Точно так же любил делать Шустер, так что я невольно вздрогнул. Канга, не говоря ни слова, коснулся моего лба посохом, но я почти тут же откинул его в сторону.
– Что тебе нужно? – вопрос прозвучал чуть более раздражённо, чем шаман того заслуживал.
Канга пожевал нижнюю губу, огляделся, затем направил посох в сторону двери. Та резко захлопнулась, словно под порывом ветра, но даже ветер не смог бы защёлкнуть замок.
Я невольно сглотнул и отклонился к спинке стула. Шаман продолжал стоять, невозмутимо разглядывая меня.
– Зло, – сказал он, наконец. – Любомир Грабовски его видел. Оно его коснулось.
Я вспомнил свои ощущения у Легбы. Тот леденящий холод, который сковал меня и пронизал кости. И лишь молча кивнул в ответ, хотя Канга не спрашивал, а утверждал.
– Плохо, – резюмировал шаман свои внутренние размышления. – Канга ушёл ловить зло тропой духов. Зло воспользовалось этим. Зло ударило. Теперь будет плохо.
– Послушай, – прервал его я. – Я тебе верю, потому что ты единственный в этом разбираешься и не делаешь из всего тайну. Но мне трудно понять, что именно произошло. Что там было за зло? То самое, что вырвалось из поезда Дока? Или, быть может, нечто иное? Что случилось с Легбой, с Шустером? Почему всё так?..
Рука Канга резко дёрнулась, посох не просто коснулся, а ударил меня в висок. В этот раз я не успел уклониться. Разом нахлынула сильная боль, глаза закрылись и наступила тьма.
В начале не было ничего.
Затем тёмный лист реальности перед моими глазами покрылся белыми чёрточками, словно копировальная бумага, которую слишком часто использовали. Эти линии, поначалу казавшиеся хаотичными, в скором времени приобрели стройность, и я различил, что они отдалённо похожи на бар «Запах мамбо». Словно чертёж странного архитектора, не придерживающегося реальных масштабов. По крайней мере, помещение было явно больше внешних контуров. Я не понимал, как именно, но отчётливо видел и знал, что так и есть.
Точно так же я видел две линии, сошедшиеся в перекрёстке под баром. И жёлтые силуэты, влетающие в здание и вылетающие из него. Они были похожи на удлинённые капли с глазами и растянутыми в улыбках ртами. Ещё был красный до умопомрачения шар, застывший внутри помещения. Поначалу я подумал про Легбу, но кто-то (может быть, Канга?) подсказал мне, что это Шустер.
Что-то происходило, но за мельтешением рисованных силуэтов я не мог разобрать, что именно. Затем в голове очередной раз щёлкнуло (я бы не удивился, узнай, что шаман в тот момент вновь меня ударил), и всё сразу прояснилось. Воспоминания пережитого наложились на изображение.
Я вновь услышал барабаны. Почувствовал, как меня прижимают к деревянному полу и доски больно впиваются в рёбра, пока происходит ритуал, которому я не в силах помешать. Зазвучали протяжные гортанные фразы Легбы.
А после, когда я увидел тень, превращающую лист бумаги передо мной в ничто, я инстинктивно почувствовал страх. Она ведь была точно такой же, как и в другом видении, дарованном Канга. Тогда, вырвавшись из чрева железной машины, она имела вид странного белого черепа в окружении круглой траурной рамки, но теперь тень изменилась. Больше не было никаких белых пятен – лишь разные оттенки чёрного. Того, который похож на чернильную мглу, и того, который отдаёт сумраком увядания.
Тень заполнила всё изображение, я вновь ощутил холод, пробирающий до костей, а после реальность передо мной ярко вспыхнула. Всё произошло так внезапно и резко, что я открыл глаза.
Лицо Канга нависало надо мной. Взгляд шамана был затуманен больше обычного, и я понял, что он сейчас видит и переживает то, что видел и переживал я.
– Плохо, – сказал шаман, приходя в себя. – Зло вырвалось. Легба хотела поглотить город. Легба поглотила Шустера. Шустера поглотил город. Зло поглотило всех их.
От этих фраз я почувствовал себя неуютно. Я не понимал их смысла, но вместе с тем я ощущал страх.
– Что ты такое несёшь? – Язык с трудом ворочался, во рту внезапно пересохло. – Кто кого поглотил и за что?
– Надо разобраться, – сказал Канга и засеменил к выходу.
А я-то надеялся, что разбираться мы будем вместе!
Однако, если я думал, что поток неопределённости, который принёс Канга, закончен, то ошибался. Уже на пороге, перед тем как открыть дверь (в этот раз рукой), шаман обернулся и изрёк:
– Будет буря.
– И что? – спросил я. – Это Медина, шаман. Здесь всегда бури.
– Нет, – он покачал головой. – Будет отец бури. Самум – таково его имя.
Несмотря на то, что произносилось всё это скорбным тоном, который не предвещал ничего хорошего, Канга вдруг неожиданно улыбнулся. Так радостно, словно всегда хотел сказать именно это именно в такой ситуации.
А может быть, старик просто любил бури? И чем больше они, тем сильнее ему нравилось?
Если кто-то и знал ответы, то не я.
