Сноу, Сноу.
Джон не обратил на него внимания.
— Мы допросили одичалых, которых привели с собой из рощи. Некоторые из них рассказали кое-что интересное: о лесной ведьме, которую они зовут Матушка Кротиха.
— Матушка Кротиха? — переспросил Боуэн Марш. — Странное имечко.
— Говорят, она поселилась в норе под полым деревом. Правда это или нет, у нее было видение кораблей, явившихся, чтобы унести вольный народ в безопасное место, перевезя их через Узкое море. Тысячи бежавших из боя уже достаточно отчаялись, чтобы поверить ей. Матушка Кротиха отвела их в Суровый Дом молиться и ждать спасения с моря.
Отелл Ярвик нахмурился:
— Я не разведчик, но… говорят, что Суровый Дом — нечистое место. Проклятое. Даже ваш дядя всегда это повторял, лорд Сноу. Зачем им идти туда?
Перед Джоном на столе лежала карта. Он повернул ее так, чтобы им было видно.
— Суровый Дом расположен в защищенном заливе с естественной бухтой, достаточно глубокой для самых больших кораблей. Поблизости в избытке дерева и камня. Вода кишит рыбой, неподалеку — колонии котиков и морских коров.
— Я не сомневаюсь, что все это правда, — ответил Ярвик, — но Дом не то место, где я хотел бы остаться на ночь. Вы знаете легенду.
Он знал. Суровый Дом был на полпути к тому, чтобы стать городом, единственным настоящим городом к северу от Стены. До той ночи шесть сотен лет назад, когда ад поглотил его. Его жителей взяли в рабство или забили на мясо, в зависимости от версии легенды, которой придерживался рассказчик. Их дома и залы горели так ярко и горячо, что дозорные на Стене думали, это солнце встает на севере страны. После пожара пепел осыпался на Зачарованный лес и Дрожащее море еще полгода. Торговцы рассказывали о кошмарных разрушениях на том месте, где стоял Суровый Дом. Местность была усеяна обугленными деревьями и сожженными костями, вода задыхалась от разбухших трупов. Леденящие кровь крики доносились из пещер, которые пронизывали утес, маячащий над поселением.
Шесть веков минуло с той ночи, но Суровый Дом по-прежнему избегали. Природа отвоевала пространство, как говорили Джону, однако разведчиков, посещавших заросшие руины, преследовали мертвяки, демоны и призраки с нездоровой тягой к крови.
— Это не то убежище, которое я бы выбрал сам, — сказал Джон, — но Матушка Кротиха проповедовала, что вольный народ найдет спасение там, где когда-то нашел проклятье.
Септон Селладор поджал губы:
— Спасение можно найти только с помощью Семерых. А эта ведьма обрекла их всех на гибель.
— И, возможно, спасла Стену, — сказал Боуэн Марш. — Мы говорим о врагах. Пусть молятся среди развалин, а если их боги пришлют корабли, чтобы увезти одичалых в лучший мир, тем лучше. В этом мире у меня нет еды, чтобы кормить их.
Джон сжал пальцы правой руки в кулак:
— Галеры Коттера Пайка, случается, плавают рядом с Суровым Домом. Он говорил мне, что там нет жилья, кроме пещер. "Кричащих пещер", как называют их его люди. Матушка Кротиха и те, кто последуют за ней, погибнут там от холода и голода. Сотни из них. Тысячи.
— Тысячи врагов. Тысячи одичалых.
Тысячи людей, подумал Джон. Мужчин, женщин, детей. В нем закипала ярость, но когда он заговорил, его голос был спокоен и холоден:
— Вы настолько слепы или просто не хотите видеть? Что, вы думаете, произойдет, когда все эти враги будут мертвы?
Ворон над дверью пробормотал:
— Мертвы, мертвы, мертвы.
— Давайте я расскажу вам, что произойдет, — сказал Джон. — Мертвые снова восстанут, сотнями и тысячами. Они восстанут мертвяками с черными руками и бледными голубыми глазами, и они придут за нами. — Он вскочил на ноги, пальцы правой руки сжимались и разжимались. — Вы свободны.
Они поднялись: септон Селладор с посеревшим и влажным от выступившего пота лицом, Отелл Ярвик — сохраняя чопорный вид, Боуэн Марш — побледнев и поджав губы.
— Спасибо, что уделили нам время, лорд Сноу.
И они вышли, не произнеся больше ни единого слова.
Тирион
Нрав у свиньи был мягче, чем у некоторых лошадей, на которых он ездил. Терпеливая и устойчивая, она даже не взвизгнула, когда Тирион карабкался ей на спину; и оставалась неподвижной, пока он тянулся за щитом и копьем. Но стоило ему натянуть вожжи и сжать ногами ее бока, как она сразу тронулась. Ее звали Милашка, сокращенное от Милая Хрюшка, и ее приучили к седлу и узде еще в поросячьем возрасте.
Расписные деревянные доспехи загрохотали, когда Милашка пустилась рысью через палубу. Тирион взмок, в подмышках защипало, струйка пота стекла на шрам из-под слишком большого и плохо подогнанного шлема. И все же на один нелепый миг он почти ощутил себя Джейме, скачущим по турнирному полю в сияющих на солнце доспехах с копьем в руке.
