Кнут всё ещё был у неё в руках. Дени стегнула Дрогона по шее и закричала:
– Выше!
Другой рукой она схватилась за его спину, вцепившись пальцами в чешую. Чёрные крылья Дрогона били по воздуху. Дени чувствовала под бедрами жар драконьего тела. Её сердце колотилось, точно желало выпрыгнуть из груди.
«Да, – думала она, – да, сейчас, сейчас, давай, давай, неси меня, неси, ЛЕТИ!»
Глава 53. Джон
Тормунд Великанья Смерть не был высок, но боги дали ему широкую грудь и массивный живот. За силу его лёгких Манс Налётчик звал его Тормунд Трубящий в Рог и часто говорил, что когда Тормунд смеется, с гор сходят лавины. Его гневный крик напоминал Джону рев мамонтов.
В тот день Тормунд ревел часто и громко. Он бушевал, кричал, бил кулаком о стол так сильно, что опрокинул кувшин и разлил воду. Рог с мёдом всегда был у него под рукой, и слюна, брызжущая изо рта изрыгавшего угрозы Тормунда, оказалась сладкой. Он обозвал Джона «трусом, лжецом и предателем», обругал его «подставляющим зад поклонщиком с чёрным сердцем, вором и вороной-падальщиком», обвинил его в желании «трахнуть в задницу весь вольный народ». Дважды он швырнул в голову Джона свой рог, правда, предварительно осушив его – Тормунд был не таков, чтобы позволить пропасть хорошему меду. Джон позволил вылить на себя весь этот поток грязи, но ни разу не повысил голос и не ответил на угрозу угрозой. Однако и не уступил больше, чем собирался.
В конце концов, когда снаружи палатки пролегли послеполуденные тени, Тормунд Великанья Смерть – Краснобай, Трубящий в Рог, Ледолом, Тормунд Громовой Кулак, Медвежий Муж, Медовый Король Красных Палат, Собеседник Богов и Отец Тысяч – протянул руку.
– Значит, договорились, и пусть боги простят меня. Я знаю тысячу матерей, которые никогда не смогут.
Джон пожал протянутую руку. В его голове звучали слова клятвы: «Я меч во тьме. Я дозорный на стене. Я огонь, отгоняющий холод, свет, приносящий зарю, рог, пробуждающий спящих. Я щит, обороняющий царство человека». И новая строчка специально для него: «Я страж, что открыл ворота и позволил врагу войти внутрь». Он бы многое отдал, чтобы узнать, правильно ли поступает. Но он слишком далеко зашёл, чтобы повернуть назад.
– По рукам, – ответил Джон.
Рукопожатие Тормунда было костедробильным. Это в нём не изменилось. И борода была такой же, как раньше, но лицо под этими белыми зарослями сильно похудело, а румяные щёки избороздили глубокие морщины.
– Манс должен был убить тебя, когда мог, – сказал Тормунд, пытаясь превратить руку Джона в месиво из плоти и кости. – Золото за овсянку, и мальчики... жестокая цена. Что случилось с тем славным пареньком, которого я знал?
«Его сделали лордом-командующим».
– Как говорится, честная сделка оставляет обе стороны недовольными. Три дня?
– Если я проживу так долго. Кое-кто из моих людей плюнет в меня, услышав об этих условиях, – Тормунд отпустил руку Джона. – Твои вороны тоже будут ворчать, насколько я их знаю. И я тоже должен быть недоволен. Я убил больше ваших чёрных засранцев, чем могу сосчитать.
– Вероятно, будет лучше, если ты не станешь так громко упоминать об этом, когда появишься к югу от Стены.
– Ха! – захохотал Тормунд. Это тоже не изменилось: он всё ещё смеялся легко и часто. – Мудрые слова. Я не хочу, чтобы твои вороны заклевали меня до смерти, – он хлопнул Джона по спине. – Когда мой народ будет в безопасности за вашей Стеной, мы разделим мясо и мёд. Но пока... – одичалый снял браслет с левой руки и кинул его Джону, затем повторил то же с таким же браслетом на правой. – Первый взнос. Я получил их от своего отца, а тот – от своего. Теперь они твои, вороватый чёрный ублюдок.
Браслеты были из старого золота – массивные и тяжелые, с выгравированными древними рунами Первых Людей. Тормунд Великанья Смерть носил их, сколько Джон его знал, они казались такой же неотъемлемой его частью, как и борода.
