Быть Канга – это победить не важно какой ценой. И пусть других волнует, сколько будет сказано слов по этому поводу. Лучше всего, чтобы победа была безоговорочной, а ещё лучше – помнить, что её приносит не только сила, но и хитрость.
В прошлом и настоящем у тебя не так много хитрости, но ты знаешь, что вскоре придёт вся нерастраченная за время жизни.
И хотя есть шанс почувствовать, каково это – «быть Канга в будущем», но никакого будущего у Канга нет.
Глава XV
Чужие ощущения затопили и захлестнули меня своей яркостью, и я едва не забыл, кто я такой. На моих глазах фигуру воина, который бежал навстречу буре, окутало яркое сияние.
Ещё мгновение, и шаман тоже превратился в смерч. Такой же чёрный, как и Самум.
Вновь раздался смех, который я уже слышал ранее. Хохот разнёсся над Мединой, словно звук от пропавших с посоха Канга погремушек.
А затем маленький смерч бросился прочь от города и в обход Самума. Тот, помедлив секунду, развернулся и помчался вдогонку.
Вот только я знал, что Самум никогда не догонит, покуда Канга этого не захочет. Он будет выматывать бурю, а затем, когда Самум даст слабину, маленький смерч набросится на него и разметает во все стороны.
А после умрёт сам. Это неизбежно, но я не желал принимать эту неизбежность. Пусть даже никому кроме меня не было дела до того, насколько всё это несправедливо.
Однако, пусть конец шамана и был предрешён, возвращаясь в управление, я понял, что навсегда запомню, каково «быть Канга».
Один из винтокрылов приземлился рядом с полицейским участком, а остальные предпочли вернуться в аэропорт.
Когда тяжёлая грузная машина опустилась, песок под опорами начал проваливаться. Показалось, что сейчас винтокрыл исчезнет вместе с людьми внутри, но погружение остановилось, когда опоры были проглочены. Осталась торчать лишь кабина с медленно вращающимися винтами.
Словно нахохлившаяся птица решила передохнуть и поджала под себя лапки.
К тому времени я вернулся в участок, и сейчас мы с Бобби и Ивелин вновь стояли на пороге, ожидая, чем всё закончится. Просто ждали без каких-либо эмоций. В отличие от ситуации несколькими часами ранее, когда над Мединой нависал Самум, не было речи о каком-либо напряжении. Я вообще не уверен, что кто-либо способен жить под его гнётом столь долго.
Однако, несмотря на мои мысленные размышления, едва дверь винтокрыла распахнулась, как Ивелин тут же ринулась вперёд, будто вновь речь шла о жизни и смерти. Я ничего не видел, но подумал, что Ивелин углядела внутри Мерка. Или же очень хотела его там увидеть.
Почему бы и нет, в самом деле? Разве у кого-то ещё остались силы думать о причинах и логике чужих поступков?
И всё же первым из винтокрыла появился Рюманов. Он улыбался и с гордостью осматривал город, будто именно бессмысленная попытка барона атаковать Самум чёрным песком привела к тому, что город оказался спасён. Впрочем, улыбка вышла кривоватой. Хорошая мина при плохой игре, как она есть.
На Ивелин барон даже не взглянул. Лишь недоуменно пожал плечами, когда женщина оттёрла его плечом, нырнула в нутро винтокрыла, а затем появилась, таща за руку Мерка. Тот выглядел сонным и обессиленным, но живым.
Вид этой картины заставил растаять один из ледяных камней на моём сердце.
Ивелин, не глядя ни на кого, села рядом с винтокрылом и принялась баюкать Мерка на коленях. Тот смотрел в небо и улыбался. Я понадеялся, что его просто одурманили, и вскоре парень будет в норме.
– Княже! Рад вас видеть…
Барон уже успел оказаться рядом и теперь протягивал руку. Бобби тяжело задышал за моей спиной, а затем выругался сквозь зубы.
Я взглянул на Рюманова, на его протянутую руку, на удаляющуюся бурю, на дымящиеся остатки винтокрыла на окраине, на мать, баюкающую сына… и только лишь пожал плечами. Мне не хотелось прикасаться ни к барону, ни к кому бы то ни было ещё.
Не сейчас, по крайней мере.
– Ну-ну, не стоит так, княже, – барон усмехнулся, но я видел, что потряхивает и его. – В конце концов, я не сделал ничего такого, в чём бы вы меня не подозревали. Наоборот, стоит гордиться, что я оправдал ваши ожидания. Из вас получился отличный детектив.
Рюманов засмеялся. Тонко и пронзительно, будто в истерике. Возможно, так оно и было. В этом-то и проблема с людьми, которые хорошо умеют притворяться – никогда не можешь чётко сказать: так всё с ними или не так.
Я почувствовал за спиной движение, резко вскинул руку и едва успел перехватить кулак Бобби, готовый ударить барона.
– Нет, – сказал я.
Бобби зашипел ещё яростней, задёргался, но затем расслабил руку. Рюманов смотрел на это с искренним изумлением.
– Однако, – протянул он. – Очень даже интересно, Роберто.
Таким же тоном родители обычно произносят что-то вроде: «Вот ты и вырос. А я даже и не заметил».
– Что вам надо? – спросил я.
