он оплакивал эту возможность и тосковал по ней, горячие слезы лились расплавленным свинцом на его лишенное кожи тело. Он чувствовал, как лорд Марк ускользает от него, как его отрывают, хоронят живьем. Как он распадается. Я просто хотел быть человеком. И снова все испортил.
Глава 25
Он в сотый раз обошел комнату кругом, простукивая стены. – Если бы мы сумели бы вычислить, какая из стен внешняя, – обратился он к Вербе, – то могли бы как-нибудь ее проломить.
– Чем, ногтями? А что, если до земли три этажа? И вообще, сядь, пожалуйста, – проговорила сквозь стиснутые зубы Верба. – Ты меня с ума сводишь.
– Мы должны выбраться.
– Мы должны ждать. Лилия нас хватится. И что-нибудь сделает.
– Кто сделает? И как? – Он пристально оглядел крохотную спальню. Это место – не тюрьма. А всего лишь гостевые апартаменты с собственной ванной комнатой. Окон нет – намек на то, что эти комнаты расположены во внутренней секции дома или под землей. Если под землей – пробить стену пользы мало, но если за ней другая комната, а там – и другие возможности… Единственная дверь, а за ней два охранника с парализаторами. Прошлой ночью они уже попробовали заманить охранников внутрь, в открытую дверь: один раз он симулировал нездоровье, а во второй его неистовое беспокойство действительно переросло в очередные конвульсии. Охранники передали Вербе ее медицинский чемоданчик, но от него толку было мало: теперь измученная женщина на его требования действовать стала отвечать угрозой ввести успокоительное.
– Выжить, бежать, навредить врагу, – продекламировал он. Как заклинание, эта фраза безостановочно, циклично крутилась у него в мозгу. – Вот долг солдата.
– Я не солдат, – возразила Верба, потирая обведенные кругами глаза. – И меня Васа Луиджи убивать не собирается, а пожелай он убить тебя, так сделал бы это еще прошлой ночью. Он не играет со своей жертвой, как Риоваль. – Она прикусила губу – видимо, пожалев о последней фразе. – А, может, он собирается оставить нас тут вдвоем, пока я сама тебя не убью. – Она перекатилась на кровати и накрыла голову подушкой.
– Ты должна была разбить флаер.
Невнятный возглас из-под подушки мог с равным успехом быть и стоном, и проклятием. Наверное, он слишком часто упоминает об упущенной возможности.
Когда щелкнула открываемая дверь, он дернулся, как ошпаренный.
Охранник вежливо откозырял. – Барон Бхарапутра передает свои наилучшие пожелания – мэм, сэр – и спрашиваете, не присоединитесь ли вы к нему и баронессе за ужином. Мы сопроводим вас наверх, когда вы будете готовы.
В гостиной Бхарапутры были большие стеклянные двери, выходящие в обнесенный стенами по-зимнему морозный сад, – а еще по здоровенному охраннику возле каждого выхода. Сад поблескивал в сгущающихся сумерках; следовательно, они пробыли здесь уже полные джексонианские сутки, двадцать шесть часов с какими-то там минутами. При их появлении Васа Луиджи встал, и по мановению его руки охранники ретировались, заняв пост за дверью и создав иллюзию приватности.
Гостиная была стильно обставлена: одноместные кушетки и столики, расставленные полукругом на нескольких уровнях с видом на сад. На одной из кушеток сидела очень знакомого вида женщина.
У нее были седые, с черными прядями, волосы, уложенные вокруг головы в причудливые косы. Темные глаза, крошечные морщинки на тонкой коже цвета слоновой кости, нос с горбинкой – доктор Дюрона. Снова. Она была одета в тонкую, струящуюся шелковую блузу того бледно-зеленого оттенка, который – видимо, случайно – напоминал зеленые лабораторные костюмы Дюрон, и мягкие брюки цвета топленого молока. У доктора Лотос Дюроны, баронессы Бхарапутра, был изысканный вкус. И средства, чтобы его удовлетворять.
– Верба, милая, – она кивнула и протянула руку, словно Верба могла запечатлеть на ней придворный поцелуй.
– Лотос, – ровно отозвалась Верба, сжав губы. Лотос улыбнулась и повернула руку ладонью вверх, превратив жест в приглашение сесть, – что они и сделали.
Лотос коснулась панели управления возле своей кушетки, и вошла девочка в коричневых с розовым шелках цветов Бхарапутры. Она подала им напитки; первым, присев в реверансе и опустив глаза, – барону. Очень знакомая с виду девочка – высокая, гибкая как ива, нос с горбинкой, великолепные прямые черные волосы, собранные на затылке и спадающие на спину конским хвостом… Когда она поднесла бокал баронессе, глаза ее вспыхнули, раскрылись, точно цветок навстречу солнцу, осветились радостью. Когда она склонилась перед Вербой, а затем подняла глаза, взгляд ее сделался изумленным, а черные брови озадаченно сошлись у переносицы. Верба, в свою очередь, уставилась на нее с не меньшим изумлением, а когда та повернулась, изумление начало переходить в ужас.
Когда она склонилась перед ним, то нахмурилась еще сильнее. – Ты!… – прошептала она, словно в потрясении.
– Ну, беги, Лилия, милочка, не надо так глазеть, – добродушно проговорила баронесса.
Плавной, покачивающейся походкой та вышла из комнаты, украдкой оглянувшись на них через плечо.
– Лилия!… – выдохнула Верба. – Ты назвала ее Лилией?
– Маленькая месть.
Верба, глубоко оскорбившись, стиснула кулаки. – Как ты могла? Зная, кто ты такая? И кто такие мы?
– А как ты могла выбрать смерть, а не жизнь? – Баронесса пожала плечами. – Или еще хуже – позволить Лилии выбирать за тебя? Твое время искушения еще не пришло – Верба, дорогая моя сестричка. Спроси себя снова через двадцать-тридцать лет, когда почувствуешь, как разрушается твое тело, и посмотрим, сможешь ли ты дать ответ с той же легкостью.
– Лилия любила тебя как дочь.
– Лилия пользовалась мною как служанкой. Любила? – Баронесса хихикнула. – Стадо Дюрон держит вместе не любовь. А давление хищника. Если убрать все экономические отношения с внешним миром и прочие опасности, то самые дальние уголки вселенной не окажутся для нас достаточно далеки, чтобы сбежать от наших дорогих сестер и братьев. Вообще-то, так бывает почти во всех семьях.
Верба этот довод проглотила. Вид у нее был несчастный. Но она не возразила.
Васа Луиджи откашлялся. – Вообще-то, доктор Дюрона, чтобы найти свое собственное место, вам нет необходимости отправляться в путешествие к дальним уголкам галактики. Дом Бхарапутра может найти применение вашим талантам и опыту. Возможна даже небольшая автономия. К примеру, в качестве руководителя отдела. А позже – кто знает? – может, даже филиала.
– Нет. Благодарю, – отрезала Верба.
Барон пожал плечами. Баронесса, судя по виду, испытала облегчение.
Он поспешно вмешался: – Барон… те, кто забрал адмирала Нейсмита, – это действительно был отряд Риоваля? Вы не знаете, куда они его забрали?
– Ну-ну, вопрос интересный, – пробормотал Васа Луиджи, внимательно глядя на него. – Я целый день пытался связаться с Ри, но безуспешно. Подозреваю, что, где бы он ни был, с ним и ваш клон-близнец… адмирал.