Клидас моргнул:
— Меч, пылающий жаром…
— …пригодился бы на Стене, — Джон отставил в сторону кубок и натянул черные кротовые перчатки. — Жаль, что меч, которым владеет Станнис, холодный. Мне будет любопытно посмотреть, как его Светозарный поведет себя в бою. Спасибо за вино. Призрак, ко мне.
Джон Сноу накинул капюшон плаща и открыл дверь. Белый волк последовал за ним обратно в ночь. В оружейной было тихо и темно. Джон кивнул караульным перед тем, как прошел мимо стойки с копьями в свои комнаты. Он повесил пояс с мечом на один крюк возле двери, а плащ — на другой. Когда он стянул перчатки, его руки были окоченевшими и холодными. Ему потребовалось много времени, чтобы зажечь свечи. Призрак свернулся на своей подстилке и заснул, но Джон пока еще не мог отдыхать. На поцарапанном сосновом столе лежали карты Стены и земель за ее пределами, список разведчиков и письмо из Сумеречной Башни, написанное рукой сира Дениса Маллистера.
Он еще раз перечитал письмо из Сумеречной Башни, заточил перо и открыл пузырек густых черных чернил. Он написал два письма: одно — сиру Денису, второе — Коттеру Пайку. Оба просили прислать больше людей. Холдер и Жаба должны будут отправиться на запад, в Сумеречную Башню, а Гренн и Пип — в Восточный Дозор-у-Моря. Чернила никак не хотели ложиться ровно, отчего каждое слово казалось резким, сырым и неуклюжими, но он упорно продолжал.
Когда он наконец отложил перо, комната стала тусклой и прохладной, и у него возникло чувство, будто стены обступают его. Сидя над окном, ворон Старого Медведя разглядывал его проницательными черными глазами. Мой последний друг, уныло подумал Джон. И мне лучше пережить тебя, иначе ты склюешь и мое лицо. Призрак не в счет. Призрак был больше, чем друг. Призрак — часть его самого.
Джон встал и поднялся по лестнице к узкой кровати, которая раньше принадлежала Доналу Нойе. Это мой удел, подумал он, снимая одежду, отныне и до конца моих дней.
Дейенерис
— Что такое? — вскрикнула Дени, когда Ирри мягко потрясла ее за плечо. Было еще темно. Она сразу поняла, что-то не так. — Это Даарио? Что случилось? — Во сне они были мужем и женой, простые люди, ведущие простую жизнь в высоком каменном доме с красной дверью. Во сне он покрывал ее поцелуями — губы, шею, груди.
— Нет, кхалиси, — прошептала Ирри, — здесь ваш евнух Серый Червь и лысый. Вы примете их?
— Да, — Дени вдруг сообразила, что волосы у нее всклокочены, а постель в полном беспорядке. — Помоги мне одеться. И принеси бокал вина. Нужно привести мысли в порядок.
Утопить в вине мой сон. Она услышала тихие всхлипывания.
— Кто это плачет?
— Ваша рабыня Миссандея, — у Чхику в руках была тонкая восковая свечка.
— Служанка. У меня нет рабов. Почему она плачет? — недоумевала Дени.
— Оплакивает брата, — сказала Ирри.
Остальное рассказали Скахаз, Резнак и Серый Червь, когда предстали перед ней. Они еще не начали говорить, а Дени уже поняла, что новости скверные. Достаточно было одного взгляда на уродливое лицо Бритоголового, чтобы догадаться.
— Сыны Гарпии?
Скахаз кивнул, мрачно сомкнув губы.
— Сколько погибших?
Резнак сжал руки:
— Д-девять, Великолепная. Подлое дело, нечестивое. Кошмарная ночь, кошмарная.
Девять… Эти слова кинжалом поразили ее сердце. Каждую ночь у подножья ступенчатых миэринских пирамид начинался очередной виток войны теней. Каждое утро восходящее солнце освещало тела, еще не успевшие остыть, и чуть поодаль — знак гарпии, нарисованный кровью на камнях. Любой освобожденный раб, ставший слишком богатым или слишком известным обрекался на смерть. Но девять за одну ночь — это слишком… Ее это пугало.
— Что произошло?
Ответил Серый Червь:
— На ваших слуг напали, когда они патрулировали улицы Миэрина, охраняя мир, дарованный городу Вашим Величеством. Дозорные были хорошо вооружены: копьями, щитами и короткими мечами. Они шли по двое, и по двое же погибали. Ваши слуги Черный Кулак и Сетерис были убиты из арбалета в Лабиринте Маздана, Ваших слуг Моссадора и Дурана раздавили сброшенными с речной стены камнями. Ваших слуг Эладона Златовласого и Верное Копье отравили в винной лавке, куда они заглядывали всякий раз, когда были на дежурстве.
Моссадор. Пальцы сами сжались в кулаки. Разбойники с Василиска напали на дом Миссандеи и ее братьев на острове Наат, похитили их и продали в рабство в Астапоре. Миссандея тогда была совсем малюткой, но обнаружив у нее редкие способности к языкам, Добрые Господа определили ее в писцы. Моссадору и Марселину повезло меньше. Их оскопили, и они пополнили ряды Безупречных.
— Кого-нибудь из убийц удалось схватить?
— Ваши слуги взяли под стражу хозяина винной лавки и его дочерей. Они утверждают, что ни о чем не подозревали, и молят о милосердии.
Все они утверждают, что ни о чем не подозревали, и молят о милосердии.
