тые туземцы, а то еще и кто похуже, так что провизии для людей, не боящихся заплатить железную цену, там всегда было вдосталь.
Корабли покрупнее, потяжелее и помедленнее отправились в Лисс, чтобы продать там пленников с Щитов, женщин и детей из города лорда Хьюэтта и с других островов, а заодно и мужчин, которые предпочли плен смерти. Таких слабаков Виктарион презирал. И все же работорговля оставила у него во рту мерзкий привкус. Превращать мужчин в рабов, а женщин в морских жен — дело правильное и достойное, но люди ведь не козы и не дичь, чтобы продавать и покупать их за золото. Он с радостью препоручил эту задачу Хромому Ральфу, который на вырученные деньги нагрузил бы свои большие суда провизией для медленного и долгого перехода на восток.
Его же собственные корабли пробирались вдоль берегов Спорных Земель, чтобы в Волантисе запастись пищей, вином и свежей водой, прежде чем повернуть на юг, огибая Валирию. Это был самый привычный морской путь на восток и самый часто используемый, с возможными трофеями и маленькими островками, где они бы могли переждать шторм, отремонтировать повреждения и пополнить запасы.
— Пятьдесят четыре корабля, конечно, слишком мало, — сказал он смуглянке, — но я не могу больше ждать. Единственный способ…
Он зарычал, когда она сняла перевязку, сдернув заодно и корочку раны. На месте пореза, нанесенного мечом, плоть стала черно-зеленой.
— Единственный способ — застать работорговцев врасплох, как я сделал когда-то в Ланниспорте. Налететь на них с моря, сокрушить, забрать девчонку и рвануть домой, пока в город не нагрянули волантийцы.
Виктарион не считал себя трусом, но и дураком не был — он не смог бы одолеть три сотни кораблей с пятьюдесятью четырьмя.
— Она станет моей женой, а ты будешь при ней служанкой.
Служанка без языка никому не сможет разболтать секреты.
Возможно, он сказал бы и больше, но его прервало появление мейстера; тот постучал в дверь каюты робко, как мышь.
— Заходи, — позвал Виктарион, — и закрой дверь. Ты знаешь, зачем ты здесь.
— Лорд-капитан.
Мейстер и выглядел, как мышь, в своих серых одеждах и с темными усиками. Неужели он думает, что они делают его мужественнее? Звали его Кервин. Он был очень молод, может, лет двадцати двух.
— Позволите осмотреть вашу руку? — спросил он.
Дурацкий вопрос. Мейстеры — люди полезные, но Кервина Виктарион мог только презирать. Со своими гладкими розовыми щечками, мягкими ручками и каштановыми локонами он больше походил на девчонку, чем сами девчонки. Впервые взойдя на борт «Железной победы», мейстер мог похвастаться еще и глупой улыбочкой, но однажды вечером на Ступенях он улыбнулся не тому человеку, и Бартон Скромный выбил ему четыре зуба.
Вскоре Кервин приполз к капитану жаловаться, что четверо матросов затащили его в трюм и поимели, словно девку. Виктарион тогда воткнул в столешницу кинжал и сказал: «Вот как ты можешь покончить с этим». Клинок Кервин взял — побоялся отказаться, как решил капитан — но так им и не воспользовался.
— Вот моя рука, — сказал Виктарион, — Смотри, сколько хочешь.
Мейстер Кервин опустился на колено, чтобы лучше рассмотреть рану. Он даже обнюхал ее, совсем как собака.
— Нужно еще раз выпустить гной. Он такого цвета… лорд-капитан, порез совсем не заживает. Возможно, мне придется отнять вашу руку.
Об этом они уже говорили.
— Отнимешь руку — я тебя убью. Но сначала привяжу к поручням и преподнесу твою задницу в подарок всей команде. Делай, что нужно, и живее.
— Будет больно.
— Как обычно. — Жизнь и есть боль, дурак ты этакий. Нет иной радости, кроме ожидающей нас в подводных чертогах Утонувшего Бога. — Давай уже.
Мальчик — считать такое розовенькое и мягонькое существо мужчиной было сложно — приложил лезвие кинжала к ладони капитана и нажал. Брызнул гной, густой и желтый, как прокисшее молоко. От запаха смуглянка сморщила нос, мейстер подавился, и даже самого Виктариона замутило.
— Глубже режь. Чтобы весь вышел. Пусть пойдет кровь.
Мейстер Кервин нажал на кинжал сильнее. Теперь было больно, но вместе с гноем потекла и кровь — такая темная, что в свете фонаря казалась черной.
Кровь — это хорошо. Виктарион одобрительно хмыкнул. Он спокойно сидел, пока мейстер колол, резал и вычищал гной мягкой тканью, прокипяченной в уксусе. Когда тот закончил, чистая вода в тазу превратилась в пенистый суп. От одного взгляда на него затошнило бы любого.
— Забирай эту дрянь и проваливай. — Виктарион кивнул в сторону смуглянки: — Она меня перевяжет.
Вонь осталась даже после ухода мальчика. В последнее время от нее не было спасу. Мейстер предположил, что рана лучше затянется на палубе под солнцем и на свежем воздухе, но Виктарион отказался. Не стоило показывать ее команде. Они находились через полмира от дома, слишком далеко, чтобы позволить им увидеть, как их капитан ослаб.
