— Вы имеете в виду свои женские органы?
— Мою плоть, — она прижала ладонь к лицу и задрожала. Когда она отвела руку, глаза ее увлажнились от слез. — Да. Да простит меня Дева. Но все было ради детей, ради королевства. Я не получала от этого удовольствия. Кеттлблэки… суровые мужчины, жестокие, и они грубо обращались со мной, но что еще мне оставалось? Рядом с Томменом должны быть люди, которым я могла бы доверять.
— Его Величество охраняла Королевская Гвардия.
— От Королевской Гвардии не было никакой пользы, когда умирал его брат Джоффри, убитый на собственном свадебном пиру. На моих глазах умер один сын, и я не смогла бы перенести потерю второго. Я согрешила, я распутничала и прелюбодействовала, но только ради Томмена. Простите меня, Ваше Святейшество, но я раздвинула бы ноги перед любым мужчиной в Королевской Гавани, если бы это помогло уберечь моих детей.
— Только боги могут даровать прощение. А что насчет сира Ланселя, вашего кузена и оруженосца вашего лорда-супруга? Его вы тоже позвали в свою постель, чтобы снискать его преданность?
— Лансель, — Серсея помедлила. Осторожнее, напомнила она себе, Лансель наверняка все ему рассказал. — Лансель любил меня. Он был еще мальчишкой, но я никогда не сомневалась в его преданности мне или моему сыну.
— И все же вы развратили его.
— Я была одинока, — она подавила рыдание. — Я потеряла мужа, сына, лорда-отца. Хоть и регентша, но королева остается женщиной, а женщины — слабые существа, легко поддающиеся соблазну… Ваше Святейшество знает, что это правда. Даже святые септы, бывало, грешили. Лансель утешил меня. Он был добр и нежен, а я нуждалась в ком-нибудь. Это неправильно, я знаю, но у меня никого больше не оставалось… женщине необходимо быть любимой, ей нужен рядом мужчина, ей… ей… — Серсея неудержимо зарыдала.
Верховный Септон даже не шевельнулся, чтобы успокоить ее. Он сидел, не сводя с нее тяжелого взгляда, смотрел, как она рыдает, каменный, как статуи Семерых в септе у них над головами. Прошло некоторое время, но наконец, слезы ее высохли. К тому моменту ее глаза покраснели и зудели от рыданий, и ей казалось, что она близка к обмороку.
Однако его воробейство с ней еще не закончил.
— Это обычные грехи, — сказал он. — Безнравственность вдов известна, и все женщины в душе распутницы, использующие уловки и красоту, чтобы добиться от мужчин своего. Здесь нет измены, если только вы не изменяли брачному ложу, пока Его Величество король Роберт был еще жив.
— Никогда, — прошептала она, вздрагивая. — Никогда, клянусь.
Он не обратил на это внимания.
— Против Вашего Величества выдвинуты и другие обвинения, в преступлениях куда более тяжких, чем обычный блуд. Вы признаете, что сир Осни Кеттлблэк был вашим любовником, а сир Осни настаивает, что он удушил моего предшественника по вашему приказу. Он также утверждает, что лжесвидетельствовал против королевы Маргери и ее кузин, рассказывал лживые истории об их блуде, прелюбодеянии и государственной измене, опять же, по вашему приказу.
— Нет, — возразила Серсея. — Это неправда. Я люблю Маргери, как родную дочь. А в остальном… Я выражала недовольство Верховным Септоном, признаю. Он был человеком Тириона, слабовольным и испорченным, пятном на нашей святой вере. Ваше Святейшество знает это не хуже меня. Возможно, Осни решил, что я буду рада его смерти. Если так, на мне есть часть вины… но убийство? Нет. В убийстве я невиновна. Отведите меня в септу, и пред ликом Отца, нашего судьи, я поклянусь в том, что это правда.
— Всему свое время, — ответил Верховный Септон. — Вы также обвиняетесь в заговоре с целью убийства вашего лорда-супруга, нашего покойного возлюбленного короля Роберта, Первого этого имени.
Лансель, подумала Серсея.
— Роберта убил кабан. Неужели меня считают еще и оборотнем? Варгом? Не обвиняют ли меня и в убийстве Джоффри, моего милого сына, моего первенца?
— Нет. Только вашего мужа. Вы отрицаете это?
— Я отрицаю. Да. Перед богами и людьми, я отрицаю это.
Он кивнул.
— И наконец, самое худшее. Некоторые утверждают, что ваши дети рождены не от короля Роберта, что они бастарды, плод кровосмешения и прелюбодеяния.
— Так утверждает Станнис, — тут же ответила Серсея. — Ложь, ложь, очевидная ложь. Станнис хочет забрать себе Железный Трон, но у него на пути стоят племянники, поэтому ему нужно заявить, что они — не дети его брата. Это мерзкое письмо… В нем нет ни капли правды. Я отрицаю.
Верховный Септон положил обе ладони на стол и, оттолкнувшись, встал на ноги.
— Хорошо. Лорд Станнис отвернулся от истины Семерых, чтобы поклоняться красному демону, и его ложной вере нет места в наших Семи Королевствах.
Это звучало почти ободряюще. Серсея кивнула.
— Тем не менее, — продолжил Верховный Септон, — обвинения тяжкие, и королевство должно узнать истину. Если Ваше Величество сказали правду, несомненно, суд докажет вашу невиновность.
Все-таки суд.
