Шести кораблям удалось держаться вместе и доставить своих пассажиров к берегам мыса Гнева. Остальные четыре отстали, но со временем прибудут, как уверяли их волантийцы, хотя Гриф думал, что с тем же успехом они могли потеряться или причалить в другом месте. Таким образом, у отряда осталось шестьсот лучников. Для этого же дела хватило бы и двух сотен.
— Они будут пытаться отправлять воронов, — сказал он Черному Балаку. — Следите за башней мейстера. Вот здесь, — Гриф указал место на карте, нарисованной на земле их лагеря. — Сбивайте каждую птицу, покидающую стены замка.
— Так и сделаем, — ответил выходец с Летних Островов.
Треть людей Балака пользовались арбалетами, еще треть — луками, сделанными на восточный манер из дважды согнутых рогов и сухожилий. Длинные тисовые луки стрелков-вестероссцев были получше этих, но самыми лучшими считались бесценные луки из золотого дерева, принадлежавшие Черному Балаку и его пятидесяти землякам с Летних Островов. В дальнобойности их могли превзойти только луки из драконьей кости. Но каким бы оружием они ни владели, все люди Балака обладали острым зрением опытных испытанных воинов, проявивших себя в сотне сражений, битв и стычек. И возле Грифоньего Насеста они вновь доказали свою ценность.
Замок возвышался над побережьем мыса Гнева, на высокой темно-красной скале, окруженной с трех сторон бушующими водами залива Губительные Валы. Единственный подход к нему охраняла сторожевая башня, за которой протянулось длинное, узкое плато, прозванное Коннингтонами «грифоньей глоткой». Штурм глотки грозил обернуться кровавым делом — на голом плато нападающие оказывались беззащитными перед копьями, камнями и стрелами, посланными защитниками замка из двух круглых башен у главных ворот. И даже доберись атакующие до самих ворот — оттуда им на головы могло политься кипящее масло. Гриф предполагал, что потеряет сотню человек, если не больше.
Они потеряли четверых.
За прошедшие годы лес мало-помалу вторгся на поле за сторожевой башней, поэтому Франклину Флауэрсу удалось использовать кусты для маскировки, провести своих людей и оказаться от ворот в двадцати ярдах, прежде чем выскочить из веток с тараном, сооруженным еще в лагере. Треск дерева о дерево заставил двух охранников на стене броситься к зубцам, но лучники Черного Балака сняли их до того, как те успели протереть заспанные глаза. Ворота оказались запертыми, но без решетки; они поддались со второго удара, и люди сира Франклина успели пройти глотку наполовину, когда раздался сигнал тревоги из самого замка.
Первый ворон взлетел, когда их крюки описали дугу над наружной стеной, второй — несколько мгновений спустя. Ни одна птица не пролетела и сотни ярдов — обеих настигли стрелы. Стражник со стены сбросил ведро с маслом на первого человека, достигшего ворот, но нагреть он его не успел, и поэтому основной урон нанесло само ведро, а не его содержимое. Вскоре звон мечей раздавался уже в полудюжине мест по всей стене. Золотые Мечи взбирались наверх и устремлялись в бой с криком: «Грифон! Грифон!» — древним боевым кличем дома Коннингтонов, который, должно быть, еще больше сбивал с толку защитников.
Все закончилось за считанные минуты. Гриф проехал по глотке на белом боевом коне рядом с Бездомным Гарри Стриклендом. Когда они приблизились к замку, он увидел третьего ворона, вспорхнувшего с мейстерской башни только для того, чтобы оказаться сбитым лично Черным Балаком.
— Больше никаких сообщений, — приказал он во дворе сиру Франклину Флауэрсу. Следующим, что вылетело с мейстерской башни, был сам мейстер. Он так размахивал руками, что казался еще одной птицей.
На этом все сопротивление прекратилось. Оставшиеся стражники сложили оружие. Вот так, быстро и просто, Джон Коннингтон снова стал лордом Грифоньего Насеста.
— Сир Франклин, — сказал он, — пройдите по залам и кухням и вытащите всех, кого найдете. Мейло, сделайте то же самое в мейстерской башне и оружейной. Сир Брендел, — конюшни, септа и казармы. Выведите их во двор и постарайтесь не убивать тех, кто не настаивает на своем желании умереть. Мы хотим завоевать штормовые земли, но резню устраивать не станем. Обязательно загляните за алтарь Матери, там есть скрытая лестница, ведущая в тайное подземное убежище. И еще одна находится под северо-восточной башней, она спускается прямо к морю. Никто не должен сбежать.
— Никто не сбежит, м'лорд, — пообещал Франклин Флауерс.
Они кинулись выполнять приказ. Коннингтон проследил за ними взглядом, а затем подозвал Полумейстера:
— Халдон, ты берешь на себя воронятню. Я отправлю сегодня несколько посланий.
— Будем надеяться, что они оставили нам несколько птиц.
Даже Бездомный Гарри был впечатлен стремительностью их победы:
— Никогда бы не подумал, что все будет так легко, — сказал генерал-капитан, когда они вошли в большой зал посмотреть на резной и позолоченный Грифоний Трон, на котором восседали и правили пятьдесят поколений Коннингтонов.
