«А этому что от меня надо?» – удивилась Дени.
– Все на колени перед Дейенерис Бурерождённой, Неопалимой, королевой Миэрина, королевой андалов, ройнаров и Первых людей, кхалиси Великого травяного моря, Разрушительницей Оков и Матерью Драконов, – выкрикнула Миссандея высоким приятным голосом.
Когда Дени поднялась, её токар начал сползать. Она подхватила его и подтянула на место.
– Эй, ты, с мешком, – позвала она. – Ты хочешь говорить с нами? Можешь приблизиться.
Когда он поднял своё лицо, стало видно, что его глаза красны, словно свежие раны. Дени заметила, что сир Барристан белой тенью скользнул к ней ближе. Шаг за шагом, шаркая и спотыкаясь, проситель приближался неуверенной походкой, сжимая в руках мешок.
«Пьян или болен», – решила Дени. Под его сломанными жёлтыми ногтями темнела земля.
– Что это? – спросила она. – У тебя какая-то жалоба или просьба к нам? Чего ты хочешь?
Он нервно облизнул пересохшие, потрескавшиеся губы:
– Я... я принёс...
– Кости? – нетерпеливо продолжила она. – Обгорелые кости?
Мужчина поднял мешок и высыпал его содержимое на мрамор.
Это и в самом деле оказались кости – сломанные и почерневшие. Более длинные были расколоты – из них съели костный мозг.
– Это сделал чёрный... – прохрипел человек по-гискарски. – Он спустился с неба крылатой тенью и... и... и…
«Нет, – вздрогнула она, – нет, нет, о, нет!»
– Ты что оглох, дурак? – заорал просителю Резнак мо Резнак. – Не слышал, что я объявил? Приходи завтра к моим помощникам, и тебе заплатят за твою овцу.
– Резнак, – тихо произнёс сир Барристан, – придержи язык и открой глаза. Это не овечьи кости.
«Нет, – подумала Дени. – Это кости ребёнка».
Глава 3. Джон
У подножия седого утёса, высокого, как само небо, среди чёрных деревьев бежал белый волк. Луна следовала за ним в звёздной вышине, мелькая в просветах между переплетением голых ветвей над головой.
– Сноу, – прошептала луна.
Но волк не ответил. Под его лапами поскрипывал снег, среди деревьев вздыхал ветер. Откуда-то издалека доносился зов сородичей – таких же, как он.
Они тоже охотились. Ливень, хлеставший по шкуре его чёрного брата, терзавшего тушу огромного козла, смывал кровь из раны в боку, вспоротом длинным рогом жертвы. В другом месте его младшая сестра подняла голову, чтобы пропеть луне свою песню, а сотня меньших серых братьев прервала свою охоту, чтобы к ней присоединиться. В холмах, где они находились, было теплее, и в изобилии водилась дичь. Много ночей стая его сестры лакомилась мясом украденных у людей овец, коров и лошадей, а иногда волки пробовали и человеческую плоть.
– Сноу, – хихикая, вновь позвала луна.
Белый волк неслышно бежал по следу, оставленному человеком у подножия ледяной скалы. На языке был привкус крови, а в ушах звенела песнь сотен братьев. Когда-то их было шестеро – пять пищащих слепышей в снегу подле мёртвой матери и он, одинокий, отползший в сторону, пока младшие сосали холодное молоко из её омертвевших сосков. Теперь в живых осталось четверо… и присутствия одного из них белый волк больше не чувствовал.
– Сноу, – настаивала луна.
Белый волк убегал от этого зова, мчась в пещеру ночи, где скрылось солнце. Его дыхание стыло клубами в морозном воздухе. В беззвёздные ночи огромный утёс был чёрен, как камень, тёмной громадой возвышаясь над широким простором, но когда выглядывала луна, он сиял тусклым светом и льдом, подобно замёрзшему водопаду. Волчья шуба была густой и косматой, но когда вдоль ледяной громады дул пронизывающий ветер, не спасал даже такой мех. На другой стороне ветер был ещё холоднее, и волк чувствовал это. Там находился его брат – серый, пахнущий летом.
– Сноу. – С ветки упала сосулька. Белый волк повернулся и обнажил зубы.
– Сноу! – Деревья перед ним расступились, и волк ощетинился.
– Сноу, Сноу, Сноу! – Он услышал хлопанье крыльев.
Вылетевший из тьмы ворон с глухим стуком опустился на грудь Джона Сноу, скрежетнув когтями.
– Сноу! – каркнула птица прямо ему в лицо.
– Я слышу. – Комната была тёмной, а тюфяк – жёстким. Серый свет сочился сквозь ставни, предвещая ещё один тусклый холодный день. – Вот как ты будил Мормонта? Убери свои перья подальше от моего лица. – Джон выпростал руку из-под одеял, чтобы согнать птицу. Ворон был крупным, старым, взъерошенным, наглым и совсем не боялся людей.
– Сноу! – прокричал он, взлетев на столбик кровати. – Сноу, Сноу!
Джон сгрёб подушку и кинул, но птица вспорхнула раньше. Стукнувшись о стену, подушка порвалась, и всё её содержимое разлетелось по комнате. Как раз в этот момент в дверной проём просунулась голова Скорбного Эдда Толлетта.
– Прошу прощения, – произнёс стюард, не обращая внимания на облако перьев, – принести м’лорду завтрак?
– Зерно, – прокаркал ворон. – Зерно, зерно.
– Зажарь ворона, – предложил Джон, – и принеси полпинты пива.
