— Шлюха! — крикнул кто-то из толпы.
Женский голос. Женщины всегда более жестоки, когда дело касается других женщин.
Серсея не отреагировала. Дальше будет еще хуже. У этих существ главная радость в жизни — поиздеваться над тем, кто лучше них. Она не могла заставить их замолчать, так что придется делать вид, будто она их не слышит. Смотреть на них она тоже не станет. Она не отведет взгляда от высокого холма Эйегона, от башен Красного Замка, переливающихся на свету. И найдет там спасение, если ее дядя выполнит свою часть уговора.
Он ведь хотел этого. Он и его воробейство. И юная роза тоже, не сомневаюсь. Я согрешила и должна искупить свою вину, должна выставить свой позор напоказ для каждого нищего в городе. Они думают, что это сломит мою гордость, уничтожит меня, но они ошибаются.
Септа Юнелла и септа Моэлла держались рядом с ней, а септа Сколера семенила позади, звеня колокольчиком.
— Позор , — выкрикивала старая карга, — позор грешнице, позор, позор!
Откуда-то справа в противовес ей вступил другой голос — кричал мальчишка-разносчик:
— Пирожки с мясом, три пенни, горячие пирожки с мясом!
Мрамор под ногами был холодным и скользким, и чтобы не упасть, Серсее приходилось ступать очень осторожно. Их путь проходил мимо статуи Бейелора Благословенного — он стоял на постаменте, высокий и безмятежный, его лицо — образец доброжелательности. Глядя на него, никогда не догадаешься, каким дураком он был при жизни. Династия Таргариенов породила и плохих, и хороших королей, но ни одного не обожали так сильно, как Бейелора — этого благочестивого, кроткого короля-септона, который одинаково любил и простой народ, и богов, но держал в заточении собственных сестер. Удивительно, что статуя Бейелора не рассыпалась при виде ее обнаженной груди. Как говаривал Тирион, король Бейелор боялся собственного члена. А однажды даже выгнал из Королевской Гавани всех шлюх, вспомнила она. Если верить историям, король молился о спасении женщин, когда тех увозили прочь от городских ворот, но взглянуть на них все же не решился.
— Потаскуха , — прокричал голос. Другая женщина.
Из толпы что-то вылетело. Гнилой овощ. Коричневый, сочащийся, он пролетел у нее над головой и шлепнулся у ноги одного из Честных Бедняков. Я не боюсь. Я львица. Она продолжала идти.
— Горячие пирожки, — кричал мальчишка-разносчик. — Покупайте горячие пирожки!
Септа Сколера звонила в свой колокольчик, распевая:
— Позор, позор, позор грешнице, позор, позор.
Честные бедняки шли впереди и, отталкивая людей щитами, расчищали узкий проход. Серсея следовала за ними, высоко подняв голову и устремив взгляд вдаль. Каждый шаг приближал ее к Красному Замку. Каждый шаг приближал ее к сыну и к спасению.
Казалось, она шла через площадь сотню лет, но в конце концов мраморные плиты под ее ногами сменились булыжниками. Со всех сторон их обступили лавки, конюшни и дома, и процессия начала спуск с холма Висеньи.
Здесь шествие замедлилось. Улица стала крутой и узкой, всюду тесно толпились люди. Честные Бедняки отталкивали тех, кто загораживал проход, но отходить им было некуда, и задние ряды выталкивали их обратно. Серсея пыталась высоко держать голову, и поскользнулась, наступив на что-то скользкое и влажное. Она бы упала, но септа Юнелла ухватила ее за руку и удержала на ногах:
— Вашему Величеству следовало бы смотреть под ноги.
Серсея вырвала руку.
— Да, септа, — кротко ответила она, хотя ей хотелось выругаться от злости.
Королева продолжила путь, облаченная лишь в гусиную кожу и собственную гордость. Она поискала глазами Красный Замок, но теперь он скрылся от ее взгляда за высокими деревянными зданиями по обеим сторонам улицы.
— Позор, позор, — пела септа Сколера, звеня колокольчиком.
Серсея попыталась идти быстрее, но вскоре уперлась в спины Мечей, идущих впереди, и ей пришлось вновь замедлить шаг. Прямо перед ними мужчина продавал с тележки кусочки жареного мяса на палочках, и процессия остановилась, ожидая, пока Честные Бедняки уберут его с дороги. Серсее казалось, что мясо подозрительно напоминало крысятину, но его запах заполнил улицу, так что к моменту, когда путь освободили и можно было продолжать движение, половина толпы уже обгладывала палочки.
— Не хотите кусочек, Ваше Величество? — выкрикнул какой-то мужчина — здоровая дородная скотина с поросячьими глазками, внушительным брюхом и нечесаной черной бородой, напомнившей ей о Роберте. Когда она с отвращением отвернулась, он швырнул в нее палочкой. Та попала ей в ногу и упала на мостовую, запачкав ее бедро жиром и кровью из полусырого мяса.
Казалось, здесь крики стали громче, чем на площади перед Септой Бейелора, может быть, из-за того, что толпа стояла совсем близко. «Шлюха» и «грешница» кричали чаще всего, но порой слышались и другие выкрики: «дырка», «кровосмесительница», «изменница», и то тут, то там раздавались возгласы «Да здравствует Станнис!» или «Да здравствует Маргери!». Мостовая под ногами была грязной, а проход — таким узким, что королева не могла даже обойти попадавшиеся на пути лужи. Ничего, от мокрых ног еще никто не умирал , говорила она себе. Ей хотелось верить, что эти лужи — всего лишь дождевая вода, но они вполне могли оказаться и лошадиной мочой.