Грезы развеялись, когда раздался смех. Никакой он не боец, а всего лишь карлик на свинье, сжимающий палку и дурачащийся на потеху нескольким нетерпеливым, пропитанным ромом матросам в надежде поднять им настроение. Где-то в аду его отец кипел от ярости, а Джоффри хихикал. Тирион чувствовал их холодные мертвые глаза, следящие за шутовским поединком так же жадно, как и экипаж "Селаэсори Кхоран".
И вот появился его противник. Пенни ехала на большой серой собаке; полосатое копье пьяно дергалось, когда животное неслось через палубу. Ее щит и броню когда-то выкрасили в алый цвет, но краска уже облупилась и выцвела. Его собственные доспехи были синими. Не мои. Гроша. Пусть они никогда не станут моими, ну пожалуйста.
Тирион пришпорил бока Милашки, заставив ее бежать быстрее, когда моряки принялись подбадривать его криком и улюлюканьем. Он не мог бы сказать наверняка, поощрением или насмешкой были эти крики, хотя определенные предположения у него имелись. Зачем я вообще позволил вовлечь себя в этот фарс?
Однако он знал ответ. Прошло уже двенадцать дней, как корабль заштилел в Заливе Скорби. Настроение команды было отвратительным и, похоже, только ухудшалось, когда ежедневная порция рома подходила к концу. Все, что им оставалось, — посвящать многие часы ремонту парусов, законопачиванию щелей и рыбалке. Джорах Мормонт слышал ворчание о том, что удача карлика от них отвернулась. Корабельный кок иногда еще потирал голову Тириона в надежде, что это принесет ветер, но остальные лишь бросали на него злобные взгляды всякий раз, когда он попадался у них на пути. Участь Пенни была еще хуже, ибо кок распространил идею, что тисканье грудей карлицы может оказаться тем самым средством, которое снова обратит удачу в их сторону. Он тоже принялся звать Милашку "Беконом", но из уст Тириона эта шутка звучала куда забавнее.
"Мы должны заставить их смеяться, — умоляла его Пенни, — мы должны заставить их полюбить нас. Если мы покажем представление, это поможет им забыться. Пожалуйста, м'лорд". И как-то, зачем-то, почему-то он согласился. Должно быть, из-за рома. Вино капитана закончилось в первую очередь. Ромом можно напиться гораздо быстрее, чем вином — совершил открытие Тирион Ланнистер.
Вот так он и очутился в раскрашенных деревянных доспехах Гроша верхом на свинье Гроша, пока сестра Гроша наставляла его в тонкостях шутовского турнира, который стал бы их хлебом и солью. Определенно, в этом была некая очаровательная ирония, учитывая, что однажды Тирион чуть не лишился головы, отказавшись сесть верхом на собаку по извращенной прихоти своего племянника. Однако ему все же оказалось непросто оценить весь юмор этой ситуации, сидя на спине у свиньи.
Копье Пенни опустилось как раз вовремя, чтобы затупленный конец чиркнул его по плечу; копье же Тириона вильнуло, когда он направил его вниз и с шумом ударил в угол ее щита. Она усидела. Он — нет. Впрочем, так и предполагалось.
Легко, как свалиться со свиньи… хотя падать с этой конкретной свиньи оказалось тяжелее, чем представлялось. Падая, Тирион свернулся клубком, вспоминая свои уроки, но все же крепко ударился о палубу и прикусил язык так сильно, что ощутил вкус крови. Он снова почувствовал себя двенадцатилетним, кувыркающимся по обеденному столу в большом зале Утеса Кастерли. В те времена рядом был поощрявший его труды дядя Герион, а не угрюмые моряки. Их смешки звучали редко и казались натянутыми, по сравнению со взрывами хохота, которые приветствовали выходки Гроша и Пенни на свадебном пиру Джоффри, а некоторые его злобно освистывали.
— Безносый, ты сидишь в седле так же мерзко, как выглядишь, — выкрикнул один тип с бака. — Видать, и яиц у тебя тоже нет, если позволил девчонке побить себя.
Поставил на меня монету, решил Тирион, пропустив оскорбление мимо ушей. В свое время он слыхал вещи и похуже.
Подняться в деревянном доспехе оказалось непросто. Он барахтался на спине, как черепаха. Но это хотя бы рассмешило нескольких моряков. Какая жалость, что я не сломал ногу, уж тут они бы завыли от восторга. А окажись они в сортире, когда я прострелил отцу кишки, то, наверное, гоготали бы так, что и сами обосрались бы вместе с ним. Но чего только не сделаешь, лишь бы умаслить этих проклятых ублюдков.
В конце концов Джорах Мормонт сжалился над Тирионом и поднял его на ноги:
— Ты выглядел дураком.
Так и задумывалось.
— Трудно выглядеть героем, сидя верхом на свинье.
— Должно быть, потому я и держусь подальше от свиней.
Тирион расстегнул застежку шлема, стянул его с головы и сплюнул комком кровавой розовой слизи:
— Такое ощущение, что я себе пол-языка прокусил.
— В другой раз кусай сильнее, — сир Джорах пожал плечами. — Сказать по правде, я видал турнирных бойцов и похуже.
Это что, похвала?
— Я упал с проклятой свиньи и прикусил язык. Что может быть хуже?
— Получить в глаз обломок копья и сдохнуть от этого.
Пенни спрыгнула с собаки — большой серой зверюги, которую она называла Хруст.
— Суть не в том, чтобы хорошо сражаться, Хугор, — она всегда была осторожна и звала его Хугором, если кто-нибудь мог услышать. — Суть в том, чтобы заставить их смеяться и бросать монеты.