Визерис рассказывал ей истории о рыцарях столь бедных, что им приходилось спать под сенью старых живых изгородей, росших вдоль проселочных дорог Семи Королевств. Дени сейчас бы многое отдала за славную густую изгородь. И желательно без муравейника.
Солнце только всходило. В темно-синем небе все еще оставалось несколько ярких звезд. Возможно, одна из них — кхал Дрого: он скачет на своем огненном жеребце посреди ночных земель и улыбается мне сверху. Драконий Камень по-прежнему виднелся посреди степи. Он выглядит таким близким. Должно быть, я в лигах пути от него, но кажется, будто я могу вернуться туда за час. Ей хотелось снова лечь, закрыть глаза и погрузиться в сон. Нет. Я должна идти. Ручей. Просто следовать за ручьем.
Дени потребовалось некоторое время, чтобы определить направление своего пути. Нельзя было уйти в сторону и потерять ручей.
— Мой друг, — сказала она вслух. — Если буду держаться рядом с моим другом, то не заблужусь.
Она уснула бы возле воды, если бы осмелилась, но ночью к ручью на водопой спускались животные. Она видела их следы. Дени стала бы жалкой добычей для волка или льва, но даже такая добыча лучше, чем ничего.
Определив где юг, она пошла туда, считая шаги. Ручей появился на восьмом. Дени сложила руки чашечкой и напилась. От этой воды у нее свело живот судорогой, но судорогу легче переносить, чем жажду. Другой воды тут не найти, кроме утренней росы, блестевшей на высокой траве. И никакой еды, разве что она решит есть траву. Можно попробовать есть муравьев. Маленькие желтые были слишком мелкие, чтобы обеспечить пропитание, но в траве сновали и красные муравьи, покрупнее.
— Я потерялась в море, — произнесла она, хромая рядом с извилистым ручейком, — так что, возможно, найду каких-нибудь крабов или хорошую жирную рыбу. — Ее кнут мягко стучал по бедру: хлоп, хлоп, хлоп. Шаг за шагом, и ручей приведет ее к дому.
После полудня она наткнулась на куст, растущий у ручья, его изогнутые ветви были покрыты твёрдыми зелёными ягодами. Дени подозрительно покосилась на них, потом сорвала с ветки одну и надкусила. Ее мякоть оказалась тягучей и терпкой, и оставляла после себя горьковатый привкус, показавшийся Дени знакомым.
— В кхаласаре такие ягоды использовали как приправу к жареному мясу, — решила она. Сказав это вслух, она почувствовала себя увереннее. В животе заурчало, и Дени вдруг обнаружила себя собирающей ягоды обеими руками и набивающей ими рот.
Час спустя ее живот свело судорогой так сильно, что она не могла идти дальше. Остаток дня она провела, извергая зеленую слизь. Если я останусь здесь, то умру. Может, я умираю прямо сейчас. Разведет ли лошадиный бог дотракийцев травяное море и призовет ли ее в свой звездный кхаласар, чтобы она могла скакать по ночным землям с кхалом Дрого? В Вестеросе мертвых из дома Таргариенов предавали огню, но кто разожжет здесь для нее погребальный костер? Моя плоть накормит волков и стервятников , подумала она с грустью, а черви выроют норы в моем чреве . Ее глаза вновь обратились к Драконьему Камню. Холм выглядел меньше. Она увидела дым, поднимающийся с иссеченной ветром вершины за много миль от нее. Дрогон вернулся с охоты.
Закат застал ее корчащейся и стонущей в траве. Каждое ее испражнение было более жидким, чем предыдущее, и пахло все хуже. Когда показалась луна, из Дени лилась уже коричневая вода. Чем больше она пила, тем больше выходило наружу, но чем больше выходило, тем сильнее становилась ее жажда, а жажда заставляла ее ползти к ручью и снова пить. Когда Дени наконец закрыла глаза, она уже не была уверена, что ей хватит сил открыть их на следующий день.
Ей приснился ее умерший брат.
Визерис выглядел точно так же, как в последний раз, когда она видела его: губы искривлены в муке, волосы сожжены, а лицо почернело и дымилось — там, где струи расплавленного золота сбежали по его лбу и щекам, и заполнили его глаза.
— Ты мертв, — сказала Дени.
Убит . И хотя его губы не шевелились, она почему-то слышала его голос, шепчущий ей на ухо. Ты так и не оплакала меня, сестра. Трудно умирать неоплаканным.
— Я любила тебя когда-то.
Когда-то , повторил он, так горько, что она содрогнулась. Ты должна была стать моей женой, родить мне детей с серебряными волосами и фиолетовыми глазами, сохранить кровь дракона чистой. Я заботился о тебе. Я объяснил тебе, кто ты есть. Я кормил тебя. Я продал корону нашей матери, чтобы накормить тебя.
— Ты причинял мне боль. Ты пугал меня.
Только когда ты будила дракона. Я любил тебя.
— Ты продал меня. Ты предал меня.
Нет, предательница — ты. Обернулась против меня, против собственной крови. А они обманули меня. Твой лошадиный муж и его вонючие дикари. Они были обманщиками и лжецами. Они пообещали мне золотую корону, а дали мне это. Он коснулся расплавленного золота, сползающего по лицу, и его палец задымился.
