Джон внимательно рассмотрел мальчика. Возраста Брана, или чуть старше — таким бы стал Бран, если бы Теон не убил его. Но в отличие от Брана, Дрин не был милым — небольшого роста, с короткими ногами, толстыми руками и широким красным лицом, маленькая копия своего отца с копной темно-каштановых волос.
— Он будет моим личным пажом, — пообещал Джон Тормунду.
— Слышал, Дрин? Смотри, не задирай нос. — Он обратился к Джону: — Ему не помешает хорошая выволочка время от времени. Но поосторожнее с зубами — кусается, — он вновь потянулся к своему рогу, поднял его и протрубил еще раз.
В этот раз вперед двинулись воины. Больше, чем всего лишь сотня. Пять сотен , прикинул Джон, когда они вышли из-за деревьев. Может быть, целая тысяча. Верхом ехал только каждый десятый, но все были вооружены. За спинами у них висели круглые, сплетенные из прутьев щиты, обтянутые шкурами и вареной кожей. На щитах красовались змеи, пауки, отрубленные головы, кровавые молоты, разбитые черепа и демоны. Некоторые воины были одеты в украденные стальные доспехи — помятые разрозненные элементы, сорванные с тел погибших разведчиков. Другие нацепили броню из костей, как у Гремучей Рубашки. Все носили меха и кожу.
С ними шли и копьеносицы с длинными развевающимися волосами. Глядя на них, Джон не мог не вспомнить Игритт: вспышку огня в ее волосах, ее взгляд, когда она раздевалась для него в пещере, звук ее голоса. «Ты ничего не знаешь, Джон Сноу», — говорила она ему сотню раз.
Сейчас это так же верно, как и тогда.
— Ты мог бы сначала послать женщин, — сказал он Тормунду. — Матерей и девушек.
Одичалый пристально на него посмотрел.
— Ага, мог бы. А вы, вороны, могли бы взять и закрыть ворота. А так, немного бойцов по ту сторону, и ворота останутся открытыми, правда? — он ухмыльнулся. — То, что я купил твоего клятого коня, Джон Сноу, не значит, что мы не можем пересчитать его зубы. И только не думай теперь, что я или мои люди не доверяем вам. Мы доверяем вам настолько же, насколько вы доверяете нам, — он фыркнул. — Ты ведь хотел воинов? Что ж, вот они. Каждый из них стоит шестерых твоих черных ворон.
Джону пришлось улыбнуться.
— Пока они берегут свое оружие для нашего общего врага, я доволен.
— Я дал тебе слово, так? Слово Тормунда Великаньей Смерти. Твердое, как железо, — он отвернулся и сплюнул.
Среди вереницы воинов были отцы многих из заложников Джона. Некоторые, проходя мимо, пристально смотрели холодными тусклыми взглядами и прикасались к рукоятям мечей. Другие улыбались ему, как давно пропавшему родственнику, хотя порой такие улыбки приводили Джона Сноу в большее замешательство, чем любой свирепый взгляд. Никто не преклонял колено, но многие принесли клятву.
— В чем поклялся Тормунд, в том поклянусь и я, — объявил черноволосый Брогг, человек немногословный.
Сорен Щитолом склонил голову на дюйм и прорычал:
— Топор Сорена — твой, Джон Сноу, если он тебе когда-нибудь понадобится.
Рыжебородый Геррик Королевская Кровь привел трех дочерей:
— Из них выйдут прекрасные жены, и они подарят своим мужьям сильных сыновей королевской крови, — похвалился он. — Как и их отец, они происходят от Раймуна Рыжебородого, который был когда-то Королем-За-Стеной.
Джон знал, как мало значит кровное родство среди вольного народа. Игритт ему рассказывала. У дочерей Геррика были такие же огненно-рыжие волосы, только у Игритт они вились непослушными кудрями, а у этих — спадали длинными прямыми прядями. Поцелованные огнем.
— Три принцессы, одна прекраснее другой, — сказал он отцу девушек. — Я прослежу, чтобы их представили королеве. — Он подозревал, что с этими тремя девицами Селиса Баратеон поладит лучше, чем с Вель: они моложе и гораздо более запуганные. Очень милы с виду, хотя отец у них, кажется, полный болван.
Хауд Скиталец принес клятву на своем мече, таком зазубренном и изъеденном ржавчиной куске железа, какого Джон никогда не видел. Девин Тюленья Шкура подарил ему шапку из тюленьей шкуры, Харл Охотник — ожерелье из медвежьих когтей. Воин-ведьма Морна ненадолго сняла свою маску из чардрева — только чтобы поцеловать его руку в перчатке — и поклялась быть его человеком, или его женщиной, смотря, что он предпочитает. И еще, и еще, и еще.
По мере того как они проходили, каждый воин расставался со своими сокровищами и бросал их в одну из повозок, которые стюарды поставили перед воротами. Янтарные подвески, золотые ожерелья, украшенные драгоценными камнями кинжалы, усыпанные самоцветами серебряные броши, браслеты, кольца, чаши из черненого серебра и золотые кубки, боевые рога и рога для питья, зеленый нефритовый гребень, ожерелье из пресноводного жемчуга… все сдавалось и затем описывалось Боуэном Маршем. Один человек отдал рубаху из серебряных чешуек, изготовленную, несомненно, для какого-то знатного лорда. Другой принес сломанный меч с тремя сапфирами в рукояти.
