Чуть севернее Кротового Городка они наткнулись на третьего стража, вырезанного в огромном дубе, отмечающем границу деревни. Его глубокие глаза уставились на королевский тракт. Это лицо не назовешь дружелюбным, подумал Джон Сноу. У лиц, которые Первые Люди и Дети Леса веками вырезали в чардревах, часто был суровый или свирепый облик, но этот большой дуб выглядел особенно злым, как будто он собирался вытащить из земли корни и с ревом броситься за ними. Раны дерева такие же свежие, как и раны людей, вырезавших лик.
Значительная часть Кротового Городка скрывалась под землей, защищенная от холода и снега, поэтому он всегда казался меньше, чем являлся на самом деле. Сейчас это было особенно заметно. Магнар Теннов сжег пустую деревню, когда проходил мимо, чтобы атаковать Черный Замок, и теперь на поверхности были видны лишь груды почерневших балок и старых обожженных камней… Но внизу, под промерзшей землей, все еще сохранились своды, туннели и глубокие подвалы, в которых и нашли убежище люди вольного народа — они теснились в темноте, как кроты, в честь которых деревня получила свое имя.
Фургоны выстроились полумесяцем перед тем, что когда-то было деревенской кузницей. Поблизости стайка раскрасневшихся детей строила крепость из снега, но все они разбежались при виде братьев в черных плащах, исчезая в той или иной норе. Вскоре из-под земли стали выбираться взрослые. Их сопровождало зловоние: запах немытых тел и одежды, испачканной дерьмом и мочой. Джон заметил, как один из его людей сморщил нос и сказал что-то соседнему. Какую-то шутку про запах свободы, предположил он. Слишком многие братья шутили насчет зловония дикарей в Кротовом Городке.
Невежественные свиньи, подумал Джон. Вольные люди ничем не отличались от людей Ночного Дозора: некоторые были чистыми, некоторые — грязными, но большинство из них были иногда чистыми, а иногда — грязными. Эта вонь — неизбежный запах тысячи человек, зажатых в подвалах и тоннелях, вырытых с расчетом не более, чем на сотню.
Одичалые следовали установленному порядку. Они молча выстраивались в шеренги позади фургонов. На каждого мужчину приходились три женщины, многие — с детьми, бледными тощими созданиями, хватающимися за юбки. Джон видел, что младенцев очень мало. Младенцы погибли во время похода, понял он, а пережившие сражение умирали в королевском загоне.
Воинам повезло больше. Три сотни человек подходящего для службы возраста, как заявил Джастин Масси на совете. Лорд Харвуд Фелл пересчитал их. Будут еще и копьеносицы. Пятьдесят, шестьдесят, может, сотня. Джон знал, что Фелл считал и раненых. Он видел пару десятков — мужчины на грубых костылях, с пустыми рукавами и недостающими кистями, мужчины с одним глазом или с половиной лица, был даже безногий человек, которого несли двое товарищей. У всех серые лица, все измождены. Сломанные люди, думал Джон. Мертвяки — не единственные безжизненные существа.
Однако не все воины были сломаны. Полдюжины Теннов в броне из бронзовых пластин сгрудились у входа в один из тоннелей, мрачно поглядывая вокруг и не предпринимая попыток присоединиться к другим. В развалинах старой деревенской кузницы Джон заметил лысого верзилу, в котором признал Халлека, брата Хармы Собачьей Головы. Но свиней Хармы больше не было. Съедены, тут нет сомнений. Те двое в шкурах были Рогоногими, настолько же свирепыми, насколько и тощими, босиком даже на снегу. Среди этих овец еще есть волки.
Вель напомнила ему об этом, когда он в последний раз навещал ее: “У вольного народа и коленопреклоненных больше сходств, чем различий, Джон Сноу. Мужчины — это мужчины, женщины — это женщины, независимо от того, с какой стороны Стены они родились. Хорошие люди и плохие, герои и злодеи, люди чести, лгуны, трусы, скоты… среди нас попадаются всякие, так же, как и среди вас”.
Она была права. Сложность состояла лишь в том, чтобы отличить одних от других, отделить овец от козлов.
Черные братья начали раздавать еду. Они принесли куски жесткой соленой говядины, сушеную треску, сухие бобы, репу, морковь, мешки ячменя и пшеничной муки, маринованные яйца, бочки с луком и яблоками. Джон услышал, как Волосатый Хал объясняет какой-то женщине:
— Ты можешь взять луковицу или яблоко, но не то и другое. Ты должна выбрать.
Казалось, женщина не понимает:
— Мне нужно по два каждого. По одному для меня и по одному — для моего мальчика. Он нездоров, но яблоко поможет ему выздороветь.
Хал покачал головой:
— Ему надо самому прийти за яблоком. Или луком. Не за обоими. Так же, как и тебе. Итак, яблоко или лук? Быстрее, за тобой еще много людей.
— Яблоко, — выбрала она, и Хал дал ей одно — старое и засохшее, маленькое и сморщенное.
— Двигайся, женщина, — крикнул мужчина, стоящий через трех человек после нее. — Здесь холодно.
Женщина не обратила внимания на выкрик:
— Еще одно яблоко, — сказала она Волосатому Халу, — для моего сына. Пожалуйста. Это такое маленькое.
Хал посмотрел на Джона. Джон покачал головой. Они довольно скоро останутся без яблок и если начнут давать по два каждому, кто хочет два, пришедшие позже не получат ничего.
