тонкой работы, отделанный чёрным соболем, схваченный на плече кованой серебряной звездой.
Рамси был в чёрном и розовом: чёрные сапоги, пояс, ножны, чёрная кожаная безрукавка поверх розового дублета, словно иссечённого бордовой атласной отстрочкой. В правом ухе его сверкал гранат в форме капли крови. Но и в пышном одеянии он был всё так же безобразен: широкий в кости, с покатыми плечами, крупный, склонный к полноте; краснорожий, весь в прыщах, с приплюснутым носом, небольшим ртом и длинными тёмными волосами, сухими, как пакля. Его толстые мясистые губы были примечательны, но всё внимание приковывали к себе глаза. У него были отцовские глаза — маленькие, близко посаженные, невероятно светлые. Дымчато-серый — так называют этот цвет, но по правде глаза Рамси были лишены цвета как такового, напоминая два осколка грязноватого льда.
При виде Вонючки он улыбнулся влажными губами.
— А вот и он. Мой старый добрый угрюмый дружок.
И добавил для сидевших рядом:
— Вонючка всегда со мной, с самого моего детства. Мой лорд-отец подарил его мне в знак своей любви.
Лорды переглянулись.
— Я слышал, твой слуга мёртв, — произнёс крючковатый. — Говорили, его убили Старки.
Лорд Рамси захихикал.
— Железнорожденные могли бы вам рассказать, что мертвые не умирают, но восстают крепче и сильнее прежнего. Так и Вонючка. Впрочем, от него и вправду воняет могилой, в этом я с вами совершенно согласен.
— От него воняет дерьмом и блевотиной, — крючковатый старик отбросил обглоданную кость и вытер руки о скатерть. — Собственно, с какой целью мы наслаждаемся его обществом за ужином?
Второй лорд, осанистый старик в кольчуге, сверлил Вонючку суровым взглядом.
— А ты приглядись, — сказал он первому. — Поседел, похудел на три стоуна, это да, но он вовсе не из прислуги. Он никого тебе не напоминает?
Сгорбленный лорд снова поднял глаза и на этот раз разглядывал внимательнее, потом вдруг фыркнул:
— Это он? Не может быть. Подопечный Старка. Улыбчивый такой, всё время улыбался.
— Теперь он улыбается немного реже, — признался лорд Рамси. — Боюсь, я лишил его некоторой части красивых белых зубок.
— Лучше бы ты перерезал ему горло, — произнёс лорд в кольчуге. — Пёс, кусающий своего хозяина, годится разве что на шкуру.
— О, шкуру я с него как раз-таки снял, местами, — воскликнул Рамси.
— Это так, милорд. Я плохо вёл себя, милорд. Я был дерзок и… — он облизал губы, пытаясь сообразить, что же он ещё такого сделал. Служи и повинуйся, сказал он себе, и он пощадит, не тронет то, что ещё осталось. Служи, повинуйся, не забывай, как тебя зовут. Вонючка — покорная сучка. — …Я плохо вёл себя, и…
— У тебя рот в крови, — заметил Рамси. — Ты опять грыз пальцы, Вонючка?
— Нет. Нет, милорд, клянусь, — однажды, обезумев от боли, Вонючка попытался отгрызть себе безымянный палец, с которого сняли кожу. Лорд Рамси никогда не рубил пальцы просто так. Ему больше нравилось содрать с него кожу и оставить обнажённую плоть сохнуть, трескаться и гноиться. Вонючку пороли, растягивали на дыбе, резали, но всё это и близко не могло сравниться с муками, которые причиняло отсутствие кожи. От такой боли сходят с ума, долго терпеть её невозможно. Рано или поздно жертва взмолится: "Пожалуйста, хватит, хватит, прекратите эту боль, режьте", — и лорд Рамси не откажет в услуге. Они вдоволь наигрались в эту игру. Вонючка хорошо усвоил правила, его руки и ноги тому подтверждение, но в тот злосчастный раз он забылся и попытался самостоятельно положить конец мучениям, отгрызть себе палец. Рамси это не понравилось, и за свой проступок Вонючка поплатился ещё одним пальцем.
— Я ел крысу, — промямлил он.
— Крысу? — в светлых глазах Рамси сверкали отблески факелов. — Все крысы Дредфорта принадлежат моему лорду-отцу. Как ты посмел отобедать одной из них без моего позволения?
Вонючка не знал, что ответить, поэтому промолчал. Одно неверное слово — и он лишится очередного пальца на ногах, а то и на руках. Пока что на левой руке у него оставалось три пальца, а на правой были целы все, кроме мизинца. На правой ноге тоже не хватало только мизинца, а вот на левой — целых трёх пальцев. Иногда Рамси в шутку говорил, что надо бы восстановить симметрию. Но милорд всего лишь шутит, убеждал он себя. Он не хочет причинять мне боль, он сам говорил мне, он делает это, только если я даю ему повод. Его лорд милостив и добр. Он мог бы и с лица кожу снять кое за что из того, что Вонючка говорил раньше, когда ещё не выучил своё имя и своё место.
— Это начинает утомлять, — произнёс лорд в кольчуге. — Убей его, и дело с концом.
Лорд Рамси подлил себе эля:
— Это омрачило бы наш праздник. Вонючка, у меня для тебя чудесные новости. Я женюсь. Мой лорд-отец едет сюда, и везёт мне девушку из Старков. Дочь лорда Эддарда, Арью. Ты ведь помнишь малютку Арью?
