Рисунок был не закончен, но в нём жила красота, что всегда свойственна вещам, которые делаются от сердца.
– Это твоя родина? – спросил я. – Выглядит красиво.
Шаман не ответил. Провёл линию головёшкой, смочил указательный палец слюной и аккуратно стёр лишнее. Осталась только мелкая чёрточка.
– Любомир Грабовски пришёл ради искусства? Канга сомневается.
– Канга всё делает правильно, – я не смог сдержать смешок. – Я пришёл ради твоего зла. Того, что на вокзале. Ты что-то узнал?
– Канга не пытался узнать, – шаман пожал плечами, продолжая смотреть на рисунок. – Канга готовился к сражению. Нужно бороться со злом. Как это делает Любомир Грабовски.
– Красота спасёт мир, ага, – кивнул я.
Из-за слабости в теле я с трудом сохранял равновесие, но не решился присесть рядом с шаманом, не зная, как он к этому отнесётся. Ещё скажет, что я обязан помочь ему закончить картину…
Канга, однако, встал сам. Подобрал посох, воткнул головёшку обгоревшим концом в песок, будто боялся, что она вспыхнет. Посмотрел на меня с улыбкой.
– Пойдём смотреть на зло на вокзале. Канга и Любомир Грабовски. Хорошая команда.
– Только не пытайся вызвать дождь, старик, ладно? – я хмыкнул.
– Дождя сегодня нет, – он сказал это с необъяснимой тоской. – Есть пиво. Любомир Грабовски будет пиво? – я покачал головой, однако шаман уже направился к холодильнику.
И глядя на него, я почувствовал облегчение, что в мире осталось нечто незыблемое.
Мы брели к вокзалу в молчании. Странная парочка – шаман, опирающийся на посох, и детектив, которого мотало из стороны в сторону. Меня так и подмывало одолжить этот самый посох у Канга. Казалось, что в противном случае мне не дойти. Солнце нещадно палило, и было подозрение, что случится второй тепловой удар.
Где-то на середине пути шаман тоже это осознал. Он остановился, и принялся внимательно изучать меня.
– Любомир Грабовски одержим духами, – голос шамана и без того был неразборчив, а из-за шума ветра казался еле уловимым. Хорошо ещё, что маску Канга не носил, хотя я и не понимал, как можно в таком случае перемещаться по Медине.
– Какими ещё духами? – спросил я. Версия, что всё происходящее является следствием одержимости, не казалась мне в тот момент странной. Я скорее желал этого. Так просто спихнуть все проблемы на внешние силы, а не искать их внутри самого себя.
– Дух огненной воды!
Канга улыбнулся и отсалютовал мне сумкой, в которой у него было пяток банок с пивом. Затем молча обошёл меня по кругу, поцокал и удовлетворённо кивнул.
– Канга может помочь. Канга может завязать дух на самого себя. Прогнать не может – слишком крепко сидит.
– Можешь помочь, так помоги… – я хотел крикнуть, но получилось нечто невнятное.
– Опасно. Дух будет копить злобу. Копить месть долго-долго. Когда Любомир Грабовски в следующий раз выпьет, дух уже прилипнет и не отвяжется. Больше не сможешь его избегать. Не хватит сил на победу. Будешь пить и пить, чтобы его задобрить, пока не умрёшь.
– Плевать! Я не буду пить.
– Даже капля. Маленький глоток. И всё.
Шаман сделал угрожающий жест, взмахнув рукой. Мне, честно говоря, до этих угроз не было дела. Я уже понял, что ничего бесплатного не бывает, но меня смущал один момент: как понять, что именно дух считает выпивкой и как именно определяет дозу, после которой вернётся?
– А если мне кто-то подольёт что-нибудь, когда я отвернусь? – спросил я. – И что если я выпью какого-нибудь забродившего сока по незнанию? Дух тоже придёт?
Канга улыбнулся хитрой улыбкой, которая, на мой взгляд, получается только у стариков. Этакая простоватость с глупостью, но за ними скрывается бездна мудрости. Пусть иногда это и иллюзия, но старикам неплохо удаётся вам эту иллюзию продать.
– Дух не торгуется, – сказал он. – Торгуются люди.
– Спасибо и на этом, – проворчал я. – Пошли дальше.
– Любомир Грабовски передумал?
– Любомир Грабовски постарается справиться сам. Или сдохнет. Тоже самое, что предлагаешь ты, только ещё не надо контролировать всё, что пьёшь.
Шаман удовлетворённо кивнул, будто рассчитывал услышать именно это. Повернулся и вновь побрёл в сторону вокзала, помогая себе посохом. Чёрная сгорбленная фигура, карикатурная и размытая песком, словно сепией.
Может быть, Канга и не был похож на религиозных проповедников, наводнивших Медину, но, как и они, любил поучать.
«И у него получается лучше, чем у многих. По крайней мере, в твоём случае даже лучше, чем у меня», – сказал Томаш, а я решил, что в кои-то веки склонен с ним согласиться.
Здание вокзала выглядело ещё хуже, чем в прошлый раз. Может, до того я не замечал трещины, которые избороздили строение. Не видел, насколько обветшали оконные рамы и не обращал внимания на прохудившуюся крышу. Впрочем, в прошлое посещение я ведь так и подумал – вокзал умирал, потому что умер Док.