— Пусть ими займется Бритоголовый. Скахаз, проследи, чтобы их держали отдельно друг от друга, и проведи допрос.
— Будет сделано, Ваша Милость. Как прикажете их допрашивать — просто, или с пристрастием?
— Пусть будет обычный допрос для начала. Выслушай их сказки, проверь имена, которые они назовут. Не исключено, что они действительно ни в чем не замешаны, — она замялась. — Их было девять, сказал благородный Резнак. Кто еще?
— Трое вольноотпущенников, убиты в собственных домах, — ответил Бритоголовый. — Ростовщик, сапожник и арфистка Рилона Ри. Они отрезали ей пальцы, перед тем как убить.
Королева вздрогнула. Рилона Ри играла на арфе божественно, словно сама Дева. В Юнкае, будучи рабыней, она выступала перед каждой знатной семьей города. В Миэрине Рилона возглавила вольноотпущенников Юнкая и представляла их на советах, которые созывала Дени.
— Кроме виноторговца вы никого не взяли?
— Ваш слуга с горечью вынужден признать, что никого. Просим простить нас.
Милосердие, подумала Дени. Будет им милосердие — милосердие дракона.
— Скахаз, я передумала. Пусть это будет допрос с пристрастием.
— Слушаюсь. Я мог бы устроить и дочерям допрос с пристрастием на глазах у отца. Это выжмет из него имя-другое.
— На твое усмотрение, главное узнать имена, — гнев жег ее изнутри. — Больше ни одного убитого Безупречного. Серый Червь, пусть твои люди вернутся в казармы. Теперь они будут охранять только мои стены, ворота и меня саму. С этого дня порядок на улицах Миэрина — забота самих миэринцев. Скахаз, сформируй новые патрули, из Бритоголовых и освобожденных, в равном количестве.
— Как прикажете. Сколько человек призвать?
— Сколько потребуется.
Резнак мо Резнак ахнул:
— Но, Великолепная, где взять деньги, чтобы платить им жалованье?
— Деньги мы получим с пирамид. Назовем это налогом на кровь. Каждая из пирамид заплатит мне сто золотых за каждого вольноотпущенника, которого отправят на тот свет Сыны Гарпии.
На лице Бритоголового появилась улыбка:
— Будет сделано, — сказал он, — но да будет известно Вашему Сиятельству, что Великие Господа Зхаков и Мерреков собираются закрыть свои пирамиды и покинуть город.
Дейенерис до смерти надоели Зхаки и Мерреки, ей надоели все миэринцы, великие и мелкие.
— Пусть уходят, но проследи, чтобы они не унесли с собой ничего, кроме одежды на своих плечах. Убедись, что все их золото останется здесь, у нас. И запасы продовольствия тоже.
— Великолепная, — пробормотал Резнак мо Резнак — как можем мы быть уверены в том, что эти высокородные господа решили примкнуть к вашим врагам? Гораздо более вероятно, что они просто переезжают в свои загородные поместья на холмах.
— В таком случае, они не будут возражать, если мы присмотрим за их золотом. Тем более, на холмах не на что его тратить.
— Они беспокоятся о детях, — произнес Резнак.
Да, подумала Дени, и я тоже.
— Дети должны быть в безопасности. Пусть каждый из них пришлет мне двоих. И столько же из других пирамид. Мальчика и девочку.
— Заложники, — радостно воскликнул Скахаз.
— Пажи и виночерпии. А если Великие Господа будут возражать, объясни им, что в Вестеросе — большая честь для ребенка быть выбранным служить при дворе, — об остальном она умолчала. — Ступайте выполнять мои распоряжения. Я буду оплакивать своих умерших.
Вернувшись в свои покои на вершине пирамиды, она увидела Миссандею, которая тихо плакала в постели, изо всех сил стараясь приглушить звук рыданий.
— Пойдем спать ко мне, — сказала она маленькой переписчице. — До утра еще далеко.
— Ваше Величество так добра к Миссандее, — девочка скользнула под одеяло, — он был чудесным братом.
Дени обняла ее.
— Расскажи мне о нем.
— Он учил меня лазать по деревьям когда мы были совсем маленькими, умел ловить рыбу голыми руками. А однажды я нашла его спящим в нашем саду, и над ним порхали сотни бабочек. Он был таким прекрасным в то утро, и ваша слуга… то есть я, я любила своего брата.
— А он любил тебя, — Дени гладила девочку по волосам. — Одно твое слово, моя милая, и я отправлю тебя прочь из этого ужасного места. Как-нибудь найду корабль, который отвезет тебя домой. В Наат.
— Лучше я останусь с вами. В Наате страшно. А что, если работорговцы снова нападут? Я чувствую себя в безопасности рядом с вами.
В безопасности. От этих слов глаза Дени наполнились слезами.
— Я так хочу, чтобы тебе ничего не угрожало, — Миссандея всего лишь ребенок. С ней и она могла представить себя ребенком. — Когда я была маленькой, меня никто не оберегал. Хотя нет, был сир Уиллем, но потом он умер, а Визерис… Я так хочу защитить тебя, но… это так тяжело. Быть сильной. Я не всегда знаю, что делать. А ведь должна знать. У них нет никого, кроме меня. Я королева, я… я…
— …вы мать, — прошептала Миссандея.
— Матерь драконов, — Дени вздрогнула.
— Нет. Мать всем нам, — Миссандея крепче прижалась к ней. — Вашему Величеству нужно поспать. Скоро рассвет, придут просители.