— Прочь с дороги, — сказала девушка позади женщины и толкнула ее в спину. Женщина качнулась, выронила яблоко и упала. Остальная еда разлетелась из ее рук. Фасоль рассыпалась, репа покатилась в грязную лужу, мешочек муки порвался, и драгоценное содержимое полетело в снег.
Раздались сердитые голоса на старом и общем языках. У другого фургона тоже началась толкотня.
— Этого недостаточно, — ворчал старик. — Вы, проклятые вороны, заморите нас голодом до смерти.
Женщина, которую толкнули, ползала на коленях, подбирая еду. Джон увидел блеск обнаженной стали в нескольких ярдах. Его собственные лучники натянули стрелы в тетивах.
Он повернулся в седле:
— Рори. Утихомирь их.
Рори поднес к губам огромный рог и подул в него.
ААААхооооооооооооууууууууууууууууууууууууууууууууууууу.
Суматоха и толчея прекратились. Головы повернулись. Ребенок начал плакать. Ворон Мормонта перешел с левого плеча Джона на правое, тряся головой и бормоча: "Сноу, Сноу, Сноу".
Джон подождал, пока стихнут последние отзвуки, затем пришпорил свою лошадь и выехал вперед, где все могли его видеть:
— Мы кормим вас, как можем, и тем, чем можем поделиться. Яблоки, лук, репа, морковь… впереди всех ждет долгая зима, а наши запасы не бесконечны.
— Вы, вороны, едите неплохо, — протиснулся вперед Халлек.
Пока.
— Мы удерживаем Стену. Стена защищает королевство… а теперь — и вас. Вы знаете врага в лицо. Вы знаете, что нам угрожает. Некоторые из вас встречались с ним прежде. Мертвяки и белые ходоки, нежить с голубыми глазами и черными руками. Я тоже их видел, сражался с ними, даже отправил одного в ад. Они убивают, а потом посылают ваших же покойников против вас. Ни великаны не смогли устоять против них, ни вы, Тенны, ни кланы с ледяной реки, ни Рогоногие, ни вольный народ… и пока дни становятся короче, а ночи — холоднее, наши враги набирают силу. Сотнями, тысячами вы покинули свои дома, и двинулись на юг… разве не для того, чтобы убежать от них? Не для того, чтобы быть в безопасности? Что ж, Стена защищает вас. Мы защищаем вас — черные вороны, которых вы так презираете.
— Защищаете и морите голодом, — сказала коренастая женщина с обветренным лицом, по виду — копьеносица.
— Хотите больше еды? — спросил Джон. — Еда — для воинов. Помогите нам удерживать Стену, и вас будут кормить так же хорошо, как любую ворону. Или так же скудно, когда запасы еды иссякнут.
Наступила тишина. Одичалые настороженно переглядывались.
— Еда, — раздалось бормотание ворона. — Зерно, зерно.
— Драться за тебя? — раздался голос с заметным акцентом. Сигорн, молодой магнар Теннов, говорил на общем языке, сильно запинаясь. — Не драться за тебя. Убить тебя лучше. Убить вас всех.
Ворон замахал крыльями:
— Убить, убить.
Отец Сигорна, старый магнар, был раздавлен упавшей лестницей во время атаки на Черный Замок. Я бы чувствовал себя так же, если бы кто-то попросил меня действовать заодно с Ланнистерами, подумал Джон.
— Твой отец пытался убить нас всех, — напомнил он Сигорну. — Магнар был храбрым воином, но проиграл. А если бы он победил… кто бы сейчас охранял Стену? — он отвернулся от Теннов. — Стены Винтерфелла тоже были прочными, но теперь Винтерфелл превратился в руины, сожженный и разрушенный. Стена крепка настолько, насколько крепки люди, защищающие ее.
Старик, бережно прижимавший к груди репу, ответил:
— Вы убиваете нас, морите голодом, а теперь хотите сделать нас рабами.
Коренастый краснолицый мужчина выкрикнул в знак одобрения:
— Я скорее буду ходить голым, чем носить их черные тряпки!
Одна из копьеносиц засмеялась:
— Даже твоя жена не хочет видеть тебя голым, Баттс.
Множество голосов зазвучало одновременно. Тенны кричали на старом языке. Маленький мальчик вдруг заплакал. Джон Сноу подождал, пока голоса затихнут, потом повернулся к Волосатому Халу и спросил:
— Хал, что ты сказал этой женщине?
Хал смутился:
— В смысле, о еде? Яблоко или лук? Это все, что я сказал. Они должны выбрать.
— Вы должны выбрать, — повторил Джон Сноу. — Все вы. Никто не просит вас произносить наши клятвы, и мне нет дела до того, каких богов вы почитаете. Мои боги — старые боги, боги севера, но вы можете поклоняться красному богу или Семерым или любому другому богу, который слышит ваши молитвы. Копья — вот что нам нужно. Луки. Глаза на Стене.
Я приму любого мальчика старше двенадцати, который знает, как держать копье или натягивать лук. Я приму ваших стариков, раненых и калек, даже тех, кто не может больше сражаться. Они смогут выполнять другую работу. Оперять стрелы, доить коз, собирать хворост, вычищать конюшни… работы много. И да, женщин я тоже приму. Мне не нужны застенчивые девицы, ищущие защиту, но я приму всех копьеносиц, которые захотят пойти.