Или поэтому, или над этими местами у Утонувшего Бога нет власти. Он все больше боялся, что они заплыли слишком далеко, в чужие моря, где даже боги были странными… но сомнениями он делился лишь со своей немой смуглянкой, неспособной кому-то о них рассказать.
Когда приплыло «Горе», Виктарион вызвал Одноухого Вульфа.
— Я хочу поговорить с Полевкой. Сообщи Хромому Ральфу, Бледному Тому и Черному Пастуху. Пускай отзовут все охотничьи отряды и сворачивают лагеря с первым лучом солнца. Загрузите столько фруктов, сколько сможете собрать, и загоните поросят на борт кораблей. Мы сможем забивать их по необходимости. «Акула» остается здесь, чтобы сообщить отставшим, куда мы направляемся.
Ей понадобится много времени на ремонт — после шторма от нее остался один корпус. Их численность уменьшится до пятидесяти трех, но тут уже ничего не поделаешь.
— Флот отправляется завтра с вечерним приливом.
— Как прикажете, — ответил Вульф, — Но еще один день может принести нам еще один корабль, лорд-капитан.
— Да. А десять дней — еще десять кораблей или ни одного. Мы потеряли слишком много времени, надеясь увидеть паруса. А победа наша станет даже слаще, если мы завоюем ее с меньшим флотом.
А еще мне нужно добраться до драконьей королевы раньше волантийцев.
В Волантисе он видел, как боевые галеры запасаются провизией. Весь город казался пьяным. Моряки, солдаты и ремесленники танцевали на улицах вместе со знатью и жирными торговцами; в каждой таверне и в каждом кабаке поднимались кубки в честь новых триархов. Все разговоры крутились вокруг золота, драгоценностей и рабов, которые рекой потекут в Волантис, как только умрет драконья королева. Виктариону Грейджою хватило одного дня подобных россказней, и хоть для него это было позором — он расплатился за еду золотом, после чего увел корабли обратно в море.
Шторма должны были рассеять и задержать волантийский флот так же, как и его собственный. Если удача ему улыбнулась, то многие их боевые корабли потонули или сели на мель. Но не все. Настолько добрых богов не бывает, так что уцелевшие зеленые галеры уже могли обогнуть Валирию. Они спешат на север, к Миэрину и Юнкаю — огромные дромоны, полные солдат-рабов. Если же Штормовой Бог пощадил их, сейчас они уже могут быть в Заливе Скорби. Три сотни кораблей, а может, и все пять сотен. Их союзники уже под Миэрином: из Юнкая и Астапора, Нового Гиса, Кварта и Толоса, а с ними бог весть кто еще, может, даже миэринский флот, что сбежал из города до его падения. И против всего этого у Виктариона было пятьдесят четыре корабля. Даже пятьдесят три, если не считать «Акулы».
Вороний Глаз проплыл полмира, грабя и разоряя все от Кварта до Города Высоких Древ, и останавливаясь в таких портах, куда решился бы зайти только безумец. Эурон осмелился заплыть даже в Дымное Море и выжил, чтобы поведать об этом. И все с одним лишь кораблем. Если он сумел посмеяться над богами, смогу и я.
— Да, капитан, — сказал Одноухий Вульф. Он и в подметки не годился Нуту-Цирюльнику, но Нута украл Вороний Глаз. Возвысив его до лорда Дубового Щита, он перетянул к себе лучшего из людей Виктариона. — Мы все-таки идем на Миэрин?
— А куда же еще? Драконья королева ждет меня в Миэрине.
Самая прекрасная женщина на свете, если верить моему брату. Ее волосы — серебро с золотом, а глаза — аметисты.
Есть ли надежда, что Эурон хоть на этот раз сказал правду? Возможно. Впрочем, скорее всего девица окажется рябой неряхой с отвисшими до колен сиськами, а ее драконы — раскрашенными ящерами с болот Соториса. Но если все и впрямь так, как говорит Эурон... Они слышали молву о красоте Дейенерис Таргариен из уст пиратов на Ступенях и жирных купцов в Старом Волантисе. Может, это и правда. Но Эурон не дарил ее Виктариону, а собирался забрать себе. Послал меня за ней, как слугу. Как же он взвоет, когда я сделаю ее своей. Пусть команда ворчит. Они уже заплыли слишком далеко и лишились слишком многого, чтобы Виктарион повернул назад без своей награды.
Железный капитан сжал здоровую руку в кулак:
— Пойди, проследи, чтобы мои приказы были выполнены. Потом узнай, где прячется этот мейстер, и пришли его в мою каюту.
— Слушаюсь, — и Вульф ушел.
Виктарион Грейджой обернулся к носу корабля, окидывая взглядом свой флот. Море заполонили ладьи со спущенными парусами и поднятыми веслами, они стояли на якоре или уткнулись в бледный прибрежный песок. Кедровый Остров. Ну и где эти кедры? Как видно, утонули четыре сотни лет тому назад. Виктарион дюжину раз сходил на берег, чтобы поохотиться и добыть свежего мяса, но ни одного кедра так и не увидел.
Женоподобный мейстер, которого Эурон подсунул ему еще в Вестеросе, утверждал, что когда-то местность звалась Островом Сотни Сражений, однако те, кто бился в этих сражениях, уже сотни лет как превратились в прах. Обезьяний остров, вот как его следовало бы назвать. В его зарослях водились и свиньи — самые огромные и самые черные кабаны из всех, каких железнорожденным доводилось видеть, и множество визжащих поросят — наглых тварей, которые ничуть не боялись человека. Но они учатся. Запасы Железного Флота пополнились копчеными окороками, соленой свининой и беконом.