Арья-что-под-ногами, чуть не сорвалось у него с губ. Арья-лошадка. Младшая из сестёр Робба, темноволосая, с вытянутым лицом, тощая, как жердь, вечно чумазая. А её хорошенькую сестру звали Санса. Он вспомнил, что мечтал когда-то, как лорд Эддард Старк выдаст за него Сансу, как перед всеми назовёт его сыном — дурацкие детские мечты. Хотя Арья…
— Да, я помню. Арья.
— Она станет леди Винтерфелла, а её лордом стану я.
Она же ещё ребёнок.
— Да, милорд. Примите мои поздравления.
— А согласен ли ты сопровождать меня на свадьбе, Вонючка?
Он замешкался с ответом.
— Если милорд этого желает.
— Желаю.
Он снова замешкался, пытаясь понять, нет ли в этом какой-то жестокой ловушки.
— Да, милорд. Если вам так угодно. Это честь для меня.
— В таком случае я распоряжусь забрать тебя из этих гнусных подвалов. Тебя отмоют до блеска, выдадут чистую одежду, накормят. Дадут вкусненькой мягкой кашки, ты ведь у нас любишь кашку? А может, даже и пирога с горохом и копчёной грудинкой. У меня будет для тебя небольшое задание, и ты должен стать сильным, как прежде, чтобы мне услужить. А ведь ты хочешь услужить мне, правда?
— Да, милорд. Я хочу этого больше всего на свете, — по телу пробежала дрожь. — Я ваш Вонючка. Умоляю, позвольте мне служить вам. Пожалуйста.
— Ну если ты так просишь… как я могу отказать, — улыбнулся Рамси Болтон. — Я собираюсь на войну, Вонючка. И ты поедешь со мной и поможешь мне привезти домой мою невинную невесту.
Бран
Что-то в крике ворона заставило Брана содрогнуться. Я почти взрослый, напомнил он себе. Я должен быть храбрым.
Но воздух был колючим и холодным, наполненным страхом. Даже Лето боялся. Шерсть у него на загривке встала дыбом. Тени протянулись от холма, черные и голодные. Деревья склонились под тяжестью льда. Некоторые совсем не походили на деревья. Похороненные от корней до кроны в смерзшийся снег, они расположились на холме, словно великаны — чудовищные и уродливые создания, сгорбленные от ледяного ветра.
— Они здесь, — странник выхватил меч.
— Где? — Мира говорила шепотом.
— Недалеко. Я не знаю. Где-то.
Ворон вскрикнул опять.
— Ходор, — прошептал Ходор.
И спрятал руки подмышки. Сосульки повисли на его коричневой бороде, а усы превратились в кусок замерзших соплей, краснеющих в свете заката.
— Волки тоже близко, — предупредил Бран. — Те, что преследовали нас. Лето чует их всякий раз, когда мы идем по ветру.
— Волки — наименьшая из наших бед, — сказал Холодные Руки. — Мы должны подняться. Скоро стемнеет. Хорошо бы вам до ночи быть внутри. Ваше тепло привлечет их.
Он взглянул на запад, где свет заходящего солнца слегка виднелся сквозь деревья, как зарево далекого пожара.
— Здесь одна дорога? — спросила Мира.
— Есть черный ход в трех лигах к северу, на дне карстовой пещеры.
Он мог больше ничего не говорить. Даже Ходор не справился бы со спуском в воронку с Браном на плечах, а что касается Жойена, так у того сил пройти три лиги было не больше, чем пробежать тысячу.
Мира взглянула на холм.
— Подъем выглядит безопасным.
— Выглядит, — мрачно пробормотал их проводник. — Ты чувствуешь холод? Здесь что-то есть. Где они?
— В пещере? — предположила Мира.
— Пещера охраняется. Они не могут пройти, — Холодные Руки указал мечом в сторону холма. — Вход там, на полпути наверх, та расщелина в скале между чардревами.
— Я вижу его, — сказал Бран. Вороны влетали и вылетали оттуда.
Ходор пошевелился:
— Ходор.
— Выемка в скале, вот и все, что я вижу, — сказала Мира.
— Там есть проход. Крутой и извилистый в начале, словно ручей, пробивающий скалу. Если вы дойдете до него, будете в безопасности.
— А как же ты?
— Пещера охраняется.
Мира вгляделась в расщелину на склоне холма.
— Она не дальше тысячи ярдов отсюда.
Да, думал Бран, но весь этот путь — вверх по склону. Холм был крутым и порос лесом. Хотя снегопад кончился три дня назад, снег не растаял. Землю под деревьями покрывало белое, нигде не тронутое полотно.
— Здесь никого, — храбро заявил Бран. — Посмотрите на снег. Никаких следов.
— Белые ходоки легко ступают по снегу, — ответил Холодные Руки. — Они не оставляют следов.
Один из воронов опустился на его плечо. Только дюжина больших черных птиц по-прежнему сопровождала их. Остальные исчезли по пути, каждое утро их становилось меньше.
— Приди, — крикнула птица. — Приди, приди.
Трехглазая ворона, подумал Бран, зеленый провидец.
— Не так далеко, — сказал он вслух. — Немного покарабкаться, и мы будем в безопасности. Наверное, даже сможем развести костер.
Все, кроме проводника, замерзли, промокли и проголодались, а Жойен Рид был слишком слаб, чтобы передвигаться без чьей-либо помощи.
— Идите, — Мира Рид склонилась над братом.
Жойен сидел с закрытыми глазами на поваленном дереве, и его сильно трясло. Та небольшая часть его лица, которую можно было видеть из-под капюшона и шарфа, казалась такой же бесцветной, как и снег вокруг, но легкие клубы пара все еще появлялись при каждом слабом выдохе. Мира несла его весь день.