— Я исповедалась…
— …в некоторых грехах, да. Остальные вы отрицаете. Суд над вами отделит истину от лжи. Я буду просить Семерых простить вам грехи, в которых вы признались, и буду молиться, чтобы вас признали невиновной в остальных обвинениях.
Серсея медленно поднялась с колен.
— Я склоняюсь перед мудростью Вашего Святейшества, — сказала она, — но если я могу молить о капле милосердия Матери, я… я так давно не видела сына, пожалуйста…
Глаза старика казались обломками кремня.
— Негоже допускать вас к королю, пока вы не очиститесь от своих грехов. Однако вы сделали первый шаг на пути назад, к добродетели, и в свете этого я разрешу вам принимать других посетителей. По одному в день.
Королева снова заплакала. На сей раз слезы были искренними.
— Вы слишком добры. Благодарю вас.
— Мать милосердна. Это ее вам нужно благодарить.
Моэлла и Сколера дожидались королеву, чтобы отвести обратно в келью башни. Следом за ними шла Юнелла.
— Мы все молимся за Ваше Величество, — сказала септа Моэлла по пути наверх.
— Да, — эхом отозвалась Сколера, — вам сейчас, наверное, стало гораздо легче, и вы чувствуете себя чистой и невинной, как девушка в утро своей свадьбы.
Я трахалась с Джейме в утро своей свадьбы, вспомнила королева.
— Да, — произнесла она, — я чувствую себя заново рожденной, будто вскрыли гнойный нарыв, и я, наконец, могу начать исцеляться. Мне кажется, я могла бы взлететь. — Она представила, как приятно было бы двинуть локтем в лицо септе Сколере, чтобы та кубарем скатилась вниз по винтовой лестнице. А если боги будут благосклонны, старая морщинистая сучка врежется в септу Юнеллу и утянет ее за собой.
— Так хорошо снова видеть вашу улыбку, — заметила Сколера.
— Его Святейшество сказал, что теперь я могу принимать посетителей?
— Да, — ответила септа Юнелла. — Если Ваше Величество сообщит нам, кого она хотела бы видеть, мы известим этих людей.
Джейме, мне нужен Джейме. Но если ее брат уже в городе, почему он еще не пришел к ней? Пожалуй, будет разумно повременить с Джейме, пока она не разузнает получше, что происходит за стенами Великой Септы Бейелора.
— Моего дядю, — решила Серсея. — Сира Кивана Ланнистера, брата моего отца. Он в городе?
— Да, — подтвердила септа Юнелла. — Лорд-регент расположился в Красном Замке. Мы немедленно пошлем за ним.
— Благодарю, — задумчиво произнесла Серсея. Лорд-регент, вот значит как? Ее это не удивило.
Как оказалось, смирение и раскаяние не только очищали душу от греха, но и приносили пользу. В тот вечер королеву перевели в большую келью двумя этажами ниже, с окном, в которое она действительно могла смотреть, и теплыми мягкими одеялами на постели. А когда пришло время ужина, вместо черствого хлеба и овсяной каши ей подали жареного каплуна, миску хрустящей зелени, приправленной толчеными орехами, и горку пюре из репы, политую сливочным маслом. Той ночью, впервые за время заключения, она забралась в постель с полным желудком, и спокойно проспала всю ночь.
На рассвете следующего утра к ней пришел дядя.
Серсея еще завтракала, когда дверь кельи распахнулась и внутрь вошел сир Киван Ланнистер.
— Оставьте нас, — сказал он надзирательницам.
Септа Юнелла вывела Сколеру и Моэллу и закрыла за собой дверь. Королева поднялась на ноги.
Ей показалось, что сир Киван постарел с их прошлой встречи. Крупный мужчина, грузный и широкоплечий, с коротко остриженной светлой бородой, обрамляющей тяжелую челюсть, и короткими светлыми волосами, уже полностью отступившими со лба. Тяжелый шерстяной алый плащ был заколот на плече золотой брошью в форме львиной головы.
— Спасибо, что пришел, — произнесла королева.
Дядя нахмурился:
— Лучше присядь. Мне нужно кое-что тебе рассказать…
Она не хотела садиться.
— Ты все еще зол на меня. Я слышу это по твоему голосу. Прости меня, дядя. С моей стороны было неправильно плеснуть в тебя вином, но…
— Ты думаешь, меня заботит бокал вина? Лансель — мой сын, Серсея. И твой кузен. Если я зол на тебя, то по этой причине. Тебе полагалось присматривать за ним, направлять его, найти ему подходящую девушку из хорошей семьи. А вместо этого ты…
— Я знаю, знаю. — Лансель хотел меня сильнее, чем я его. И, готова поспорить, хочет до сих пор. — Я была одинока и так ослаблена. Пожалуйста. Дядя. О, дядя. Так приятно видеть твое лицо, твое милое, милое лицо. Я делала ужасные вещи, я знаю, но мне невыносимо думать, что ты ненавидишь меня, — она обняла его, поцеловала в щеку. — Прости меня, прости меня.
Несколько мгновений сир Киван терпел ее объятия, прежде чем поднял руки и обнял ее в ответ, коротко и неловко.
— Хватит, — произнес он, все еще ровным и холодным голосом. — Ты прощена. Теперь сядь. У меня тяжелые вести, Серсея.
Эти слова напугали ее.
— Что-то случилось с Томменом? Нет, только не с ним. Я так боялась за своего сына. Никто мне ничего не рассказывает. Пожалуйста, скажи мне, что с Томменом все хорошо.