Спустя час после ухода Канга я находился в той же неопределённой ситуации, что и до его визита. Полицейские сообщали какие-то новости; передавали, что прочёсывают город; обещали, что уже к вечеру лаборатория начнёт работать, пусть и не в полную силу.
Что касается возможных нападавших, то ребята вытаскивали всех, до кого могли добраться. Когда по поводу, когда без, но большинство подозрительных типов притаскивали в участок. В скором времени камеры оказались переполнены, и я начал бояться, что если не половина, то треть жителей Медины осядет здесь.
Всё это действо, разумеется, сопровождалось не добрыми словами и призывами к миру, а пинками и ударами – иногда чересчур резкими и чрезмерными для того сопротивления, которое оказывалось. Впрочем, надо отдать должное отребью Медины, большинство уже слышало, что случилось. Они понимали, что полицейские взбешены и старались не провоцировать лишний раз.
Иногда, разумеется, случались эксцессы. Паре человек невинные шуточки стоили экстренной госпитализации, и я не заметил следов какой-либо жалости на лицах полицейских. Я не встревал и надеялся, что, выпустив пар, ребята придут в норму. К тому же, тех уродов наказали за дело – пусть не за то нападение, но грехов у них набралось изрядно.
Понимая, что своим присутствием я не помогаю, а скорее отвлекаю от привычной рутины, я попытался вновь ретироваться в свой кабинет. Однако у дверей меня ждал человек, завидев которого, я отшатнулся в сторону. Передо мной стоял Бобби, но исхудавший, с ввалившимися глазами и затравленным взглядом, бегающим из стороны в сторону.
– Нам нужно поговорить, детектив, – прошептал он, и в его голосе я почувствовал подступающую истерику.
Догадываясь, что разговор мне не понравится, я всё же предложил Бобби войти.
Он зашёл первым, сел на стул и принялся разглядывать костяшки собственных пальцев. Я заметил, что они сбиты в кровь, как будто Бобби был способен драться.
Впрочем, в последнее время ничего не стоило исключать.
– Что-то не так, Бобби? – спросил я, хотя едва задал вопрос, как понял, что куда логичней было бы спросить: «Что именно не так?»
– Всё, – он усмехнулся, а затем всё-таки посмотрел мне в глаза.
В них был вызов, но вместе с тем затравленность никуда не делась. Не старая затравленность Бобби Ти, толстяка и слюнтяя, а новая – человека, который видел слишком многое.
– Начинай по порядку, – сказал я и откинулся на спинку стула.
Я почти не сомневался, что история будет долгой, а после мне обязательно захочется выпить…
Интерлюдия: Бобби
Каждый, кто считает себя звездой, обязан ценить массовку. Без небесного фона вы – лишь светлячок.
Кларисса Инфантино попадает в Медину случайно, в отличие от многих.
Тридцать лет назад рядом с городом происходит крушение дирижабля, и все, кто выжили – а так получилось, что выжили все – становятся полноправными жителями Медины. Разумеется, в честь счастливого спасения новые и старые граждане устраивают праздник.
В ту ночь многие ищут утешения не только в алкоголе, но и в наркотиках и сексе. Людям кажется, что после того, как они избежали смерти, им следует максимально насладиться жизнью. Кларисса участвует в этом разгуле наравне с прочими. В разгар веселья начинаются танцы, затем какой-то незнакомец вызывается приютить её на ночь, а утром они просыпаются в одной постели и продолжают заниматься тем, чем занимались ночью.
Кларисса и незнакомец – он каждый день представляется ей новым именем, это игра – живут вместе около месяца. Однажды вечером, когда буря бушует сильнее обычного, ветер уносит его прочь. Или же он просто сбегает, устав от Клариссы.
С того дня Кларисса, уже несколько недель как беременная, сходит с ума и превращается в затворницу, зарабатывая шитьём на дому. Вдобавок, она нанимает прислугу, чтобы та приносила продукты и ходила по различным поручениям. Даже сын, которого называют Роберто – так последний раз представился Клариссе незнакомец – рождается в старом доме, где заделаны все щели, а окна закрыты толстыми ставнями и непроницаемыми шторами.
Рождение ребёнка Кларисса воспринимает со сдержанным оптимизмом. Она рада, что наконец-то появился тот, кому предстоит разделить её знания о мире. Родители часто поступают так в отношении детей, но обычно у тех есть выбор – слушать или не слушать, поступать или не поступать, принимать на веру или нет.
У Роберто – будущего Бобби Ти – выбора нет.
С самого рождения Бобби оказывается заперт в клетке.
Его мать – сумасшедшая. Она одержима маниакальной идеей о ветре-убийце. Ведь именно он повредил дирижабль и убил мужчину Клариссы. Заводская неисправность каркаса судна, а также наркотики и алкоголь, которыми был накачан отец Бобби в момент смерти – разумеется, не считаются за причины.
Кларисса не делится своей идеей с жителями Медины, подозревая их в сговоре с ветром. Однако в тишине, царящей в огромном доме – особенно в те моменты, когда за окном бушует ветер – Бобби вынужден слушать истории о монстре, который скрывается снаружи. О том самом вихре, который только и ждёт момента, чтобы унести тебя прочь и зарыть в песок.