— Время пришло, — сказал лорд Бринден.
Его слова холодными пальцами пробежали по спине Брана.
— Время для чего?
— Для следующего шага. Чтобы ты пошел дальше смены шкур и узнал, что значит быть зеленым провидцем.
— Деревья научат его, — сказала Листва. Она подала знак, и вперед вышла другая певица, седовласая, которую Мира называла Снежные Локоны. В руках она держала чашу из чардрева с дюжиной вырезанных лиц, как на сердцедревах. В чаше была белая паста, вязкая и густая, с бегущими по ней темно-красными прожилками.
— Ты должен это съесть, — сказала Листва. Она протянула Брану деревянную ложку.
Мальчик смотрел на чашу в неуверенности.
— Что это?
— Паста из семян чардрева.
При виде этого Брану стало полохо. Красные прожилки всего лишь сок чардрева, подумал он, но в свете факелов они очень походили на кровь. Он запустил ложку в пасту, затем засомневался.
— Это сделает меня зеленым провидцем?
— Твоя кровь сделает тебя зеленым провидцем, — сказал лорд Бринден. — А это поможет разбудить твой дар и обручит тебя с деревьями.
Бран не хотел жениться на дереве… но кто бы еще обручился со сломанным мальчиком? Тысяча глаз, сотня шкур, мудрость, глубокая как корни древних деревьев. Зеленый провидец.
Он съел.
Она была горькой, хотя и не горше пасты из желудей. Труднее всего шла первая ложка. Его чуть не вырвало. Вторая на вкуспоказалась лучше. Третья стала почти сладкой. Остальное он доел с жадностью. С чего он взял, что она горькая? Она была как мед, как вновь выпавший снег, вкуса перца и корицы, и как последний поцелуй матери. Пустая чаша выскользнула из его пальцев и с шумом упала на пол пещеры.
— Ничего не изменилось. Что случится дальше?
Листва коснулась его руки:
— Деревья научат тебя. Деревья помнят.
Он поднял руку, и другие певцы задвигались по пещере, гася факелы один за другим. Тьма сгустилась и поползла к ним.
— Закрой глаза, — сказала трехглазая ворона. — Сбрось свою шкуру, как ты делал, когда входил в Лето. Но на этот раз войди в корни. Следуй за ними сквозь землю, к деревьям на холме, и скажи мне, что ты видишь.
Бран закрыл глаза и выскользнул из тела. В корни, думал он. В чардрево. Стань деревом. На мгновение он видел пещеру в ее черном покрове, слышал текущую внизу реку.
Затем внезапно он снова очутился дома.
Лорд Эддард Старк сидел на камне у глубокого черного пруда в богороще, вокруг него извивались бледные корни сердцедрева, как корявые руки старика. Великий меч Лед лежал поперек колен лорда Эддарда, и он чистил лезвие промасленной тканью.
— Винтерфелл, — прошептал Бран.
Отец взглянул вверх.
— Кто там? — спросил он, оборачиваясь… и Бран, испугавшись, отпрянул. Его отец, и черный пруд, и богороща померкли и исчезли, и он снова оказался в пещере. Бледные толстые корни престола из чардрева опутали его конечности, как мать — ребенка. Перед ним вспыхнул факел.
— Расскажи нам, что ты увидел.
Издали Листва выглядела почти девочкой, не старше Брана или одной из его сестёр, но вблизи казалась намного старше. Сама она утверждала, что прожила две сотни лет.
В горле у Брана пересохло. Он сглотнул.
— Винтерфелл. Я вернулся в Винтерфелл. Я видел отца. Он не мертв, не мертв, я видел его, он вернулся в Винтерфелл, он все еще жив.
— Нет, — сказала Листва. — Он ушёл, мальчик. Не пытайся забрать его у смерти.
— Я видел его, — Бран чувствовал, как к щеке прижимается шершавое дерево. — Он чистил Лед.
— Ты видел то, что желал увидеть. Твое сердце тоскует по отцу и дому, вот их ты и видел.
— Прежде чем надеяться увидеть, нужно научиться смотреть, — сказал лорд Бринден. — Ты видел тени давно минувших дней, Бран. Ты смотрел глазами сердцедрева в вашей богороще. Время для дерева и для человека течёт по-разному. Солнце, земля, вода — вот что понимает чардрево, а не дни, года и века. Для человека же время как река. Мы, увлеченные её потоком, несёмся из прошлого в настоящее, всегда в одном направлении. А жизнь деревьев другая. Они пускают корни, растут и умирают в одном месте, и эта река их не движет. Дуб — это жёлудь, а жёлудь — это дуб. А чардрево… для чардрева тысячелетие — всего лишь миг, и из этих врат ты и я можем взглянуть на прошлое.
— Но он слышал меня, — возразил Бран.
— Он слышал шепот на ветру, шорох среди листьев. Ты не сможешь разговаривать с ним, как ни пытайся. Я знаю. У меня свои призраки, Бран. Брат, которого я любил, брат, которого я ненавидел, женщина, которую я желал. Я все еще вижу их сквозь деревья, но ни одно мое слово никогда не достигало их. Прошлое остаётся прошлым. Мы можем у него учиться, но не можем поменять его.
— Я увижу отца снова?