— У тебя могла быть своя корона, — сказала ему Дени. — Мое солнце и звезды добыл бы ее для тебя, если бы ты только подождал.
Я ждал достаточно долго. Я всю жизнь ждал. Я был их королем, законным королем. А они посмеялись надо мной.
— Тебе следовало оставаться в Пентосе с магистром Иллирио. Кхал Дрого должен был показать меня дош кхалину, но тебе не стоило ехать с нами. Ты сам сделал выбор. Это твоя ошибка.
Хочешь разбудить дракона, ты, глупая маленькая шлюха? Кхаласар Дрого был моим. Я купил их у него, сто тысяч крикунов. Я заплатил за них твоей девственностью.
— Ты так ничего и не понял. Дотракийцы не продают и не покупают. Они дарят и получают подарки. Если бы ты только подождал…
Я ждал. Мою корону, мой трон, тебя. Все эти годы. А все, что я получил — горшок расплавленного золота. Почему они отдали драконьи яйца тебе? Они должны были быть моими. Будь у меня дракон, я бы объяснил миру смысл нашего девиза. Визерис начал смеяться. И смеялся, пока его дымящаяся челюсть не отвалилась от лица, а кровь и расплавленное золото не хлынуло изо рта.
Когда она проснулась, задыхаясь, ее бедра стали скользкими от крови.
Она не сразу поняла, что это. Только начало светать; на ветру мягко покачивалась высокая трава. Нет, пожалуйста, дайте мне еще немного поспать. Я так устала. Она попыталась зарыться обратно в кучу травы, которую надергала, ложась спать. Некоторые стебли казались влажными. Снова шел дождь? Дени села, боясь обнаружить, что обмаралась во сне. Она поднесла пальцы к лицу и почувствовала запах крови. Я умираю? Затем она увидела тусклый серп луны, плывущий над травой, и поняла, что это всего лишь ее лунная кровь.
Не будь она так слаба и испугана, возможно, почувствовала бы облегчение. Но вместо этого ее неистово затрясло. Она вытерла пальцы о землю и схватила горсть травы, чтобы вытереть между ног. Драконы не плачут. У нее текла кровь, но это просто кровь женщины. Но ведь на небе полумесяц. Как такое может быть? Она попробовала вспомнить, когда у нее в последний раз шла кровь. В прошлое полнолуние? Или в предпоследнее? Или еще раньше? Нет, это не могло быть так давно.
— Я — кровь дракона, — громко сказала она траве.
Была когда-то , шепотом отозвалась трава, пока не заковала своих драконов во тьме.
— Дрогон убил маленькую девочку. Ее звали… ее звали… — Дени не смогла вспомнить имя ребенка. Это настолько расстроило ее, что она бы расплакалась, не будь все ее слезы сожжены. — У меня никогда не будет маленькой девочки. Я была Матерью Драконов.
Да , ответила трава, но ты обернулась против своих детей.
В животе было пусто, ноги покрылись ссадинами и волдырями, и ей казалось, что судороги усиливаются. В кишках словно извивались змеи, кусающие ее изнутри. Она дрожащими руками зачерпнула горсть грязи и воды. К полудню вода станет теплой, но в рассветной прохладе она была освежающей и помогла ей проснуться. Плеснув себе в лицо, она увидела на бедрах свежую кровь. Изодранная подкладка туники тоже испачкалась. Так много красного напугало ее. Лунная кровь, всего лишь моя лунная кровь, но она не помнила, чтобы хоть раз ее было так много. Может, из-за воды? Если это вода, она обречена. Ей нужно пить или она умрет от жажды.
— Иди, — приказала себе Дени. — Следуй за ручьем, и он приведет тебя к Скахазадхану. А там тебя найдет Даарио.
Но все ее силы ушли просто на то, чтобы подняться, а после этого она могла только стоять, дрожа от лихорадки и истекая кровью. Она подняла глаза к пустому синему небу, щурясь от солнца. Прошла уже половина утра , потрясенно поняла она. Дени заставила себя сделать шаг, потом другой, а затем вновь пошла вдоль ручейка.
День становился теплее, солнце начало припекать голову и обгорелые остатки ее волос. От подошв ее ног разлетались брызги. Она шла по ручью. Сколько она уже так идет? Мягкая коричневая грязь приятно обволакивала пальцы и успокаивала волдыри. По воде или по берегу, но я должна идти дальше. Вода течет вниз по склону. Ручей выведет меня к реке, а река отведет меня домой.
Только вот это ненастоящий дом.
Миэрин не был ее домом, и никогда не будет. Город чужих людей со странными богами и странными прическами; город работорговцев, кутающихся в токары с бахромой; город, где благосклонность зарабатывают продажностью, где резня считается искусством, а собака — деликатесом. Миэрин всегда будет городом Гарпии, а Дейенерис не сможет стать ею.
Никогда , прошелестела трава грубоватым голосом Джораха Мормонта. Вас предупреждали, Ваше Величество. Оставьте этот город в покое, говорил я вам. Ваша война в Вестеросе.
Голос звучал не громче шепота, но Дени почему-то казалось, что он идет прямо у нее за спиной. Мой медведь , подумала она, мой милый старый медведь, который любил меня и предал. Она так скучала по нему, так хотела увидеть его некрасивое лицо, обнять и прижаться к груди, но знала, что стоит ей обернуться, как сир Джорах исчезнет.