Из окон и балконов выплескивали помои, швыряли полусгнившие фрукты и яйца, разбивавшиеся о мостовую и источавшие серный смрад. Кто-то кинул дохлую кошку, пролетевшую над головами Честных Бедняков и Сынов Воина — она ударилась о булыжники с такой силой, что брюхо разорвалось, забрызгав голени королевы внутренностями и опарышами.
Серсея продолжала идти. Я слепа и глуха, а они все — черви, говорила она себе .
— Позор, позор , — распевали септы.
— Каштаны, горячие жареные каштаны, — кричал уличный торговец.
— Королева Шлюха! — торжественно провозгласил какой-то пьянчуга с балкона, поднимая кружку в насмешливом тосте. — Да здравствуют королевские сиськи!
Слова — это ветер , убеждала себя Серсея. Слова не причинят мне вреда.
На полпути вниз с холма Висеньи королева упала в первый раз, поскользнувшись на чем-то, похожем на дерьмо. Когда септа Юнелла подняла ее на ноги, одно колено было ободрано и кровоточило. В толпе раздались смешки, а какой-то мужчина выкрикнул, что он готов поцеловать рану, чтобы исцелить ее. Серсея обернулась. Она все еще видела на вершине холма величественный купол и семь хрустальных башен Великой Септы Бейелора. Неужели я прошла так мало? Но хуже, в сотни раз хуже было то, что она потеряла из виду Красный Замок.
— Где… где…?
— Ваше Величество, — к ней подошел капитан ее эскорта. Серсея забыла его имя. — Вы должны идти дальше. Толпа становится неуправляемой.
Да, подумала Серсея. Неуправляемой.
— Я не боюсь…
— А следовало бы, — он крепко сжал ее предплечье и повел рядом с собой. Пошатываясь, она продолжила путь с холма — вниз, все время вниз — морщась на каждом шагу и позволяя рыцарю поддерживать себя. Рядом со мной должен бы идти Джейме. Он бы вытащил свой золотой меч и прорубил бы им дорогу прямо сквозь толпу, вырезая глаза каждому мужчине, осмелившемуся посмотреть на Серсею.
Камни мостовой были растрескавшимися и неровными, они царапали ее нежные ступни, ноги скользили. Она наступила пяткой на что-то острое — камень или черепок. От боли Серсея вскрикнула.
— Я же просила дать мне сандалии, — со злостью сказала она септе Юнелле. — Могли бы дать мне сандалии, могли бы сделать хоть эту малость.
Рыцарь снова схватил ее за руку, словно какую-то служанку. Он что, забыл, кто я такая? Она — королева Вестероса; он не имеет права касаться ее своими грубыми руками.
У подножья холма спуск стал более пологим, и улица начала расширяться. Серсея вновь увидела Красный Замок, сияющий багрянцем в утреннем солнце на вершине высокого холма Эйегона. Я должна идти. Она освободилась из хватки сира Теодана:
— Вам не нужно тащить меня, сир. — Королева поковыляла дальше, оставляя за собой кровавые следы на камнях.
Она шла, прихрамывая, по грязи и нечистотам, ноги в крови, кожа покрыта мурашками. Звуки вокруг нее сливались в общий гул.
— У моей жены сиськи красивее, — крикнул какой-то мужчина.
Выругался возница, которому Честные Бедняки приказали убрать телегу с дороги.
— Позор, позор, позор грешнице, — пели септы.
— Взгляните сюда, — кричала шлюха из окна борделя, задрав юбки для мужчин, находившихся внизу, — в моей дырке побывало вполовину меньше членов, чем в ее.
Колокола звонили, звонили, звонили.
— Не может быть, что это королева, — сказал какой-то мальчик, — у нее все обвисшее, как у моей мамаши.
Мое наказание , говорила себе Серсея. Я ужасно грешила, и вот мое искупление. Скорое все закончится. Все останется позади, и я смогу забыть.
Королеве начинали мерещиться знакомые лица. Лысый мужчина с кустистыми бакенбардами глядел вниз из окна, хмурясь так же, как хмурился ее отец, и на мгновенье он показался ей так похожим на лорда Тайвина, что она оступилась. Девочка сидела у фонтана, мокла под водой и смотрела на нее укоризненным взглядом Мелары Гетерспун. Она видела Неда Старка, а рядом с ним — малышку Сансу с золотисто-каштановыми волосами и косматую серую собаку, наверное, ее волчицу. Каждый протискивающийся сквозь толпу ребенок превращался в ее брата Тириона, насмехавшимся над ней, как насмехался он тогда, когда умер Джоффри. Джофф тоже стоял здесь, сын, первенец, ее прекрасный смышленый мальчик с золотыми кудрями и милой улыбкой, у него были такие красивые губы, он…
Тогда она упала во второй раз.
Когда ее вновь подняли на ноги, она дрожала, как осиновый лист.
— Пожалуйста, — взмолилась она, — Мать милосердна. Я призналась.
— Верно, — отозвалась септа Моэлла. — И это — ваше искупление.
— Уже недалеко, — добавила септа Юнел