авляете себе, что может явиться к вам на свет из темноты". От воспоминания он вздрогнул, несмотря на тепло Ходора, сидевшего рядом.
Сон все не шел к нему, да и не мог прийти. Вместо него был ветер, пронизывающий холод, лунный свет на снегу и костер. Он снова вернулся в Лето и был за многие километры отсюда, там, где ночь была пронизана запахом крови. Запах был сильным. Кого-то убили, совсем недалеко. Мясо еще не успело остыть. Голод просыпался в нем, и слюна наполняла пасть. Не лось. Не олень. Не это.
Лютоволк двинулся к мясу, тощей серой тенью он скользил от дерева к дереву, сквозь озерца лунного света и через холмы снега. Вокруг него, меняя направление, бушевал ветер. Он потерял след, нашел, снова потерял. Он пытался снова уловить запах, когда далекий звук заставил его навострить уши.
Волк, сразу понял он. Лето крался к источнику звука, теперь он был осторожен. Вскоре он вновь учуял кровь, но на этот раз были и другие запахи: моча, мертвые шкуры, птичий помет, перья и волк, волк, волк. Стая. Ему придется сражаться за свою добычу.
Они тоже его учуяли. Когда он вышел из тьмы под деревьями на залитую кровью поляну, они наблюдали за ним. Самка жевала кожаный сапог, в котором все еще оставалось полноги, но выронила его при приближении Лето. Вожак стаи, старый самец с седой мордой и бельмом на глазу, вышел навстречу ему, рыча и оскалив клыки. Молодой самец позади него тоже скалил зубы.
Бледно-желтые глаза лютоволка жадно исследовали окружение. На ветви кустов намотано гнездо из кишок. Дымится распоротый живот, наполняя воздух ароматами крови и мяса. Голова невидяще смотрит на двурогий месяц, щеки разорваны и обглоданы до самых костей, пустые глазницы, шея оканчивается огрызком. Лужа замерзшей крови сверкает красным и черным.
Люди. Весь мир воняет ими. Живых, их было столько, сколько пальцев на человеческой лапе, но теперь их не было совсем. Мертвы. Убиты. Мясо. Когда-то они были в плащах и капюшонах, но волки разорвали их одежду в клочки, в исступлении добираясь до плоти. У тех из них, у кого еще сохранились лица, были густые бороды, покрытые коркой льда и замерзшими соплями. Падающий снег уже начал укутывать саваном их останки, он выглядел особенно бледным на фоне потрепанных черных плащей и штанов. Черных.
За многие километры от этого места во сне беспокойно повернулся мальчик.
Черное. Ночной Дозор. Они из Ночного Дозора.
Лютоволку было все равно. Они были мясом. Он был голоден.
Глаза трех волков светились желтым. Лютоволк, раздувая ноздри, повел головой из стороны в сторону и с рыком оскалил клыки. Молодой самец отступил назад. Лютоволк чуял запах страха, исходивший от него. Это хвост вожака, понял он. А вот одноглазый волк ответил рычанием и двинулся к нему, чтобы преградить путь. Вожак. И не боится, хотя я в два раза крупнее.
Их глаза встретились.
Варг!
Потом двое сцепились, волк и лютоволк, и размышлять было некогда. Мир сузился до зубов и когтей, они катались, вились волчком, бросались друг на друга, и снег летел во все стороны. Остальные волки рычали и клацали зубами вокруг них. Его челюсти сомкнулись на грубом мехе, скользком от инея, на лапе, худой, как сухая ветка, но одноглазый волк цапнул его за живот, высвободился, перекатился и кинулся на него. Желтые клыки щелкнули вблизи от его глотки, но лютоволк стряхнул с себя старого серого кузена так легко, как если бы тот был крысой, затем метнулся и сбил его с ног. Перекатываясь, грызя и пиная друг дружку, они дрались, пока оба не устали и свежая кровь не забрызгала снег вокруг них. Но в конце концов старый одноглазый волк лег на землю и обнажил живот. Лютоволк клацнул челюстями еще пару раз, принюхался к его заду, потом задрал над ним лапу.
Несколько щелчков клыками и предупреждающее рычание — самка и хвост тоже сдались. Стая была его.
И добыча тоже. Принюхиваясь, он переходил от человека к человеку, пока не остановился возле самого крупного, безликого мертвеца, сжимавшего в одной руке черное железо. Второй кисти не было, ее оторвали до запястья, кость торчала из кожаного рукава. Кровь текла из перерезанного горла ленивой широкой струей. Волк сначала полакал ее, потом облизал безглазое лицо, то, что осталось от носа и щек, наконец, погрузил морду в шею покойника и разорвал ее, отхватив кусок нежного мяса. Никогда еще плоть не казалась ему такой вкусной.
Когда он закончил, он перешел к следующему, жадно вырывая самые лакомые куски и из этого тела. Вороны наблюдали за ним с ветвей деревьев, темноглазые и безмолвные, вокруг них падал снег. Другим волкам достались объедки: старый самец ел первым, затем самка, затем хвост. Теперь они принадлежали ему. Они были стаей.
Нет, прошептал мальчик, у нас другая стая. Леди мертва и, может быть, Серый Ветер тоже, но где-то все еще есть Лохматый Песик, Нимерия и Призрак. Помнишь Призрака?
