Акселл Флорент улыбнулся:
— Король, наверное, сказал бы то же самое, будь он сейчас здесь. Тем не менее, рыцарям Его Величества должны быть предоставлены некоторые условия, верно? Они последовали за ним в такую даль и такой ценой. И нам нужно привязать одичалых к королю и королевству. Этот брак — хорошее начало, но я знаю, что королева была бы довольна, увидев и принцессу одичалых замужем.
Джон вздохнул. Он устал объяснять, что Вель — ненастоящая принцесса. Не важно, как часто он говорил им, они, казалось, никогда не слушали.
— Вы настойчивы, сир Акселл, отдаю вам должное.
— Можно ли винить меня, милорд? Такую награду нелегко заслужить. Созревшая девица, и, как я слышал, недурно выглядит. Хорошие бедра, хорошая грудь, прямо создана для деторождения.
— Кто хотел бы быть отцом этих детей? Сир Патрек? Вы?
— А кто лучше? У нас, Флорентов, в жилах течет кровь старых королей Хайгардена. Леди Мелисандра могла бы совершить обряды, как она сделала это для леди Элис и магнара.
— Вам не хватает только невесты.
— Легко исправить, — улыбка Флорента была такой фальшивой, что это выглядело мучительно. — Где она, лорд Сноу? Вы увезли ее в один из ваших замков? В Серого Стража или Сумеречную Башню? В Нору Шлюх, к другим девкам? — он наклонился ближе. — Некоторые говорят, что вы спрятали ее ото всех для собственного удовольствия. Мне все равно, если только она не понесет ребенка. Я наделаю с ней собственных сыновей. А если вы уже объездили эту кобылку, что ж… мы оба — бывалые люди, так ведь?
Джон услышал достаточно.
— Сир Акселл, если вы и правда Десница королевы, то мне жаль Ее Величество.
Лицо Флорента покраснело от злости.
— Так это правда. Вы собираетесь придержать ее для себя, как я вижу. Бастард хочет занять место своего отца.
Бастард отказался от места своего отца. Если бы бастард хотел получить Вель, он мог всего лишь попросить о ней.
— Вы должны простить меня, сир, — сказал он. — Я хочу подышать свежим воздухом. — Здесь воняет. Он повернул голову. — Звук рога?
Другие тоже его услышали. Музыка и смех смолкли в одно мгновение. Танцоры замерли на месте. Даже призрак навострил уши.
— Вы слышали это? — спросила своих рыцарей королева Селиса.
— Боевой рог, Ваше Величество, — ответил сир Нарберт.
Королева прижала руку к горлу:
— Нас атакуют?
— Нет, Ваше Величество, — объяснил Ульмер из Королевского леса, — это всего лишь дозорные на Стене.
Один сигнал, подумал Джон Сноу. Возвращаются разведчики.
Потом он повторился. Звук, казалось, заполнил погреб.
— Второй сигнал, — сказал Малли.
Черные братья, северяне, вольный народ, тенны, свита королевы — все они затихли, прислушиваясь. Прошло пять мгновений. Десять. Двадцать. Затем Оуэн Олух захихикал, и Джон Сноу снова смог дышать.
— Два сигнала, — объявил он. — Одичалые.
Вель.
Тормунд Великанья Смерть наконец-то пришел.
Дейенерис
Зал звенел от юнкайского смеха, юнкайских песен, юнкайских молитв. Танцоры плясали; музыканты играли странные мелодии, состоящие из колокольного перезвона, писков и бульканья; певцы исполняли древние любовные песни на непонятном языке Старого Гиса. Вино текло рекой — не бледное пойло из Залива Работорговцев, а насыщенное, сладкое, выдержанное борское и сонное вино из Кварта, приправленное необычными специями. Король Хиздар пригласил юнкайцев — подписать мир и засвидетельствовать возрождение знаменитых бойцовских ям Миэрина. Для празднования ее благородный супруг открыл Великую Пирамиду.
Я ненавижу это, подумала Дейенерис Таргариен. Как так вышло, что я улыбаюсь и пью с людьми, с которых предпочла бы содрать кожу?
Подавали дюжину различных блюд из мяса и рыбы: верблюжатину, мясо крокодила, поющего кальмара, утку в глазури и колючих личинок; а также козлятину, ветчину и конину для тех, чьи вкусы были менее диковинными. И мясо собак. Ни один гискарский праздник не обходился без блюда из собачатины. Повара Хиздара приготовили собак по четырем различным рецептам. «Гискарец съест все, что плавает, летает или ползает, кроме человека и дракона, — предупреждал ее Даарио, — и, держу пари, они бы съели и дракона, выпади им такой шанс». Однако мясо само по себе — еще не пир, поэтому к нему предлагались овощи, фрукты и выпечка. В воздухе витали ароматы шафрана, корицы, гвоздики, перца и других дорогих специй.
Дени едва прикоснулась к еде. Это мир, сказала она себе. Это то, чего я хотела, для чего старалась, ради чего вышла замуж за Хиздара. Так почему же я ощущаю вкус поражения?
— Осталось совсем недолго, любовь моя, — уверял ее Хиздар. — Юнкайцы скоро уйдут, а с ними и их союзники и наемники. Мы получим все, что хотели: мир, еду, торговлю. Наш порт вновь открыт, а кораблям разрешено приходить и уходить.
— Они разрешают, да, — ответила она, — но их военные корабли остаются. Они могут снова сжать пальцы вокруг нашего горла, в любой момент, когда пожелают. Они открыли невольничий рынок чуть ли не у меня под стенами!