Джон до сих пор не привык к тому, что стюард приносит ему еду и накрывает на стол. Не так давно он сам подавал завтрак лорду-командующему Мормонту.
– Три зёрнышка и один зажаренный ворон, – сказал Скорбный Эдд. – Отлично, м’лорд, только Хобб уже сварил яйца, чёрную колбаску и приготовил печёные яблоки с черносливом. Печёные яблоки просто превосходны, если не считать чернослива. Лично я бы чернослив есть не стал. Как-то раз Хобб нафаршировал им курицу вместе с каштанами и морковью. Никогда не доверяйте поварам, милорд. Нашпигуют тебя черносливом, когда ты этого меньше всего ожидаешь.
– Позже. – Завтрак мог подождать, а Станнис ждать не станет. – Сегодня ночью происшествия в лагере с пленными были?
– Нет, м’лорд, с тех пор, как вы поставили охранников присматривать за другими охранниками.
– Хорошо.
Под Стеной заперли тысячу одичалых – пленников Станниса Баратеона, захваченных во время разгрома орды Манса Налётчика. Среди заключённых находилось много женщин, и некоторые охранники выкрадывали их из-за частокола, чтобы согреть свою постель. Так поступали все подряд: люди короля, королевы, даже кое-кто из чёрных братьев. Мужчины есть мужчины, а это были единственные женщины на тысячу лиг вокруг.
– Сдались ещё двое одичалых, — продолжил Эдд. – Мать с девочкой, вцепившейся в её юбку, и с закутанным в мех младенцем, но он был мёртв.
– Мёртв, – повторил следом ворон. Это было одно из любимых птичьих словечек. – Мёртв, мёртв, мёртв.
Каждую ночь к ним прибивалось всё больше вольного народа – голодные и полузамёрзшие создания, спасавшиеся бегством во время битвы под Стеной только для того, чтобы приползти назад, осознав, что им негде больше укрыться.
– Вы допросили мать? – спросил Джон. Станнис Баратеон разгромил орду Манса Налётчика и захватил в плен самого Короля-за-Стеной… Но за Стеной всё ещё оставались одичалые: Плакальщик, Тормунд Великанья Смерть и ещё тысячи других.
– Да, м’лорд, – ответил Эдд. – Но она знает лишь то, что ей удалось бежать во время битвы и спрятаться в лесу. Мы досыта накормили её овсянкой и отправили за забор, а младенца сожгли.
Сожжение мёртвых детей перестало волновать Джона Сноу, а вот живых – другое дело. Он вспомнил: «Два короля, чтобы пробудить дракона. Сперва отец, потом сын, чтобы оба умерли королями». Эти слова прошептал один из людей королевы, когда мейстер Эйемон промывал ему раны. Джон отмахнулся, посчитав их всего лишь горячечным бредом раненого, но мейстер Эйемон придерживался другого мнения.
– В королевской крови есть сила, – предупредил старый мейстер. – И люди получше Станниса проделывали с ней вещи и похуже.
«Король может быть жестоким и беспощадным, да, но причём тут грудное дитя? Только чудовище способно бросить живого ребёнка в огонь».
Джон отлил в темноте, наполнив ночной горшок под недовольное бормотание пернатого любимца Старого Медведя. Волчьи сны становились всё сильнее, и он обнаружил, что помнит их, даже проснувшись. Призрак знает, что Серый Ветер мёртв. Робб умер в Близнецах, преданный теми, кого считал друзьями, и его лютоволк погиб вместе с ним. Бран с Риконом тоже убиты, обезглавлены по приказу Теона Грейджоя, бывшего некогда воспитанником их лорда-отца… Но если сны не лгут, их лютоволки сумели спастись. Один из них появлялся у Короны Королевы и спас Джону жизнь.
«Вероятно, это Лето. Это у него шкура была серой, а у Лохматого Песика – чёрной».
Ему стало интересно, могла ли хоть какая-то часть души его мёртвых братьев перейти в их волков.
Джон наполнил таз из кувшина рядом с кроватью, умыл лицо и руки, надел чистую одежду из чёрной шерсти, затянул шнурки на чёрной кожаной куртке и обул пару поношенных сапог. Ворон Мормонта понаблюдал за ним проницательными чёрными глазами, а потом выпорхнул в окно.
– Считаешь меня своим рабом? – Джона обдало утренним холодом, пока он затворял окно, сделанное из толстых ромбов жёлтого стекла. Он вдохнул полной грудью, чтобы стряхнуть с себя ночной морок. Ворон улетел. «Эта птица слишком умна». Долгие годы она была спутником Старого Медведя, но это не помешало ей клевать его лицо, когда тот умер.
За дверью спальни начинался лестничный пролёт, спускавшийся в большую комнату, убранство которой составляли обшарпанный сосновый стол и дюжина дубовых стульев, обитых кожей. После того, как Станнис обосновался в Королевской башне, а от сгоревшей башни лорда-командующего остался один остов, Джон расположился в скромной келье Донала Нойе, находившейся за арсеналом. Потом, разумеется, ему нужно будет подыскать себе помещение попросторнее, но сейчас, пока он свыкается с ролью командующего, и это вполне сойдёт.
Грамота, что король вручил ему на подпись, лежала на столе под серебряным кубком, когда-то принадлежавшим Доналу Нойе. Однорукий кузнец оставил после себя скудное наследство: кубок, шесть пенни, медную звезду, червлёную брошь со сломанной застёжкой и старый парчовый дублет, на котором красовался олень Штормового Предела.