По тому, как он это произнес, Тириону стало ясно, что это правда. Он ест ненависть на ужин, этот человек. Ненависть годами согревает его в ночи.
— Значит, у нас много общего, сир.
— Я не рыцарь.
Не только лжец, но и лжец неумелый. Это было нелепо и глупо, милорд.
— Но сир Утка рассказывал, что именно ты посвятил его в рыцари.
— Утка слишком много болтает.
— Удивительно, что утка вообще умеет говорить. Ладно, Гриф. Ты не рыцарь, а я Хугор Хилл, маленькое чудовище. Твое маленькое чудовище, если пожелаешь. Даю слово, что все, чего я желаю — лишь быть верным слугой твоей драконьей королевы.
— И как ты намерен ей служить?
— Языком, — он облизал пальцы, один за другим. — Я могу поведать Её Величеству о мыслях моей милой сестры, если это можно назвать мыслями. Я могу рассказать её полководцам, как лучше всего победить в битве моего брата Джейме. Я знаю, кто из лордов храбр, а кто труслив, кто верен, а кто продажен. Я могу найти ей союзников. И я знаю о драконах намного больше, чем твой полумейстер. Еще я забавен и непрожорлив. Считай меня своим верным бесом.
С минуту Гриф взвешивал сказанное:
— Уразумей вот что, карлик. Ты самый последний и ничтожный среди нас. Делай то, что тебе говорят и попридержи язык. Или скоро начнешь мечтать о том, чтобы он вообще у тебя был.
Да, отец, почти произнес Тирион.
— Как скажете, милорд.
— Я не лорд.
Лжец.
— Это была просто вежливость, мой друг.
— Я тебе не друг.
Не рыцарь, не лорд, не друг.
— Жаль.
— Избавь меня от своей иронии. Я пока возьму тебя с собой до Волантиса. Если ты окажешься покорным и полезным, я оставлю тебя с нами, чтобы служить королеве тем, что умеешь лучше всего. Покажешь, что от тебя больше неприятностей, чем пользы — отправишься своей дорогой.
Ага, и мой путь приведет меня на дно Ройны, где рыбы будут клевать остатки моего носа.
— Валар дохаэрис.
— Ты можешь спать на палубе или в трюме, где тебе больше нравится. Исилла найдет для тебя постель.
— Как мило с ее стороны, — Тирион неуклюже раскланялся, но возле двери снова повернулся, — а если мы найдем королеву и обнаружим, что эти рассказы о драконах — всего-навсего пьяные фантазии матросов? В этом огромном мире полно безумных баек. Грамкины и снарки, призраки и упыри, русалки, гоблины, крылатые лошади, крылатые свиньи… крылатые львы.
Гриф, нахмурившись, уставился на него:
— Я тебя честно предупреждаю, Ланнистер. Следи за свои языком, или ты его лишишься. Здешние королевства в опасности. Как и наши жизни, наши имена, наша честь. Это не игра, в которую мы играем для твоего развлечения.
Конечно, игра, подумал Тирион. Игра престолов.
— Как скажешь, Капитан, — пробормотал он, вновь раскланявшись.
Давос
Молния расколола северное небо, выгравировав черную башню Ночного Факела на фоне бело-голубого небосвода. Через несколько мгновений грянул гром, подобно отдаленному барабану.
Стражники провели Давоса Сиворта через мост из черного базальта и под железной опускающейся решеткой со следами ржавчины. По ту сторону остался глубокий ров, наполненный соленой водой, и подъёмный мост, поддерживаемый парой массивных цепей. Под ним вздымалось зеленое море, волны соленых брызг бились о фундамент замка. Затем появилась сторожка у ворот, ее каменные стены обросли бородой из водорослей. Давос со связанными запястьями, спотыкаясь, прошел через грязный двор. Холодный дождь жалил ему глаза. Стражники тычками подгоняли его вверх по ступеням, в пещерную твердыню Волнореза.
Оказавшись внутри, капитан стражи снял плащ и повесил его на колышек, чтобы не оставлять лужи на потертом мирском ковре. Давос сделал то же самое, помучившись с застежкой из-за связанных рук. Он не забыл хорошие манеры, которые выучил на Драконьем Камне за долгие годы службы. Лорд был один в темноте зала, ужиная сестринским рагу с хлебом и пивом. Двадцать железных канделябров стояли вдоль толстых каменных стен, но только в четырех из них были факелы, и ни один не горел. Зал тусклым мерцающим светом освещали две толстые сальные свечи. Давос слышал, как дождь хлестал по стенам, как падали капли там, где протекала крыша
— Милорд, — сказал капитан, — мы нашли этого человека в "Утробе Кита", он пытался покинуть остров. У него было двенадцать драконов и вот эта вещь, — капитан положил на стол лорда широкую ленту из черного бархата, отделанную золотыми нитями, с тремя печатями на ней: коронованный олень, оттиснутый на золотом воске, горящее сердце на красном, и рука на белом.
С одежды Давоса капала вода. Запястья натерло врезавшейся в кожу веревкой. Он ждал. Одно слово этого лорда — и болтаться ему на Воротах Висельников Сестрина, но по крайней мере у него появилась крыша над головой, а под ногами — прочный камень вместо вздымающейся палубы. Он вымок до нитки, был болен и изнурен, убит горем и предательством, и ему до смерти осточертели шторма.
