— Эти сундуки, что мы привезли вам… — сказал он, пока они жевали. — Золото для Золотых Мечей, подумал я сначала, пока не увидел, как сир Ролли поднимает их на плечо. Если бы они были полны монет, ему бы не удалось сделать этого так легко.
— Это просто доспехи, — ответил Утка, пожав плечами.
— И одежда, — вмешался Халдон. — Придворная одежда, для всего нашего отряда. Прекрасная шерсть, бархат, шелковые плащи. Никто не приходит к королеве в обносках… и с пустыми руками. Магистр был столь любезен, что обеспечил нас чудесными дарами.
Когда взошла луна, они снова были верхом и двигались к востоку под покровом звезд. Старая валирийская дорога блестела перед ними длинной серебряной лентой, изгибающейся между лесами и долинами. На короткое время Тирион Ланнистер почувствовал умиротворение.
— Ломас Длинный Шаг сказал правду. Дорога просто чудо.
— Ломас Длинный Шаг? — переспросил Утка.
— Писец, давно умерший, — сказал Халдон. — Он странствовал по миру всю свою жизнь и написал две книги о землях, в которых побывал. Он назвал их "Чудеса" и "Рукотворные чудеса".
— Мой дядя подарил их мне, когда я был еще ребенком, — сказал Тирион. — Я перечитывал их, пока они не развалились на части.
— "Боги создали семь чудес, а смертные создали девять", — процитировал Полумейстер. — Весьма нечестиво смертным обойти богов, но что поделаешь. Каменные дороги Валирии были одним из девяти чудес, описанных Длинным Шагом. Пятым, насколько я помню.
— Четвертым, — сказал Тирион, в детстве выучивший все шестнадцать чудес. Дядя Герион любил ставить его на стол во время праздников и заставлял повторять их. И разве мне это не нравилось? Стоять там, среди подносов, когда все взгляды устремлены на меня, и доказывать всем, какой я умный маленький бес. Долгие годы он лелеял мечту, что однажды отправится путешествовать по миру и своими глазами увидит все чудеса, описанные Длинным Шагом.
Лорд Тайвин положил конец этим надеждам перед шестнадцатыми именинами сына-карлика, когда Тирион попросил у него разрешения отправиться путешествовать по Девяти Вольным Городам, как сделали его дядья в этом возрасте. "На моих братьев можно было положиться в том, что они не опозорят Дом Ланнистеров, — ответил тогда его отец. — Никто из них не женился бы на шлюхе." А когда Тирион напомнил ему, что через десять дней он станет взрослым и вольным путешествовать куда ему заблагорассудится, лорд Тайвин ответил: "Не бывает вольных людей. Только дети и дураки думают по-другому. Езжай, конечно. Надень шутовской костюм и становись на голову, развлекая лордов специй и королей сыра. Только знай, что ты сам будешь платить за себя и выбрось из головы мысли о возвращении." Так попытка мальчика сопротивляться потерпела крах. "Если ты ищешь полезное занятие, оно у тебя будет," — добавил отец. Чтобы отметить его взросление, на Тириона возложили ответственность за все дренажные канавы и водохранилища Утеса Кастерли. Наверное, он надеялся, что я упаду туда. Но Тирион разочаровал Тайвина: дренажные канавы никогда не осушались и вполовину так же хорошо, как когда были поручены ему.
Мне нужна чаша вина, чтобы смыть вкус Тайвина изо рта. А полный мех помог бы мне еще больше.
Они ехали всю ночь. Тирион спал урывками, клюя носом и неожиданно просыпаясь. Время от времени он начинал сползать с седла, но сир Ролли хватал его за руку и рывком затаскивал обратно. К рассвету ноги карлика ныли, а ягодицы были натерты и ободраны.
Так они ехали еще один день, прежде чем достигли развалин Гойан Дрое, раскинутых по берегам реки.
— Легендарная Ройна, — произнес Тирион, заметив медленные зеленые воды с вершины холма.
— Малая Ройна, — уточнил Утка.
— Она самая. Кажется, довольно симпатичная речка, но даже самый маленький из зубцов Трезубца вдвое шире, и все три гораздо стремительнее. Город тоже не поражал воображение. Гойан Дрое никогда не был большим, вспомнил Тирион написанное в книгах, но это было красивое место, зеленое и цветущее — город каналов и фонтанов. До войны. Пока не пришли драконы. Тысячу лет спустя каналы заросли тиной и камышом, а у прудов со стоячей водой вились рои мух. Разбитые камни храмов и замков вросли в землю, а на берегах реки качались кривые старые ивы.
Среди этого запустения все еще обитали немногочисленные жители, ухаживая за маленькими садами, поросшими сорняками. Цокот копыт по старой валирийской дороге заставил большинство заползти обратно в свои норы, но те, что посмелее, задержались на солнце, безразлично уставившись пустым взглядом на проезжающих всадников. Одна голая девочка с грязными коленками, казалось, не могла отвести от Тириона глаз. Она раньше никогда не видела карлика, догадался он, и уж тем более безносого. Он скорчил ужасную гримасу и высунул язык — девочка заплакала.
— Что ты сделал? — спросил Утка.
— Я послал ей воздушный поцелуй. Все девушки плачут, когда я их целую.