А вот обезьяны… они были просто чумой. Виктарион запретил своим людям брать этих адских тварей на борт, и тем не менее, ими кишел весь флот, не исключая и его «Железную победу». Он и сейчас видел нескольких, прыгающих с перекладины на перекладину, с корабля на корабль. Будь у меня арбалет…
Виктариону не нравилось ни это море, ни бесконечное безоблачное небо, ни палящее солнце, которое так раскаляло палубы, что по ним нельзя было ходить босиком. Ему не нравились здешние шторма, которые возникали из ниоткуда. Вокруг Пайка море часто бушевало, но там люди могли хотя бы предугадать приближение бури. А эти южные шторма коварны, как женщины. Даже вода здесь не того цвета: у берега — мерцающе-бирюзовая, а подальше от него — такой глубокой синевы, что кажется почти черной. Виктарион тосковал по серо-зеленым водам родины, по белым гребням пены и яростным волнам.
И сам Кедровый Остров ему тоже не нравился. Может, охота здесь и хороша, но леса уж слишком зеленые и тихие, с переплетенными ветвями и странными яркими цветами, каких никто из них раньше не видывал. А в полулиге на север от мыса, где они встали на якорь, меж разрушенных дворцов и поваленных статуй затонувшего Велоса таился ужас. В последний раз, когда Виктарион ночевал на берегу, сны его были темны и страшны, а проснулся он со ртом, полным крови. Мейстер сказал, что капитан просто прикусил во сне язык, но Виктарион принял это за знак, предупреждение Утонувшего Бога — если флот задержится тут надолго, он захлебнется собственной кровью.
Говорят, в тот день, когда Рок постиг Валирию, на остров обрушилась стена воды высотой в триста футов и утопила сотни тысяч мужчин, женщин и детей, не оставив никого, кто мог бы рассказать о случившемся, кроме нескольких рыбаков, оказавшихся тогда в море, да горстки велоссийских копейщиков, которые несли службу в крепкой каменной башне на самом высоком холме. На глазах у этих людей холмы и долины обратились в бушующее море. Прекрасный Велос со всеми своими дворцами из кедра и розового мрамора в мгновение ока исчез с лица земли. Та же судьба постигла древние кирпичные стены и ступенчатые пирамиды рабовладельческого порта Гозай на северной оконечности острова.
Столько утопленников. Должно быть, здесь Утонувший Бог весьма силен, подумал Виктарион, когда выбрал этот остров местом для воссоединения трех частей своего флота. Но он не жрец. Что, если все наоборот? Может, Утонувший Бог уничтожил остров в гневе. Его брат Эйерон знал бы ответ на этот вопрос, но Мокроголовый остался на Железных Островах, — проповедовать против Вороньего Глаза и его власти. Безбожник не должен сидеть на Морском Троне. Но капитаны и лорды выбрали на вече Эурона, предпочтя его Виктариону и другим набожным людям.
Вспышки света от отраженного в воде утреннего солнца слепили глаза. В голове у Виктариона начало стучать, но он не смог бы сказать отчего — из-за солнца, из-за руки или из-за одолевавших его сомнений. Он спустился вниз в свою каюту, где царила прохлада и полутьма. Смуглянка без слов поняла, чего хочет капитан. Когда он опустился в кресло, женщина взяла мягкую влажную ткань из таза и положила ему на лоб.
— Хорошо, — сказал он. — Хорошо. А теперь руку.
Смуглянка не ответила. Эурон отрезал ей язык перед тем, как отдал ему. Виктарион не сомневался, что Вороний Глаз еще и трахался с ней. Это было в стиле брата. Подарки Эурона отравлены, напомнил себе капитан в тот день, когда она взошла на борт. Мне не нужны его объедки. Он решил тогда, что перережет ей горло и бросит в море — кровавая жертва Утонувшему Богу. Однако почему-то он так и не сделал этого.
С тех пор они проделали долгий путь. С ней Виктарион мог разговаривать. Она никогда не пыталась отвечать.
— «Горе» — последнее, — сказал он, пока смуглянка стягивала его перчатку. — Остальные потерялись, опоздали или затонули.
Он поморщился, когда женщина скользнула ножом под грязную льняную повязку, прикрывающую больную руку.
— Некоторые скажут, что мне не следовало разделять флот. Дураки. У нас было девяносто девять кораблей… громоздкий флот для похода через моря на край света. Если бы я держал их вместе, быстрые корабли стали бы заложниками медленных. И где найти провизию для такого количества ртов? Ни один порт не потерпел бы в своих водах столько военных кораблей. И в любом случае нас рассеяли бы шторма — как листву по всему Летнему Морю.
Именно поэтому он разбил огромный флот на три эскадры и послал их в Залив Работорговцев разными путями. Самые быстрые корабли он поручил Рыжему Ральфу Стонхаузу, и они отправились по пиратскому курсу к северным берегам Соториса. На этих жгучих, знойных берегах гнили мертвые города; любой моряк знал, что туда лучше не заплывать, но в грязи и крови поселений на Островах Василиска кишели беглые рабы и работорговцы, головорезы и шлюхи, полоса