Падающий снег и пирующие волки начали тускнеть. Тепло ударило ему в лицо, мягкое, как поцелуй матери. Огонь, подумал он, дым. В носу защипало от запаха жареного мяса. А потом лес исчез, и он снова сидел в доме, опять в своем сломанном теле, и смотрел на пламя. Мира Рид переворачивала над огнем кусок сырого мяса, которое покрывалось корочкой и шипело.
— Как раз вовремя, — сказала она.
Бран потер глаза тыльной стороной ладони и отполз назад к стене, чтобы сесть.
— Ты едва не проспал ужин. Странник поймал свинью.
Позади нее Ходор вгрызался в кусок горячего поджаристого мяса, кровь и жир стекали по его бороде. Дым сочился между пальцев.
— Ходор, — бормотал он между укусами, — ходор, ходор.
Меч лежал на земляном полу рядом с ним. Жойен Рид понемногу отщипывал от своей порции, дюжину раз пережевывая каждый кусочек мяса, прежде чем проглотить его.
Странник убил свинью. Холодные Руки стоял у двери, на руке его сидел ворон, оба смотрели на огонь. Блеск пламени отражался в четырех черных глазах. Он не ест, вспомнил Бран, и он боится огня.
— Ты говорил — никакого огня, — напомнил он страннику.
— Стены вокруг нас скрывают свет, да и рассвет близок. Скоро мы тронемся в путь.
— Что случилось с людьми? С нашими врагами, что были позади?
— Они вас не побеспокоят.
— Кто это был? Одичалые?
Мира перевернула мясо, чтобы поджарить другую сторону. Ходор жевал и глотал, радостно бормоча себе под нос. Только Жойен, казалось, понимал, что происходит, а Холодные Руки повернулся и пристально посмотрел на Брана.
— Это были враги.
Люди Ночного Дозора.
— Ты убил их. Ты и вороны. Их лица были изуродованы, у них не было глаз, — Холодные Руки не стал отрицать. — Они были твоими братьями. Я видел. Волки разорвали их одежду, но я смог разглядеть. Их плащи были черными. Как твои руки. — Холодные Руки ничего не ответил. — Кто ты? Почему у тебя чёрные руки?
Странник смотрел на свои руки, словно видел их в первый раз:
— Когда сердце останавливается, вся кровь, какая есть в человеке, стекает в конечности, где густеет и застывает, — его голос дрожал, слабый и изможденный, как и он сам. — Руки и ноги его распухают и становятся черными, как кровяная колбаса. А туловище становится белым, как молоко.
Мира Рид встала, держа наперевес лягушачью острогу, на которой все еще был наколот кусок дымящегося мяса:
— Покажи нам свое лицо.
Разведчик не шелохнулся, чтобы исполнить приказ.
— Он мертв, — Бран почувствовал вкус желчи во рту. — Мира, он нечто неживое. Чудовища не могут пройти, пока стоит Стена и стражи Ночного Дозора на посту, так говорила Старая Нэн. Он пришел к Стене, чтобы встретить нас там, но он не мог ее перейти. Вместо себя он послал Сэма с той одичалой.
Затянутая в перчатку рука Миры сжалась вокруг древка остроги:
— Кто послал тебя? Кто такая эта трехглазая ворона?
— Друг. Сновидец, чародей, называйте, как хотите. Последний из зеленых провидцев.
Деревянная дверь дома с треском распахнулась. Снаружи завывал ветер, темный, заунывный. Деревья были облеплены каркающими воронами. Холодные Руки не двинулся с места.
— Чудовище, — сказал Бран.
Странник смотрел на Брана, будто других не существовало.
— Твое чудовище, Брандон Старк.
— Твое, — повторил ворон, сидевший у него на плече. На улице вороны, рассевшиеся на деревьях, подхватили его крик, и ночной лес наполнился песней убийцы: "Твое, твое, твое".
— Жойен, ты это видел во сне? — спросила брата Мира. — Кто он? Что он? Что нам теперь делать?
— Идти дальше со странником, — ответил Жойен. — Мы забрались слишком далеко, чтобы повернуть назад, Мира. Мы не переживем дорогу обратно к Стене. Мы идем дальше с чудовищем Брана или мы обречены.
Тирион
Они покинули Пентос через Рассветные ворота, хотя Тирион Ланнистер так и не увидел рассвет.
— Все пройдет так, будто ты никогда не бывал в Пентосе, мой маленький друг, — пообещал магистр Иллирио, когда задернул фиолетовые бархатные шторы паланкина.
— Никто не должен видеть твоего отъезда из города, как никто не видел и прибытия.
— Ни одна живая душа, кроме моряков, которые запихнули меня в бочку, юнги, который убирал за мной, девушки, которую ты послал чтобы согревать мне постель и той вероломной веснушчатой прачки. Ах, да! И твои стражники. Если только ты не извлек их ум вместе с яйцами, то они прекрасно понимают, что ты тут не один.
Паланкин был подвешен между восьмью отборными гигантскими лошадьми на крепких кожаных ремнях. Четыре евнуха шагали рядом, по двое с каждой стороны, а другие тяжело плелись сзади, охраняя обозы с вещами.
— Безупречные не сплетничают, — уверил его Иллирио. — А галера, которая доставила тебя сюда, уже на пути в Асшай. Пройдет два года прежде, чем она вернется, если позволит море. Что касается моих слуг, то они меня любят. Никто из них не предаст меня.