За спутанными ивами дорога резко закончилась и они повернули на север, срезая путь. Они ехали вдоль реки, пока заросли не расступились около старого каменного причала, полузатопленного и окруженного высокими бурыми сорняками.
— Утка! Халдон! — раздался крик.
Тирион повернулся в ту сторону и увидел мальчика, который, стоя на крыше низкого деревянного здания, размахивал широкополой соломенной шляпой. Это был хорошо сложенный, высокий и гибкий юнец с копной темно-синих волос. Карлик предположил, что ему лет пятнадцать-шестнадцать или около того.
Крыша, на которой стоял мальчик, оказалась каютой "Робкой девы", старой ветхой одномачтовой лодки. Она была широкой, с неглубокой осадкой — идеальное судно для передвижения по самым мелким речушкам и песчаным отмелям. Невзрачная дева, подумал Тирион, но иногда самые уродливые бывают самыми ненасытными в постели. Лодки, сновавшие по рекам Дорна, часто были ярко раскрашены и покрыты искусно вырезанными узорами по дереву. Но эта весьма отличалась от них. Ее выкрасили мутной серо-бурой краской, которая пошла пятнами и облупилась, а большой изогнутый румпель был прост и незатейлив. Лодка выглядит как хлам, подумал Тирион, но, бесспорно, так и задумано.
Утка что-то крикнул в ответ. Кобыла пошлепала по мелководью, топча тростник. Мальчик спрыгнул с крыши на палубу, следом туда же высыпала вся остальная команда: пожилая пара с характерными для жителей Ройны чертами лица встала возле румпеля, а статная септа в мягких белых одеждах шагнула из двери каюты, убирая упавшие на глаза локоны темных волос.
Затем появился еще один человек, несомненно, сам Гриф:
— Хватит орать, — приказал он. Над рекой сразу стало тихо.
С этим будут проблемы, моментально понял Тирион.
Плащ Грифа был сделан из головы и шкуры ройнского рыжего волка. Под ним он носил полукольчугу из коричневой кожи с нашитыми железными кольцами. Его чисто выбритое лицо было словно выдубленным, с глубокими морщинками в уголках глаз. И хотя волосы были такими же синими, как у сына, их корни отливали рыжиной, а брови были еще более рыжими. На поясе у бедра висели меч и кинжал. Если он и был рад возвращению Утки и Халдона, то никак этого не проявил, зато даже не попытался скрыть своё неудовольствие при виде Тириона:
— Карлик? Откуда?
— Знаю, ты надеялся увидеть сырную голову, — Тирион повернулся к Юному Грифу и выдал ему свою самую обезоруживающую улыбку. — Синие волосы могут хорошо послужить тебе в Тироше, но в Вестеросе дети будут бросать в тебя камни, а девушки смеяться в лицо.
Парень был ошеломлен:
— Моя мать была тирошийской леди. Я выкрасил волосы в память о ней.
— Что это за существо? — требовательно спросил Гриф.
— Иллирио передал письмо с объяснениями, — ответил Халдон.
— Тогда я хотел бы его прочитать. Отведите карлика в мою каюту.
Не нравятся мне его глаза, подумал Тирион, когда наемник уселся напротив него в полумраке каюты за исцарапанный стол с сальной свечой. Похожи на голубые льдинки, бледные и холодные. Карлику не нравились такие глаза. Глаза лорда Тайвина тоже были бледными, только зелеными, с золотыми крапинками.
Он смотрел, как наемник читает. То, что он умел читать, само по себе уже говорило о многом. Сколько наемников могли похвастаться этим? Он почти не шевелит губами, отметил Тирион.
Наконец Гриф оторвался от пергамента. Его бледные глаза сузились:
— Тайвин Ланнистер мертв? От твоей руки?
— От моего пальца. Вот этого, — Тирион поднял его, чтобы Гриф полюбовался. — Лорд Тайвин сидел в уборной, и я всадил арбалетную стрелу прямо ему в кишки, чтобы посмотреть, правда ли он срет золотом. Нет, неправда. А жаль, мне бы не помешало немного золота. Я также убил свою мать, чуть раньше. Ах да, и моего племянника Джоффри — я отравил его на свадебном пиру и наблюдал, пока он насмерть не задохнулся. Не пропустил ли торговец сыром эту часть? Еще я намерен добавить в этот список брата и сестру, прежде чем умру, если так будет угодно твоей королеве.
— Угодно ей? Иллирио что, сошел с ума? С чего он взял, что Её Величество радостно примет к себе на службу цареубийцу и предателя, который даже не скрывает этого?
Резонный вопрос, подумал Тирион, но вместо этого сказал:
— Король, которого я убил, сидел на её троне, а предавал я только львов. Так что, сдается мне, я уже оказал королеве хорошую услугу, — он почесал обрубок носа, — не бойся, тебя я не убью — ты ведь мне не родственник. Можно взглянуть, что написал торговец сыром? Я так люблю читать о себе.
Гриф проигнорировал его просьбу. Вместо этого он поднес письмо к пламени свечи и смотрел, как пергамент потемнел, изогнулся и вспыхнул.
— Между Таргариенами и Ланнистерами пролита кровь. С чего бы тебе поддерживать королеву Дейенерис?
— Ради золота и славы, — весело ответил карлик. — Ах да, ещё из ненависти. Знал бы ты мою сестру, ты бы понял.
— Я вполне хорошо понимаю ненависть.