Его левая рука все еще пульсировала тупой, но непрекращающейся болью. Когда он сжимал ладонь в кулак, боль обострялась, будто его руку пронзал нож. Даже не нож, а меч. Длинный меч в руке призрака. Серри, так его звали. Тот рыцарь, наследник Южного Щита. Я убил его, но он режет меня из могилы. Из самого пекла преисподней, куда я отправил его, он пронзает мне руку и проворачивает свой клинок.
Виктарион помнил бой, словно он был вчера. Его щит раскололся, став бесполезным, поэтому, когда Серри ударил его своим длинным мечом, он выставил руку и схватил его за острие. Юноша оказался сильнее, чем выглядел, его клинок пробил закаленную сталь латной перчатки капитана, и прорезал мягкую кожаную перчатку вместе с ладонью до самого мяса. Царапина маленького котенка, сказал себе позже Виктарион. Он промыл рану, обдал ее кипящим уксусом, перевязал, и думать о ней забыл, решив, что со временем боль пройдет, а рука заживет сама.
Вместо этого рана загноилась, а Виктарион стал задумываться — не отравил ли Серри свой клинок? Иначе почему она не заживала? Эта мысль приводила его в ярость. Честные люди не убивают ядом. На Рву Кейлин болотные черти выпускали отравленные стрелы в его людей, но этого и стоило ожидать от таких мерзких тварей. Серри же был рыцарем, высокорожденным. А яд — оружие трусов, женщин и дорнийцев.
— Если не Серри, то кто? — вопрошал он у смуглянки. — Может, это дело рук мейстера-мыши? Мейстеры знают заговоры и прочие трюки. Он мог использовать один из них… отравить меня, надеясь, что я позволю отсечь мою руку. — Чем больше он размышлял, тем более вероятным казалось ему такое предположение. — Вороний Глаз дал мне это жалкое создание. — Эурон забрал Кервина из Зеленого Щита, где тот служил лорду Честеру: ухаживал за воронами и обучал его детей, а, может, и наоборот. Как же визжала эта мышь, когда один из немых слуг Эурона притащил его на борт Железной Победы, волоча за цепь, висевшую у парня на шее и словно для этого предназначенную. — Если он так мстит, то ведь не тому человеку. Это же Эурон потребовал увезти мейстера, пока тот не напакостил с птицами. — Его братец также всучил Кервину три клетки с воронами, чтобы он мог посылать сообщения об их путешествии, но Виктарион запретил отправлять их. Пускай Вороний Глаз помучается неизвестностью.
Смуглянка накладывала на его руку свежую повязку, оборачивая ткань шесть раз вокруг его ладони, когда в дверь каюты постучал Лонгуотер Пайк и сообщил, что капитан «Горя» привез на борт пленника.
— Говорит, привез нам колдуна, капитан. Говорит, выловил его прямо из моря.
— Колдуна?
Мог ли Утонувший бог послать ему подарок здесь, на другом конце света? Его брат Эйерон знал бы ответ, ведь Эйерон видел величественные подводные чертоги Утонувшего Бога, прежде чем вернулся к жизни. Виктарион испытывал здравый страх перед своим богом, как и положено всем людям, но продолжал верить в сталь. Он согнул раненную руку, поморщился, натянул перчатку и встал.
— Посмотрим, что там за колдун.
Капитан «Горя» ждал их на палубе — волосатый и невзрачный коротышка. Он был из Спарров, но команда звала его «Полевкой».
— Лорд-капитан, — сказал он, когда подошел Виктарион, — это Мокорро. Дар Утонувшего Бога.
Колдун оказался настоящим чудовищем: такой же высокий, как и Виктарион, но в два раза шире, с животом размером с бочку и со спутанными белыми, словно кость, волосами, напоминавшими львиную гриву. Его кожа была черной. Не орехового цвета, как у жителей Летних Островов, не медной, как у дотракийских всадников, и не земляного цвета, как у смуглянки, а черной. Чернее угля, чернее агата, чернее воронова крыла. Сгоревший, подумал Виктарион, словно его поджаривали на огне так долго, что плоть обуглилась, покрылась коркой и, дымясь, сошла с его костей. Языки того пламени все еще плясали на его щеках и лбу; из этой маски застывшего огня пристально смотрели глаза.
— Мы нашли его цепляющимся за сломанную балку, — сказал Полевка. — Он пробыл в воде десять дней после того, как его корабль затонул.
— Если бы он пробыл в воде десять дней, он бы умер или сошел с ума, напившись соленой воды.
Соленая вода священна — Эйерон Мокроголовый и прочие жрецы благословляли ею людей и выпивали время от времени глоток или два для укрепления своей веры. Но ни один смертный человек не мог бы столько дней пить морскую воду и надеяться выжить.
— Ты утверждаешь, что ты колдун? — спросил Виктарион пленного.
— Нет, капитан, — ответил черный человек на общем языке. Его голос был так глубок, что, казалось, исходил из морских глубин. — Я всего лишь скромный слуга Рглора, Владыки Света.
Рглор. Красный жрец, значит. В далеких городах Виктарион видал таких людей, хранящих свое священное пламя. Они носили роскошные красные одежды из шелка, бархата и овечьей шерсти. Этот же стоял в вылинявших тряпках с разводами соли, которые липли к его ногам и лохмотьями свисали с тела… но когда капитан присмотрелся к отрепьям повнимательней, стало очевидным, что когда-то они были красными.