Тирион видел, как били кнутом раба: удар за ударом, пока спина не стала куском сырого мяса, залитого кровью. Колонна закованных в кандалы людей прошла мимо, звеня при каждом шаге. Они несли копья и короткие мечи, но между собой их связывали цепи, от запястья к запястью и от лодыжке к лодыжке. В воздухе запахло жареным мясом, и Тирион заметил мужчину, свежевавшего собаку для рагу.
И еще он видел мертвых и слышал умирающих. Сквозь плывущий дым, вонь лошадей и резкий соленый запах залива пробивался смрад дерьма и крови. Понос, понял он, увидев, как двое наемников вытащили труп третьего из одной из палаток. У Тириона дернулись пальцы. "Болезнь может истребить армию быстрее, чем любая битва", — как сказал однажды его отец.
Тем больше причин бежать, и поскорее.
Через четверть мили ему представилась хорошая возможность пересмотреть свои взгляды. Там собралась толпа вокруг трех рабов, схваченных при попытке побега.
— Я уверен, мои маленькие сокровища будут милыми и послушными, — сказал Нянька. — Посмотрите, что случается с теми, кто пытается бежать.
Пойманные были привязаны к ряду перекладин, и пара пращников использовала их для проверки своих умений.
— Толосийцы, — объяснил им один из охранников. — Лучшие пращники в мире. Они кидают шары из мягкого свинца вместо камней.
Тирион никогда не видел смысла в пращах, так как дальнобойность лука значительно выше… но он никогда прежде и не видел работу толосийцев. Их свинцовые шары наносили гораздо больший урон, чем гладкие камни, используемые другими пращниками, и больший, чем любой лук. В колено одного из пленников врезался шар, и оно взорвалось сгустками крови и костей, а голень повисла на темно-красном сухожилии. Да, теперь он точно не сбежит, признал Тирион, когда мужчина закричал. Его крик разносился в утреннем воздухе вместе со смехом лагерных шлюх и бранью тех, кто поставил неплохие деньги на то, что пращник промахнется. Пенни отвернулась, но Нянька схватил ее за подбородок и силой повернул голову обратно:
— Смотри, — приказал он. — И ты тоже, медведь.
Джорах Мормонт поднял голову и уставился на Няньку. Тирион увидел, как напряглись его руки. Вот сейчас он его задушит, и нам всем придет конец. Но рыцарь только поморщился, а затем повернулся и стал смотреть на кровавое представление.
На востоке в утреннем жарком воздухе мерцали толстые кирпичные стены Миэрина. За ними находилось убежище, что надеялись найти эти несчастные глупцы. Но вот долго ли оно будет оставаться убежищем?
Все три несостоявшихся беглеца уже умерли, когда Нянька снова взялся за поводья. Повозка загрохотала дальше.
Лагерь их хозяина находился к югу-востоку от Ведьмы, почти в ее тени, и раскинулся на нескольких акрах. "Скромная палатка" Еззана зо Каггаза оказалась дворцом из шелка лимонного цвета. Позолоченные гарпии стояли на центральных шестах каждой из его девяти остроконечных крыш, блистая на солнце. Со всех сторон это сооружение окружали палатки поменьше.
— Там жилье поваров нашего благородного хозяина, наложниц, воинов, и нескольких менее знатных родственников, — сказал им Нянька, — но у вас, мои маленькие прелестники, будет редкостная привилегия — спать в собственном шатре Еззана. Ему угодно держать свои сокровища поближе. — Он взглянул на Мормонта и нахмурился. — Но не тебя, медведь. Ты огромный и уродливый, и будешь посажен на цепь снаружи. — Рыцарь не ответил. — В первую очередь надо подобрать всем вам ошейники.
Ошейники были из железа, слегка позолоченные, чтобы блестели на солнце. На металле выгравировали имя Еззана валирийскими рунами, а снизу подвесили пару маленьких колокольчиков, поэтому каждый шаг носившего сопровождался веселым позвякиванием. Джорах Мормонт принял свой ошейник в угрюмом молчании, а Пенни начала плакать, когда оружейник закрепил на шее её собственный.
— Он такой тяжелый, — пожаловалась она.
Тирион сжал ее руку:
— Это чистое золото, — солгал он. — В Вестеросе высокородные леди мечтают о таких ожерельях.
Лучше ошейник, чем клеймо. Ошейник можно снять. Он вспомнил Шаю, и сверкание золотой цепи, когда он все туже и туже затягивал ее на горле девушки.
После этого Нянька пристегнул цепи сира Джораха к столбу у походного костра, а карликов проводил внутрь павильона хозяина и показал место, где они будут спать — нишу, устланную коврами и отделенную от главной части шатра стеной из желтого шелка. Им предстояло делить ее делить с другими сокровищами Еззана: мальчиком с кривыми волосатыми "козлиными" ногами, двухголовой девочкой из Мантариса, бородатой женщиной и стройным созданием в мирийских кружевах и в украшенниях из лунного камня по имени Конфетка.
— Вы пытаетесь понять, кто я, женщина или мужчина, — заявила Конфетка, когда ее привели к карликам. А следом подняла юбки и показала то, что находилось под ними. — Я и то, и другое, а хозяин любит меня больше всех.
Вот это нелепость, подумал Тирион. Где-то там какой-нибудь бог наверняка смеется.