— Дальше будет сложнее. Сейчас мы их застали врасплох. Но вечно это не продлится, даже если Черный Балак собьет каждого ворона в королевстве.
Стрикленд изучал выцветшие гобелены на стенах, арочные окна с бессчетными ромбиками из красного и белого стекла, стойки с копьями, мечами и боевыми молотами:
— Пусть приходят. Это место может выстоять против армии в двадцать раз больше нашей, пока у нас будут съестные припасы. И ты говоришь, тут есть выход к морю?
— Внизу. Тайная пещера под скалой, которая появляется только во время отлива.
Но Коннингтон не собирался позволить им «прийти». Грифоний Насест был крепок, но мал, и все то время, пока они будут здесь сидеть, они тоже будут казаться незначительными. Однако неподалеку стоял еще один замок, гораздо больше и неприступнее. Возьмешь его, и королевство пошатнется.
— Прошу меня извинить, генерал-капитан. Мой лорд-отец похоронен под септой, и слишком много лет прошло с тех пор, как я молился за него.
— Конечно, милорд.
Однако когда они разошлись, Джон Коннингтон в септу не пошел. Вместо этого он направился на крышу восточной башни, самой высокой в Грифоньем Насесте. Поднимаясь, он вспоминал все прошлые восхождения — сотни раз со своим лордом-отцом, который любил стоять там и смотреть на леса, скалы и море, зная, что все вокруг принадлежит дому Коннингтонов; и один раз (только раз!) с Рейегаром Таргариеном. Принц Рейегар возвращался из Дорна и на две недели задержался здесь вместе со своей свитой. Он был так молод тогда, а я еще моложе. Оба — совсем мальчишки. Во время пира в честь его прибытия принц взял свою арфу с серебряными струнами и играл для них. Песнь о любви и судьбе , вспомнил Джон Коннингтон, и каждая женщина в зале рыдала, когда он отложил арфу. Мужчин, конечно, это мало тронуло. Особенно его отца, единственной любовью которого были принадлежащие ему земли. Лорд Армонд Коннингтон провел весь вечер в попытках переманить принца на свою сторону в споре с лордом Морригеном.
Дверь на крышу башни заело так крепко, что стало ясно — ее годами никто не открывал. Ему пришлось приналечь на нее плечом. Но когда он вышел на высокую зубчатую стену, перед ним открылся вид, столь же опьяняющий, каким он его запомнил: изъеденные ветром скалы и зубчатые шпили; грохочущее и волнующееся у подножия замка море, подобное беспокойному зверю; по-осеннему красочный лес; бескрайние лиги неба и облаков. «Земли твоего отца прекрасны», — сказал тогда принц Рейегар, который стоял на том же месте, где сейчас стоял Джон. А он, мальчишка, ответил: «Когда-нибудь все они будут моими». Как будто это могло произвести впечатление на принца, наследника целого королевства от Бора до Стены.
В конце концов Грифоний Насест действительно стал его, но лишь на несколько жалких лет. Отсюда Джон Коннингтон правил землей, простирающейся на многие лиги на запад, север и юг, как правил и его отец, а до этого — отец его отца. Но отец, как и отец его отца, никогда не теряли своих земель. А он потерял. Я поднялся слишком высоко, любил слишком сильно и осмелился на слишком многое. Я попытался дотянуться до звезды, но взлетел слишком высоко и пал.
После Колокольной Битвы Эйерис Таргариен в безумном приступе неблагодарности и подозрительности лишил его титулов и отправил в изгнание, но земли и власть остались у дома Коннингтонов. Они перешли к сиру Рональду, кузену Джона, которого тот назначил своим кастеляном перед отъездом в Королевскую Гавань на службу принцу Рейегару. После войны Роберт Баратеон завершил разрушение дома Грифонов. Кузену Рональду разрешили сохранить замок и голову, но он потерял власть, став с тех пор всего-навсего Рыцарем Грифоньего Насеста, а девять десятых земель отобрали и распределили между соседствующими лордами, поддержавшими притязания Роберта на престол.
Рональд Коннингтон умер много лет назад. Его сын Роннет, нынешний Рыцарь Грифоньего Насеста, по слухам, отправился на войну в речные земли. Оно и к лучшему. Джон Коннингтон знал по опыту, что люди будут драться за собственность, которую они считали своей, даже если она была ими украдена. Ему не доставляла удовольствия мысль отпраздновать собственное возвращение убийством одного из родственников. Отец Рыжего Роннета быстро воспользовался падением своего кузена, это правда, но его сын в то время был еще ребенком. Даже к покойному сиру Рональду Джон Коннингтон не испытывал такой ненависти, какую мог бы. Вина лежала на нем самом. Он все потерял в Каменной Септе только из-за своей самонадеянности.
Где-то в том городе прятался Роберт Баратеон, раненый и одинокий. Джон Коннингтон это знал, как знал и то, что голова Роберта на пике раз и навсегда положила бы конец восстанию. Но он был молод и полон гордыни. А почему нет? Король Эйерис назначил его Десницей и поставил во главе армии, и ему хотелось доказать, что он достоин доверия короля и любви Рейегара. Он собирался сам убить мятежного лорда и вписать свое имя в историю Семи Королевств.