— Когда ты освоишь свой дар, ты сможешь смотреть, куда захочешь, и увидеть, что видели деревья, было ли это вчера, или в прошлом году, или тысячи лет назад. Люди живут своей жизнью в ловушке вечного настоящего, между дымкой воспоминаний и морем теней — это все, что нам известно о грядущих днях. Некоторые мотыльки проживают всю свою жизнь за один день, для них этот маленький промежуток времени должен казаться таким же долгим, как годы и десятилетия для нас. Дуб может жить триста лет, красное дерево — три тысячи. Чардрево будет жить вечно, если его не тревожить. Для них времена года проходят, как взмах крыльев мотылька: и прошлое, и настоящее, и будущее — все едино. И твой взор не будет ограничен только твоей богорощей. Певцы вырезали глаза на священных деревьях, чтобы пробудить их, и этими глазами новые зеленые провидцы учатся пользоваться в первую очередь… но со временем ты будешь сам хорошо видеть сквозь деревья.
— Когда? — Бран хотел знать.
— Через год, или три, или десять. Что я умею, не пришло внезапно. Оно придет в свое время, я тебе обещаю. Но сейчас я устал и деревья зовут меня. Мы продолжим завтра.
Ходор понес Брана обратно в его комнату, бормоча "Ходор" тихим голосом, пока Листва шла перед ними с факелом. Он надеялся, что Мира и Жойен будут там и он сможет рассказать, что видел, но их уютная ниша в скале была холодна и пуста. Ходор спустил Брана на его ложе, накрыл мехами и развел для них костер. Тысяча глаз, сотня шкур, мудрость, глубокая как корни древних деревьев.
Глядя на пламя, Бран решил бодрствовать, пока не вернется Мира. Жойен будет недоволен, он знал, но Мира ему обрадуется. Он не помнил, как закрыл глаза…
… но затем каким-то образом снова очутился в Винтерфелле, в богороще, глядящей на отца. В этот раз лорд Эддард казался намного моложе. Волосы на его опущенной голове были каштановыми, без намека на седину.
— Пусть они растут как братья и знают только любовь, — молился он, — и пусть моя леди-жена найдет в своем сердце силы простить…
— Отец, — голос Брана был подобен шепоту на ветру, шороху в листьях. — Отец, это я. Бран. Брандон.
Эддард Старк поднял голову и окинул чардрево долгим взглядом, хмурясь, но не произнес ни слова. Он меня не видит, в отчаянии понял Бран. Ему хотелось протянуть руку и дотронуться до отца, но он мог лишь наблюдать и слушать. Я в дереве. Я внутри сердцедрева, гляжу из его красных глаз, но чардрево не может говорить, не могу и я.
Эддард Старк возобновил молитву. Бран почувствовал, как глаза наполнились слезами. Но его ли это слезы, или же чардрева? Если я заплачу, выступят ли слезы на дереве?
Остальные слова отца были заглушены внезапным стуком дерева по дереву. Эддард Старк растворился, как туман на утреннем солнце. Теперь в богороще плясали двое детей, ухая друг на друга, пока бились сломанными ветками. Девочка была постарше и повыше. Арья! с жаром подумал Бран, наблюдая, как она вскочила на камень и наносила удары по мальчику. Но этого не могло быть. Если девочка — это Арья, то мальчик — сам Бран, но у него никогда не было таких длинных волос. И Арья никогда не била меня так, сражаясь на мечах, как эта девочка дубасила его. Она ударила мальчика по бедру так сильно, что нога ушла из-под него, он упал в пруд и стал барахтаться и кричать.
— Молчи, дурак, — сказала девочка, отбросив свою ветку в сторону. — Это просто вода. Хочешь, чтобы Старая Нэн услышала и пошла к отцу?
Она опустилась на колени и потянула брата из воды, но прежде чем успела его вытащить, оба они исчезли.
После этого видения мелькали все быстрее и быстрее, пока Бран не почувствовал себя разбитым и у него не закружилась голова. Он больше не видел ни своего отца, ни девочки, похожей на Арью. Но из черного пруда появилась беременная женщина, голая и мокрая, она опустилась на колени перед деревом и просила старых богов о сыне, который отомстит за нее. Затем возникла стройная как копье русоволосая девушка, которая встала на цыпочки, чтобы поцеловать в губы молодого рыцаря, такого же высокого, как Ходор. Темноглазый юнец, бледный и злой, сломал три ветви с чардрева и обстругал их в стрелы. Само дерево сжималось, с каждым видением становясь все меньше и меньше, в то время как маленькие деревья превратились в саженцы и исчезли, только чтобы на смену им пришли другие деревьями, которые уменьшились и исчезли в свою очередь. И теперь Бран смотрел на высоких и суровых лордов, строгих мужчин в мехах и кольчугах. Лица некоторых он помнил по статуям в склепах, но они исчезли раньше, чем он смог их опознать.
Затем, как он видел, бородатый мужчина заставил пленника стать на колени перед сердцедревом. Женщина с белыми волосами вышла к ним через груды темно-красных листьев с бронзовым серпом в руке
"Нет, — сказал Бран. — Нет, не надо", но, как и отец, они его не слышали. Женщина схватила пленника за волосы, приставила серп к горлу и полоснула. Сквозь мглу веков сломанный мальчик увидел только, как ноги человека били по земле… и когда жизнь хлынула из него красным потоком, Брандон Старк ощутил вкус крови.
Джон
Солнце выглянуло около полудня после семи дней пасмурного неба и снежной метели. Местами сугробы выросли выше человеческого роста, но стюарды работали лопатами весь день, и дороги расчистили, насколько это было возможным. Стена мерцала отблесками, все ее трещины и неровности переливались бледно-голубым цветом.