— Но за нашими стенами, милая королева. Одно из условий мира — то, что Юнкай будет свободно и беспрепятственно торговать рабами, как и прежде.
— В своем родном городе. А не там, где я вынуждена на это смотреть. — Мудрые Господа соорудили свои загоны для рабов и аукционный помост к югу от Скахазадхана, где широкая бурая река впадала в Залив Работорговцев. — Они смеются мне в лицо, устраивая спектакль и выставляя напоказ мое бессилие остановить их.
— Позерство и кривлянье, — ответил ее благородный супруг. — Спектакль, как ты его назвала. Пускай и дальше лицедействуют. Но когда они уйдут, мы построим на том месте фруктовый рынок.
— Когда они уйдут, — повторила Дени. — И когда же они это сделают? Всадников видели за Скахазадханом. Дотракийские разведчики, сказал Ракхаро, а за ними и кхаласар. У них будут пленники. Мужчины, женщины и дети, подарки для работорговцев. — Дотракийцы не покупали и не продавали, а делали подарки и получали их. — Вот почему юнкайцы раскинули свой рынок. Они уйдут домой с тысячами новых рабов.
Хиздар зо Лорак пожал плечами:
— Но они уйдут. Это самое главное, любовь моя. Юнкай будет торговать рабами, Миэрин — нет, мы ведь договорились об этом. Потерпи немного, и все закончится.
Так что во время еды Дейенерис молчала, облаченная в красный токар и погруженная в черные мысли. Она отвечала, только если к ней обращались, и раздумывала обо всех мужчинах и женщинах, которых продавали и покупали за стенами Миэрина, даже сейчас, когда внутри города шел пир. Пусть ее благородный супруг произносит речи и улыбается жалким юнкайским остротам. Таково его королевское право и королевский долг.
Почти все разговоры за столом крутились вокруг завтрашних боев. Черноволосая Барсена сойдется в схватке с кабаном — его клыки против ее кинжала. И Кразз, и Пятнистый Кот тоже будут сражаться. А в финальном поединке дня Гогор-Великан выйдет против Белакво Костолома. Один из них умрет еще до захода солнца.
У королев не бывает чистых рук, сказала себе Дени. Она подумала о Дореа, о Куаро, о Ероих… о маленькой девочке по имени Хаззеа, которую она никогда не встречала. Лучше пусть несколько умрет в яме, чем тысячи у ворот. Такова цена мира, и я плачу ее по своей воле. Если я оглянусь, я пропала.
Верховный главнокомандующий Юнкая Юркхаз зо Юнзак, судя по его внешности, застал еще Эйегона Завоевателя. Этого согбенного, морщинистого и беззубого старика принесли к столу два крепких раба. Прочие юнкайские вельможи тоже не производили особого впечатления. Один — маленький и чахлый, хотя сопровождавшие его рабы-солдаты были удивительно высокими и худыми. Другой — молод, подтянут и энергичен, но так пьян, что Дени с трудом разбирала его речь. Как меня смогли сломить подобные существа?
Наемники же весьма от них отличались. Каждый из четырех вольных отрядов на службе у Юнкая прислал своего командира. Гонимых Ветром представлял благородный пентошиец, известный как Оборванный Принц; Длинные Копья — Гило Реган, больше похожий на сапожника, чем на солдата, и разговаривавший шепотом. Кровавая Борода из Братства Кота шумел за него и за дюжину других. Огромный мужчина с густой бородой, оказавшийся чрезвычайно падким на вино и женщин, ревел, рыгал, громоподобно пускал газы и щипал каждую служанку, до которой мог дотянуться. Время от времени он затаскивал одну из них себе на колени, чтобы потискать груди и погладить ее между ног.
Командир Младших Сыновей здесь тоже присутствовал. Будь тут Даарио, этот пир закончился бы кровью. Никакие обещания мира никогда бы не убедили ее капитана позволить Бурому Бену Пламму вернуться обратно в Миэрин и уйти из него живым. Дени поклялась, что не причинит вреда семи посланникам и командирам, но юнкайцам этого было мало. Они потребовали от нее еще и заложников. Чтобы уравновесить трех юнкайских вельмож и четырех капитанов наемников, Миэрин послал в осадный лагерь семерых: сестру Хиздара, двух его родственников, кровного всадника Дени Чхого, ее адмирала Гролео, капитана Безупречных Хиро и Даарио Нахариса.
— Я оставлю моих девочек с тобой, — сказал ее капитан, вручая свою портупею с золотыми распутницами. — Сбереги их для меня, любимая. Мы ведь не хотим, чтобы они посеяли кровавые раздоры в юнкайском лагере?
Не было и Бритоголового. Первое, что сделал Хиздар после коронации, — отстранил его от командования Медными Бестиями, заменив своим кузеном, пухлым и одутловатым Мархазом зо Лораком. Это к лучшему. Зеленая Грация говорит, что между Лораками и Кандаками пролита кровь. Бритоголовый никогда не скрывал своего презрения к моему лорду-супругу. А Даарио…
После ее свадьбы Даарио стал еще более необузданным: заключенный мир его не устраивал, ее брак — еще меньше, а обман дорнийцев вообще повергал в ярость. Когда принц Квентин рассказал, что другие вестероссцы присоединились к Воронам-Буревестникам по приказу Оборванного Принца, только вмешательство Серого Червя и его Безупречных не позволило Даарио их всех убить. Фальшивых дезертиров заключили под стражу в недрах пирамиды… но Даарио по-прежнему мучился от гнева.