Лорд вытер рот тыльной стороной руки и взял ленту, чтобы рассмотреть ее поближе. Снаружи сверкнула молния, на долю секунды осветив бойницы белым и голубым. Раз, два, три, четыре, насчитал Давос, до того как загрохотал гром. Когда все стихло, он услышал звук капель и приглушенный рев у себя под ногами, где волны бились о громадные каменные арки Волнореза и кружились в водоворотах темниц. Возможно, его дни закончатся там: прикуют цепями к влажному каменному полу и оставят тонуть, когда ворвется прилив. Нет, постарался он успокоить себя, это контрабандист может погибнуть таким образом, но не королевская Десница. Ему будет выгоднее продать меня своей королеве.
Лорд вертел в пальцах ленту, хмуро глядя на печати. Уродливый человек: большой и толстый, с крепкими плечами гребца и без шеи. Грубая седая щетина, местами совсем белая, покрывала его щеки и подбородок. Над массивным выступом лба он был лыс. С бугристым носом в красных прожилках, толстыми губами и чем-то вроде перепонок на трех пальцах правой руки. Давос слышал, что у некоторых лордов Трех Сестер были перепончатые руки и ноги, но всегда считал это очередными матросскими байками.
Лорд откинулся назад.
— Освободи его, — приказал он, — и сорви с него эти перчатки. Я хочу увидеть его руки.
Капитан сделал то, что ему велели. Когда он дернул изувеченную руку своего пленника, молния сверкнула снова, и тень от укороченных пальцев Давоса Сиворта упала на грубое и жестокое лицо Годрика Боррелла, лорда Милой Сестры.
— Кто угодно может украсть ленту, — произнес лорд, — но эти пальцы не лгут. Ты — луковый рыцарь.
— Меня так называли, милорд, — Давос и сам был лордом и рыцарем уже много лет, но глубоко внутри он все же оставался тем, кем был всегда — контрабандистом из простого рода, который купил свое рыцарство луком и рыбой. — Меня называли и похуже.
— Да. Изменником. Мятежником. Перебежчиком.
Давос разозлился на последнее слово:
— Я никогда не был перебежчиком, милорд. Я человек короля.
— Только если Станнис — король, — лорд рассматривал его жесткими черными глазами. — Большинство рыцарей, которые высаживаются на моих берегах, разыскивают меня в моем замке, а не в "Утробе Кита", этом логове подлых контрабандистов. Ты вернулся к своему старому ремеслу, луковый рыцарь?
— Нет, милорд. Я искал переправу к Белой Гавани. Король отправил меня с посланием для ее лорда.
— Тогда ты оказался не в том месте и не у того лорда, — лорда Годрика, казалось, это позабавило. — Это Сестрин, на Милой Сестре.
— Я знаю.
Ничего милого в Сестрине не было: отвратительный маленький город, хлев, воняющий свиным дерьмом и гниющей рыбой. Давос хорошо запомнил его с контрабандистских времен. Сотни лет Три Сестры были любимым прибежищем контрабандистов, а до этого — пиратским гнездом. Улицы грязные и дощатые, дома — обмазанные глиной плетеные хибары с соломенными крышами, а на Воротах Висельника всегда болтались люди с вывороченными кишками.
— У тебя здесь друзья, я в этом уверен, — сказал лорд. — У каждого контрабандиста есть друзья на Сестрах. Некоторые из них и мои друзья. Всех остальных я вешаю. Я даю им возможность медленно задохнуться, пока кишки с шумом бьются об их колени. — Молния снова ярко осветила зал, и через несколько мгновений грянул гром. — Если ты, как говоришь, направлялся в Белую Гавань, то почему оказался тут? Что тебя сюда привело?
Королевский приказ и предательство друга, мог бы сказать Давос. Вместо этого он ответил:
— Шторма.
Двадцать девять кораблей отплыло от Стены. Если бы Давос узнал, что хотя бы половина из них все еще на плаву, он бы страшно поразился. Грозовые тучи, резкие ветра и хлещущие ливни преследовали их на всем пути вдоль побережья. Галеры «Оледо» и «Старушкин Сын» налетели на скалы Скагоса — острова единорогов и каннибалов, к которому и Слепой Бастард побоялся бы пристать. Отличное судно «Саатос Саан» пошло ко дну у Серых Скал. «Станнис заплатит за них, — кипел Салладор Саан. — Он заплатит за них золотом, за каждый». Казалось, словно какой-то разъяренный бог потребовал выкуп за их легкий путь на север, когда с ровным южным ветром в парусах они прошли от Драконьего Камня до Стены. Еще одна буря снесла оснастку с «Щедрого Урожая», и Салле пришлось тянуть его на буксире. Десять лиг севернее Вдовьего Дозора море восстало вновь, швырнув «Урожай» на одну из буксировавших его галер и потопив оба судна. Остатки лиссенийских кораблей разбросало по Узкому морю. Некоторые из них могли сбиться с курса и причалить в каком-нибудь порту, других же больше никто никогда не увидит.
"Салладором Нищим — вот кем сделал меня твой король, — жаловался Саан Давосу, когда остатки его флотилии медленно плыли вдоль Челюстей. — Салладором Разбитым. Где мои корабли? И мое золото, где все то золото, которое мне обещали?" Когда Давос пытался уверить его, что тот получит свою плату, Салла взрывался: "Когда,