Встречались и более странные вещи: игрушечный мамонт, сделанный из настоящей мамонтовой шерсти, фаллос из слоновой кости, шлем из головы единорога в комплекте с рогом. Джон Сноу не брался сказать, сколько еды дадут за такие вещи в Вольных Городах.
После всадников пошли люди со Стылого берега. Джон смотрел, как дюжина их больших костяных повозок проехала мимо него одна за другой, треща, словно Гремучая Рубашка. Половина все еще катилась на колесах, у остальных же их заменили полозьями. Они гладко скользили по сугробам, там, где колесные повозки проваливались и тонули.
Тянули повозки собаки — жуткие твари размером с лютоволков. Женщины носили тюленью кожу, некоторые прижимали к груди младенцев. Дети постарше тащились позади матерей и бросали на Джона взгляды темные и жесткие, как камни, которые они сжимали. Некоторые из мужчин носили на головных уборах оленьи рога, а некоторые — моржовые клыки. Джон быстро сообразил, что эти две группы не любили друг друга. Замыкали шествие несколько тощих оленей и сопровождающие их огромные собаки, хватающие за пятки отстающих.
— Остерегайся этих, Джон Сноу, — предупредил Тормунд. — Дикий народ. Мужчины плохие, женщины еще хуже, — он снял с седла винный мех и предложил Джону. — Держи. Возможно, так они покажутся тебе менее страшными. Заодно и разогреешься к вечеру. Нет, оставь себе. Пей побольше.
Это была медовуха такой крепости, что у Джона заслезились глаза, а в груди разлилось тепло. Он сделал большой глоток.
— Ты хороший человек, Тормунд Великанья Смерть. Для одичалого.
— Получше многих, возможно. Но не такой хороший, как некоторые.
Одичалые шли и шли, а солнце все ползло по ярко-синему небу. Около полудня движение застопорилось — воловья повозка застряла в повороте туннеля. Джон Сноу сам пошел посмотреть. Повозку напрочь заклинило. Напиравшие сзади грозились разрубить ее, а вола зарезать на месте, а возница и его родич клялись убить тех, если попробуют. При помощи Тормунда и его сына Торегга Джон сумел удержать одичалых от кровопролития, но потребовался почти час, чтобы снова освободить дорогу.
— Вам бы ворота побольше, — пожаловался Тормунд Джону, кисло глядя на небо, на котором появилось несколько облачков. — Так получается жутко медленно. Все равно что пытаться выпить Молочную реку через тростинку. Хар-р. Был бы у меня Рог Джорамуна. Я бы дунул хорошенько, и мы перебрались бы через развалины.
— Мелисандра сожгла Рог Джорамуна.
— Неужели? — Тормунд хлопнул себя по бедру и захохотал. — Она сожгла этот большой прекрасный рог, ага. Большая ошибка, вот что я тебе скажу. Ему была тысяча лет. Мы нашли его в могиле великана, и ни один из нас ни разу не видел такого большого рога. Наверное, поэтому Манс решил сказать тебе, что он принадлежал Джорамуну. Он хотел, чтобы вы, вороны, поверили, что он может сровнять вашу клятую Стену с землей. Но мы так и не нашли настоящий рог, сколько ни искали. Если бы он у нас был, каждому поклонщику в ваших Семи Королевствах хватило бы льда, чтобы все лето охлаждать вино.
Джон, хмурясь, поерзал в седле. И Джорамун подул в Рог Зимы и разбудил великанов ото сна. Этот огромный рог, окованный старым золотом, исписанным древними рунами… Манс-Налетчик обманул его, или Тормунд сейчас лжет? Если рог Манса был всего лишь обманом, то где же тогда настоящий рог?
К полудню солнце скрылось за облаками, стало пасмурно и ветрено.
— Снег пойдет, — мрачно объявил Тормунд.
Остальные разглядели то же предзнаменование в ровных белых облаках. Казалось, это их подстегнуло. Страсти начали накаляться. Одного человека пырнули ножом, когда он попытался пролезть вперед других, тех, что стояли в колонне часами. Торегг вырвал нож из рук напавшего, выдернул обоих мужчин из толчеи и послал их в лагерь одичалых — стоять заново.
— Тормунд, — сказал Джон, наблюдая, как четыре старухи тащили воз с детьми к воротам, — расскажи мне о наших врагах. Я хотел бы знать об Иных все, что можно.
Одичалый потер рот.
— Не здесь, — пробормотал он, — не по эту сторону от вашей Стены, — старик тревожно взглянул в сторону деревьев, укутанных в белые мантии. — Понимаешь, они всегда близко. Они не показываются днем, когда на небе светит солнце, но не думай — это не значит, что они ушли. Тени никогда не уходят. Может, ты их и не видишь, но они всегда идут за тобой по пятам.
— Вы сталкивались с ними по пути на юг?
— Они никогда не нападали, если ты это имеешь в виду, но все же они были с нами, отгрызая по кусочку с краев. Мы потеряли больше передовых, чем мне хотелось бы думать, а отстать или сбиться с пути означало расстаться с жизнью. Каждый раз с наступлением сумерек мы окружали наши лагеря кострами. Они не особо любят огонь, это уж точно. Но когда пошел снег… снег, град и ледяной дождь, то нелегко стало найти сухое дерево или разжечь щепки, и холод … иногда по ночам огонь как будто съеживался и умирал. Наутро после такой ночи всегда найдешь нескольких мертвецов. Если они не найдут тебя первыми. В ночь, когда Торвинд… мой мальчик, он… — Тормунд отвернулся.