— Снег, — сказал Бран. — Он упал на меня. Похоронил меня.
— Спрятал тебя. Я тебя вытащила. — Мира кивнула в сторону девочки. — Хотя это она спасла нас. Факел… огонь убивает их.
— Огонь сжигает их. Огонь всегда голоден.
Это был голос не Арьи, не детский голос. Это был голос женщины, высокий и мелодичный, со странной музыкой, не похожей ни на что, слышанное им, и с грустью, разбивающей ему сердце. Бран прищурился, чтобы разглядеть ее получше. Это была девочка, но меньше Арьи, с пятнистой кожей, как у лани, стоящей под покровом листвы. У нее были необычные глаза — большие и блестящие, зеленые с золотом, с узким кошачьим зрачком. Ни у кого не бывает таких глаз. Каштановые, с красновато-золотистым отливом волосы были цвета осени, с вплетенными в них лианами, веточками и увядшими цветами.
— Кто ты? — спросила Мира Рид.
Бран понял:
— Дитя. Дитя Леса.
Он вздрогнул, скорее от изумления, чем от холода. Они очутились в одной из сказок Старой Нэн.
— Первые Люди назвали нас детьми, — пояснила маленькая женщина. — Великаны называли нас вох дак наг гран — беличий народец, потому что мы были маленькими, быстрыми и любили деревья. Но мы не белки и не дети. На истинном языке имя нашего народа означает: те, кто поют песнь земли. К тому времени, как было произнесено первое слово на вашем древнем языке, мы пели наши песни уже десять тысяч лет.
— Но сейчас ты говоришь на общем, — заметила Мира.
— Для него. Для мальчика Брана. Я родилась во времена драконов, двести лет я ходила по миру людей, смотрела, слушала и училась. Я могла бы продолжать ходить, но мои ноги болят и мое сердце устало, поэтому я вернулась домой.
— Двести лет? — спросила Мира.
Дитя Леса улыбнулась:
— Люди — вот настоящие дети.
— У тебя есть имя? — спросил Бран.
— Когда оно мне нужно, — она махнула факелом в сторону расщелины в черной стене пещеры. — Наш путь лежит вниз. Вы должны идти со мной.
Бран вздрогнул опять:
— Странник…
— Он не может идти с нами.
— Но они убьют его.
— Нет. Они давно убили его. Идемте. Там внизу теплее, и ничто не будет вам угрожать. Вас ожидают.
— Трехглазая ворона? — спросила Мира.
— Видящий сквозь зелень, — с этими словами она пошла вглубь, и им оставалось только следовать за ней.
Мира помогла Брану забраться на спину Ходору, хотя его корзина была наполовину сломана и промокла от талого снега. Затем Мира подставила плечо брату и помогла ему встать на ноги. Он открыл глаза:
— Что? — бормотал он. — Мира? Где мы? — затем увидел огонь и улыбнулся. — Я видел очень странный сон.
Узкий извилистый проход был таким низким, что Ходору скоро пришлось пригнуться. Бран вжался в корзину, но вскоре все равно начал задевать и биться затылком о потолок. Сверху ему на волосы и глаза сыпалась грязь, а как-то раз он врезался лбом в толстый белый корень, растущий из стены тоннеля. С корня свисали усики, оплетенные паутиной.
Дитя Леса шла перед ними с факелом в руке. Плащ из листьев шуршал за ее спиной, но проход так сильно петлял, что Бран скоро потерял девочку из виду. Только отблески факела на стенах тоннеля теперь освещали дорогу. Когда они спустились еще ниже, пещера разделилась, но в левом ответвлении царила непроглядная тьма, и даже Ходор догадался идти направо, за факелом.
Из-за бегущих теней казалось, что стены тоже шевелятся. Бран увидел огромных белых змей, выползающих из земли, и его сердце заколотилось от ужаса. Ему показалось, что они забрели по ошибке в гнездо молочных змей или гигантских могильных червей — бледных, рыхлых и мягких. У могильных червей есть зубы.
Ходор тоже увидел их.
— Ходор, — захныкал он, не желая идти дальше.
Но девочка остановилась, чтобы они смогли ее догнать, и в неподвижном свете факела Бран понял: змеи были всего лишь белыми корнями, вроде того, о который он ударился головой.
— Это корни чардрев, — сказал он. — Помнишь сердце-древо в богороще, Ходор? Белое дерево с красными листьями? Дерево не может причинить тебе вред.
— Ходор, — Ходор устремился вперед вслед за их провожатой и ее факелом, в глубины земли.
Они прошли еще развилку, затем еще одну, после чего оказались в гулкой пещере — огромной, как главный чертог Винтерфелла. Каменные зубы свисали с потолка, еще больше их росло из пола пещеры. Дитя Леса в своем лиственном плаще легко находила между ними тропинку. Время от времени она останавливалась и нетерпеливо махала факелом. Сюда, словно говорило пламя, сюда, сюда, быстрее.
Там было еще множество проходов и каменных чертогов, и Бран слышал, как где-то справа от него капает вода. Когда он обернулся посмотреть в ту сторону, то встретил взгляд чужих глаз. Глаза с вертикальными зрачками ярко блестели, отражая свет факела. Дети Леса, сказал себе Бран, девочка не единственная. Но вместе с этим ему вспомнилась сказка Старой Нэн о детях Генделя.
Корни были повсюду: изгибаясь, они проникали через землю и камни, закрывали одни проходы и поддерживали своды других. Все цвета исчезли, внезапно понял Бран. Мир состоял из черной земли и белых корней. У сердца-древа в Винтерфелле были корни толщиной с ногу великана, но здесь встречались корни даже толще. И Бран никогда не видел их в таком количестве. Наверное, над нами растет целая роща чардрев.