– Пока не знаю. Всё случилось так быстро, и я уже был внутренне готов к тому, что моя попытка окончится смертью, вот и не успел придумать, чем займусь после. Это такое новое и небывалое ощущение для меня – не знать, чем заняться, что делать, против кого интриговать… – Барон поджал губу, бросил взгляд на Бобби, а затем вновь взглянул мне в глаза. – Но что мы всё обо мне и обо мне? Что надо вам, княже?
Мне хотелось всего и ничего одновременно. Хотелось, чтобы Канга был жив. Чтобы с Шустером и Легбой всё было нормально. Чтобы Мерк пришёл в себя. Чтобы Бобби успокоился. Чтобы город вернулся к нормальной жизни. Чтобы барон заплатил за то, что он сделал.
Мне хотелось многого, но ничего из этого не было мне под силу.
Кроме одного.
Коротким ударом, без замаха, я врезал барону в челюсть. Как раз туда, куда недавно метил Бобби. Ударил за нас обоих, ну и ещё много за что. Вышло не сильно, но голова Рюманова дёрнулась, а кожа перчаток прочертила на его щеке ссадину.
– Отдохните, княже, – он покачал головой, – отдохните, а потом приходите в гости. Нам есть о чём поговорить.
И вместо вспышки гнева барон развернулся и побрёл назад к винтокрылу. На половине пути он сплюнул в песок, ещё раз потрогал челюсть, а затем нырнул внутрь летающей машины.
Через секунду лопасти задвигались. Сначала медленно, а затем всё быстрее. Мне было интересно, каким образом барон собирается выбираться из песка, но интерес угас, едва я увидел, как песчинки отпускают винтокрыл. Последний раз столь стремительно движение песка я видел, когда Рабби-Элох демонстрировал вновь обретённую силу. Тогда тоже не было ничего похожего на естественное движение дюн.
– Пойдём и мы, Бобби, – сказал я. – Нужно убрать всё после этой вечеринки.
Ивелин ушла, придерживая пошатывающегося Мерка. Он всё ещё выглядел плохо, но я не сомневался, что мальчик поправится. Мы с Бобби вернулись в полицейский участок, чтобы собрать ребят и порадоваться тому, что всё наконец-то закончилось, и все остались живы.
Эмоции куда-то ушли, и осталась лишь усталость.
Юнь встретила меня в гостинице всё тем же птичьим взглядом, который ничего не выражал. Однако мне почудилась улыбка, прячущуюся в уголках её губ.
– Чему вы улыбаетесь? – спросил я, не чувствуя в себе сил гадать и желая услышать ответ.
– Тому, что вы вернулись.
– Разве я не обещал это сделать?
– Нет, – она покачала головой, и я понял, что действительно не обещал. Хотел – да, но ничего не сказал вслух.
«Может быть, она переживает из-за денег?» – спросил я себя и потянулся во внутренний карман за бумажником.
– Вы не обещали вернуться, – продолжала китаянка, – но я рада, что вы это сделали. Гостиница создана для того, чтобы в ней жили. Все те, кто находится где-то между «здесь» и «там» живут в гостиницах. Не замечали?
Я покачал головой, но отдёрнул руку от кармана. Кажется, от меня хотели не денег, а чего-то другого.
– Если у нас есть дом, то мы «здесь». Если живём в гостинице, то когда-нибудь обязательно окажемся «там», которое не здесь.
– Я видел Рабби, – сказал я невпопад. Юнь осеклась. – Его теперь зовут Элох, и он живёт среди песка. Вам, должно быть, это интересно узнать.
Она молча кивнула и продолжила ждать.
– Не думаю, что он вернётся, – сказал я, помедлив. – Кажется, он действительно теперь «там». И даже не он, а кто-то другой, похожий на него и с его воспоминаниями.
– Именно об этом я и говорю, – Юнь опустила взгляд. – Ваш номер убран и свободен. Можете подняться.
– Сколько я должен?
– Считайте, что вы уже расплатились, когда сообщили про Рабби.
Мне было не до того, чтобы играть в благородство, так что я молчаливо принял это и двинулся к лестнице. Дорогу к номеру я вспомнил без труда, а ключ оказался в замке. Висел, покачивая тяжеленой биркой, будто бы его оставили здесь с минуту назад, если не меньше.
У меня едва хватило сил, чтобы раздеться, залезть под одеяло и прикрыть глаза. Перед тем, как сон сморил меня, я опять вспомнил слова Юнь про живущих в гостиницах. Хотелось усмехнуться и сказать, что это всё чушь, но я не смог.
Вместо этого наконец-то уснул, и этот долгий день, начавшийся для меня много часов назад, всё же закончился.
Я проснулся от ощущения, что в комнате есть кто-то ещё. Он сидел слева от меня, в тёмном углу, но я видел его смутный силуэт и слышал тихое дыхание. И не было никаких сомнений в том, кто именно решил меня посетить.
Лёгкий животный запах, который разливался по комнате, я уже чуял не один раз, но всегда был слишком занят чем-то другим (чаще всего выпивкой), чтобы задуматься о его природе.
– Привет, Шустер, – сказал я. – Рад, что ты вернулся.
Он шумно выдохнул, затем хрипло расхохотался, после чего зашёлся в кашле. Я почувствовал (не увидел, а именно ощутил), что он встал и подошёл ближе. Подняв глаза, я встретился с взглядом жёлтых глаз Шустера Крополя. В этот раз я выдержал его и ответил улыбкой.