Канга шагнул внутрь. На первый взгляд шаман двигался медленно, но я с трудом поспевал за ним. В какой-то момент я так разозлился на собственную немощность, что от этой злости слабость и тошнота пропали. Я шёл вперёд, пытаясь угнаться за старым шаманом и его посохом, умудрявшимся «цокать» о плитки пола, которые были сплошь занесены песком. Как так получалось? Я не знал и не хотел задумываться об этом. В моём мире остались только три вещи:
– Цок-цок-цок-цок, – подгонял посох.
– Не отставай, Любомир Грабовски, – говорила удаляющаяся спина шамана.
– Шевелитесь! – приказывал я ногам.
Так незаметно мы прошли вокзал от и до. Заглядывали в каждую комнату, останавливаясь лишь на секунду, которая требовалась шаману, чтобы окинуть взглядом помещение, кивнуть своим собственным мыслям и двинуться дальше.
Запустение проникло и внутрь вокзала, не удовлетворившись фасадом. Песок на полу, на подоконниках, полках, да и на любой ровной поверхности. Уличные мусорщики, которых здесь побывало в достатке, избавили вокзал от всего «лишнего».
До приезда Дока никто не совался сюда, считая это место не от мира сего, поскольку никаких поездов не было и не будет. В появлении строения жила тайна, а чужие тайны в Медине тебя волнуют ровно до того момента, пока ты можешь извлечь из них пользу. Когда прибыл Док, защитой стала его собственная репутация, а сейчас она умерла вместе с ним.
Неофициальные законы общества напоминают законы природы. Когда умирает человек, то черви перерабатывают тело, чтобы удобрить почву. Когда умирает дом, то уже сами люди находят то, что ещё может послужить им.
В конце пути мы, что закономерно, вышли на перрон. И в этот момент транс, гнавший меня по вокзалу, отступил и растворился, словно его и не было. Я устало выдохнул. В голове помутилось, и пришлось опереться на фонарный столб, застывший на платформе.
Поезда не было.
Громадная чёрная махина, на которой приехал Док и которую я собственными руками ощупывал несколько дней назад, пропала, словно её не существовало никогда.
Я подошёл ближе к тому месту, где стоял поезд, и увидел, что исчезновение не прошло бесследно.
Мелкая чёрная пыль, напоминавшая песок, найденный в комнате Дока в ночь убийства, покрывала пространство в том месте, где стоял локомотив. Однако, в отличие от чёрного песка, чёрная пыль не могла отгородить себя от обычных песчинок. Скорее, они наоборот старались перемешать её с собой, скрыть от людских глаз и выставить всё так, будто ничего никогда и не было.
Я сел на перрон и тихо спрыгнул-сполз вниз – боялся, что если прыгну стоя, то ещё ненароком подверну ногу. Набрав горсть этой пыли, перемешанной с песком, я снял маску и понюхал эту смесь – пахло тленом. Похоже, чёрный песок и эту пыль, оставшуюся от поезда, что-то объединяло. Решив, что криминалисты разберутся лучше, я ссыпал пыль с песком в карман плаща.
Канга не стал спрыгивать. Шаман стоял на перроне, но смотрел не вниз, а вверх. Солнце было позади Канга, и можно было не бояться, что оно выжжет ему глаза. Тем не менее, вид шамана внушал опасения.
– Ты в порядке? – спросил я его, параллельно пытаясь подняться назад. Всего-то метр с небольшим, а будто бы взбирался на самую высокую гору.
– Канга думает, – лаконично ответил шаман.
Поднявшись, я привалился к давешнему столбу, теперь уже сидя, и размышлял, что никогда у меня не получается то, что я так хочу. Требовалось найти ответы на вопросы, а вместо этого я лишь заполучил новые. Оставалось надеяться, что шаман что-нибудь прояснит.
Он всё так же стоял и смотрел, и я вновь подумал, что шаман – всего лишь силуэт на старой выцветшей фотографии. Поразительно похоже на тот рисунок, что рисовал сам Канга. Разве что не среди деревьев, а на заброшенном вокзале посреди пустыни.
Я видел этот рисунок так отчётливо, что мог бы и сам нарисовать его, приди мне в голову подобная идея.
– Ничего, – шаман повернулся ко мне и покачал головой. – Зло ушло. Место пустое. Ни добра, ни зла, ничего…
Судя по тому, как он удручённо качал головой, Канга надеялся на другой исход. Я, честно говоря, тоже, но у меня хотя бы была эта чёрная пыль. Шамана же она не заинтересовала нисколько. Он двинулся к выходу, напомнив мне давешнюю походку Мерка. Разве что мальчик в момент обиды стал казаться ещё моложе, а Канга постарел и осунулся.
Я поднялся и двинулся за ним следом. Мы шли по собственным следам в молчании, пока не показался выход. Увидев, что старик не собирается останавливаться и двигается к своему дому, я окликнул его.
Был ещё один вопрос, который я намеревался задать. Канга мог знать ответ и, что самое главное, имел мало причин, чтобы утаить его.
– Шаман, ты слышал о людях с жёлтыми глазами? Такие жёлтые, что похожи на золото, солнце и песок одновременно…
Канга медленно развернулся и посмотрел на меня. Морщины на его лице прорисовались чётче, чем обычно.
– Они не-люди, – сказал Канга после некоторого молчания, а затем развернулся и пошёл дальше.