— Отлично, — сказал он Конфетке, у которой были пурпурного цвета волосы и фиолетовые глаза. — А мы-то надеялись хоть раз быть красивее всех.
Конфетка хихикнула, но Няньку это замечание не позабавило:
— Прибереги свои шуточки до вечера, когда будешь давать представление нашему благородному хозяину. Если порадуете его, вас вознаградят. Если же нет…
И он влепил Тириону пощечину.
— Вам нужно быть осторожнее с Нянькой, — посоветовала Конфетка, когда надсмотрщик удалился. — Единственное настоящее чудовище здесь — это он.
Бородатая женщина говорила на невразумительном диалекте гискарского, козлоногий мальчик — на каком-то гортанном смешанном моряцком жаргоне, называемом "торговым языком". Двухголовая девочка оказалась слабоумной; одна голова была не больше апельсина и вообще не разговаривала, у другой были острозаточенные зубы, и она рычала на каждого, кто подходил слишком близко к ее клетке. Но Конфетка бегло говорила на четырех языках, включая высокий валирийский.
— Какой он, наш хозяин? — с тревогой спросила Пенни.
— У него желтые глаза, и он воняет, — ответила Конфетка. — Десять лет назад он съездил в Соторос, и с тех пор гниет изнутри. Заставьте его хотя бы ненадолго позабыть, что он умирает, и его щедрость не будет знать границ. Ни в чем ему не отказывайте.
У них оставалось всего полдня на то, чтобы научиться быть невольниками. Банщики-рабы Еззана наполнили ванну горячей водой, и карликам позволили помыться — сначала Пенни, потом Тириону. После другой раб намазал жгучей мазью раны на его спине, чтобы предотвратить отмертвение кожи, а затем покрыл ее прохладной припаркой. Пенни подстригли волосы, а Тириону привели в порядок бороду. Потом выдали мягкие тапочки и новую одежду, простую, но чистую.
Когда наступил вечер, вернулся Нянька и сообщил, что пришло время облачаться в их шутовские доспехи. Еззан будет принимать верховного главнокомандующего Юнкая, благородного Юркхаза зо Юнзака, и от карликов ожидают представления.
— Освободить вашего медведя?
— Не сегодня, — ответил Тирион. — Давайте сначала мы устроим для нашего хозяина рыцарский турнир, а медведя пощадим до следующего раза.
— Пусть так/ Как скажешь. После того, как ваши скачки закончатся, будете помогать прислуживать и подавать напитки. Смотрите не пролейте на гостей, или вам не поздоровится.
Вечерние развлечения начал жонглер. Потом трио энергичных акробатов. После них вышел козлоногий мальчик и сплясал гротескную джигу, ему подыгрывал на костяной флейте один из рабов Юркхаза. У Тириона возникло искушение спросить того, не знает ли он песню "Рейны из Кастамере". Пока они ждали свой очереди выступать, карлик наблюдал за Еззаном и его гостями. Сморщенный чернослив на почетном месте несомненно был юнкайским верховным главнокомандующим, и выглядел он почти так же грозно, как понос. Рядом присутствовала дюжина других юнкайских лордов. Также поблизости расположились два капитана наемников, каждый в сопровождении десятка человек из их отрядов. Один — элегантный пентошиец, седой и одетый в шелка, но в изодранном плаще, сшитом из десятков рваных полос окровавленной ткани. Другим оказался тот самый мужчина, что пытался купить их этим утром — смуглый человек с бородой с проседью. "Бурый Бен Пламм, — назвала его Конфетка. — Капитан Вторых Сыновей".
Вестероссец, да к тому же еще и Пламм. Все лучше и лучше.
— Вы следующие, — сообщил Нянька. — И будьте забавными, мои маленькие прелестники, а не то пожалеете.
Тирион не освоил и половины трюков Гроша, но уже вполне научился ездить на свинье, падать, когда нужно, перекатываться и снова вскакивать на ноги. Всё это удостоилось хорошего приёма. Вид маленьких людей, бегающих словно пьяные и колотящих друг друга деревянными копьями, позабавил людей в осадном лагере Залива Работорговцев ничуть не меньше, чем на пиру в честь свадьбы Джоффри в Королевской Гавани.
Насмешки — вот язык, понятный всем, подумал Тирион.
Когда кто-то из карликов падал или получал удар, громче и дольше всех смеялся их хозяин, все его огромное жирное тело колыхалось, как от землетрясения; гости же сперва ждали реакции Юркхаза зо Юнзака, и лишь потом разделяли ее. Верховный командующий казался таким чахлым, что Тирион запереживал, как бы смех его не прикончил. Когда с плеч Пенни слетел "отрубленный" шлем и упал на колени юнкайскому лорду с кислым лицом в полосатом золотисто-зеленом токаре, Юркхаз закудахтал, словно курица. А когда вышеупомянутый лорд заглянул внутрь шлема и достал из него большую пурпурную расколотую дыню, он хрипел, пока лицо его цветом не сравнялось с самим овощем. Он повернулся к хозяину и прошептал ему нечто, заставившее того фыркнуть и облизнуть губы… но Тириону показалось, что в его заплывших желтых глазах промелькнула злость.
После этого карлики, освобожденные от своих деревянных доспехов и мокрой от пота одежды, переоделись в новенькие желтые туники, чтобы прислуживать за столом. Тириону выдали кувшин пурпурного вина, Пен