Свет снова исчез. Маленькая девочка, которая вовсе не была девочкой, могла двигаться очень быстро. Ходор поспешил за ней, но что-то хрустнуло у него под ногами. Он остановился так резко, что Мира с Жойеном чуть не врезались в него.
— Кости, — сказал Бран. — Это кости.
Земля была усыпана костями птиц и животных. Но были и другие: крупные, которые могли принадлежать великанам, и небольшие, которые могли быть костями детей. По обе стороны, из высеченных в каменных стенах ниш на них смотрели черепа. Бран заметил черепа медведя и волка, полдюжины человеческих и столько же — великаньих. Все остальные были маленькими, необычной формы. Дети Леса. Корни росли прямо из черепов и оплетали все вокруг. На некоторых сидели вороны, следившие за проходящими людьми блестящими черными глазками.
Конечная часть их долгого пути во тьме была самой крутой. Последний спуск Ходор проехал на заднице, скользя и налетая на сломанные кости, грязь и камни. Девочка ждала их внизу, у края естественного моста над зияющей бездной. Бран слышал, как внизу бежит вода. Подземная река.
— Нам надо перейти на ту сторону? — спросил Бран, когда Риды съехали вниз позади него.
Мысль об этом пугала его. Если Ходор поскользнется на узком мосту, они будут падать очень долго.
— Нет, мальчик, — сказала Дитя. — Обернись.
Она подняла факел повыше, и свет как будто сдвинулся и изменился. Мгновение огонь был красно-оранжевым, заполняя пещеру румяным свечением, но затем цвета поблекли, оставив лишь черный и белый. Позади ахнула Мира. Ходор повернулся.
Бледный лорд в черных как смоль одеяниях сидел на сплетенном чардревами троне, в гнезде из корней, что обнимали его усохшие члены, словно мать — младенца.
Его тело напоминало скелет, а одежда настолько истлела, что сначала Бран принял его за еще один труп, так долго пролежавший здесь, что корни проросли над ним, под ним и сквозь него. Кожа мертвого лорда была белой, за исключением кроваво-красного родимого пятна, тянувшегося от щеки к шее. Его белые волосы были тонкими, как корневые волоски, и такими длинными, что касались земли. Корни обвились вокруг ног, подобно древесным змеям. Один зарылся сквозь остатки ткани в сухую плоть бедра и выходил из плеча. Побеги темно-красных листьев росли из черепа, лоб покрывали серые грибы. Кожи оставалось немного, она обтягивала его лицо, тугая и жесткая, словно белая замша, и то тут, то там проглядывали желто-коричневые кости.
— Вы трехглазая ворона? — услышал свой голос Бран.
У трехглазой вороны должно быть три глаза. А у него только один, и тот — красный. Бран ощутил, как этот глаз уставился на него — кровавый омут, блестящий в свете факела. На месте второго из пустой глазницы рос тонкий белый корень, спускаясь по щеке к шее.
— В… ворона? — голос бледного лорда был бесстрастен. Губы двигались медленно, будто позабыв, как складывать слова. — Да, когда-то. Черный наряд и черная кровь. — Его одежда истлела и прохудилась, покрытая мхом и изъеденная червями, но когда-то она была черной. — Я был многими, Бран. Теперь я стал таким, как ты меня видишь, и теперь ты понимаешь, почему я не мог прийти к тебе… кроме как во сне. Я долго наблюдал за тобой, наблюдал тысячей глаз и одним. Я видел твое рождение, а до этого — рождение твоего лорда-отца. Я видел твой первый шаг, слышал твое первое слово, был в твоем первом сне. Я смотрел, как ты упал. А теперь ты, наконец, пришел ко мне, Брандон Старк, хотя уже поздно.
— Я здесь, — сказал Бран, — только я сломанный. Вы… вы исцелите меня… то есть мои ноги?
— Нет, — сказал бледный лорд. — Это не в моей власти.
Глаза Брана наполнились слезами. Мы проделали такой длинный путь. В пещере отдавался эхом шум черной реки.
— Ты никогда не будешь ходить снова, Бран. Но ты будешь летать, — пообещали бледные губы.
Тирион
Долгое время он не шевелился, лежа неподвижно на куче старых мешков, служивших ему постелью, прислушиваясь к ветру в снастях и плеску реки о корпус судна.
Полная луна плыла над мачтой. Она следует за мной вниз по реке, наблюдая своим огромным глазом. Несмотря на теплоту затхлых кож, которыми он укрылся, карлика била дрожь. Мне нужна чаша с вином. Дюжина чаш вина. Но скорее луна начнёт подмигивать, чем этот сукин сын Гриф позволит ему утолить жажду. Вместо этого он пил воду, что обрекало его на бессонные ночи и дни в поту и ознобе.
Карлик сел, сжимая голову руками. Я спал? Подробности сна уже улетучились. Ночи никогда не были добры к Тириону Ланнистеру. Ему всегда плохо спалось, даже на мягких перинах. Он устроил себе постель на крыше каюты "Робкой девы", используя вместо подушки бухту пеньковой веревки. Здесь ему нравилось больше, чем в тесном корабельном трюме: воздух был свежее, а речные звуки куда приятнее, чем храп Утки. Но за удовольствия пришлось платить — палуба была жесткой, и когда он просыпался, его тело ныло и не сгибалось, а ноги затекали и болели.