– Браавосец расплавит браслеты ради золота. Такая жалость. Наверное, тебе стоит оставить их себе.
– Нет. Я не позволю, чтобы болтали, дескать, Тормунд Громовой Кулак заставил вольный народ расстаться с сокровищами, а свои оставил себе, – он ухмыльнулся. – Но я попридержу кольцо, которое ношу на члене. Оно будет побольше этих штучек. Для тебя сошло бы вместо ожерелья.
Джон не смог сдержать смех:
– Ты совсем не меняешься.
– О, я меняюсь. – Улыбка растаяла, как снег летом. – Я не тот, что был в Красных Палатах. Я видел слишком много смертей, да и вещей похуже тоже. Мои сыновья... – лицо Тормунда омрачилось горем. – Дормунд пал в битве за Стену, а он был почти мальчишка. Это сделал один из рыцарей твоего короля, какой-то ублюдок в серых латах и с молью на щите. Я видел тот удар, но мой мальчик умер, прежде чем я смог добраться к нему. А Торвинд... его забрал холод. Этот всегда болел, а однажды ночью умер. И хуже всего, до того как мы об этом узнали, он восстал – бледный с голубыми глазами. Мне пришлось позаботиться о нём самому. Это было тяжело, Джон, – слезы блестели в глазах Тормунда. – По-правде говоря, он не стал настоящим мужчиной, но когда-то он был моим маленьким мальчиком, и я любил его.
Джон положил руку ему на плечо:
– Мне очень жаль.
– С чего бы? Разве не ты всё это устроил? На твоих руках кровь, да, также как и на моих. Но не его кровь, – Тормунд покачал головой. – У меня есть ещё два сильных сына.
– А твоя дочь?..
– Мунда, – улыбка Тормунда вернулась. – Веришь, взяла этого Рика Длинное Копье себе в мужья. У парня член долог, да ум короток, но он хорошо к ней относится. Я сказал ему, что если он хоть раз причинит ей боль, я оторву ему хрен и им же изобью его до крови. – Он снова от души хлопнул Джона. – Тебе пора возвращаться. Если я задержу тебя дольше, они решат, что мы тебя съели.
– Тогда, до рассвета. Три дня, считая с сегодняшнего. Мальчики – первые.
– Я расслышал тебя и первые десять раз, ворона. Кто-нибудь бы мог подумать, что мы не доверяем друг другу, – он плюнул. – Мальчики – первые, ага. Мамонты пойдут в обход. Убедись, что Восточный Дозор ждёт их. Я позабочусь, чтобы не было драк и спешки у твоих треклятых ворот. Мы пойдем красиво, по порядку, как утята – друг за дружкой. А я буду матушкой-уткой. Ха! – Тормунд выпустил Джона из своей палатки.
Снаружи царил яркий и безоблачный день. Солнце вернулось на небо после двухнедельного отсутствия, и голубовато-белая Стена на юге сверкала. Существовала поговорка, которую Джон слышал от стариков в Чёрном Замке: «Настроение Стены меняется чаще, чем у Безумного Короля Эйериса», говорили старики, или, иногда «Настроение Стены меняется чаще, чем у женщины». В облачные дни Стена казалась белым утесом, а в безлунные ночи – чёрной как уголь. Во время снежных бурь Стена выглядела слепленной из снега. Но в такие дни, как этот, любой бы увидел, что она – изо льда. В такие дни Стена сияла ярко, как кристалл септона: каждая трещинка и впадина заполнена солнечным светом, и кажется, что в полупрозрачных волнах танцуют и умирают замёрзшие радуги. В такие дни Стена была прекрасна.
Старший сын Тормунда стоял рядом с лошадьми и разговаривал с Кожаным. Торегг Высокий, так его звали среди вольного народа. Хотя он был выше Кожаного не более чем на дюйм, зато перерос своего отца на целый фут. Гарет по кличке Конь, здоровенный парень из Кротового городка, жался к огню. Он и Кожаный были единственными людьми, которых Джон взял с собой на переговоры. Более внушительный эскорт был бы знаком страха, а если бы Тормунд замыслил кровопролитие, то двадцать бойцов принесли бы не больше пользы, чем двое. Единственной защитой, в которой Джон, действительно нуждался, был Призрак. Лютоволк чуял врагов, даже тех, кто прятал неприязнь за улыбкой.
Но Призрака не было видно. Джон стянул с руки чёрную перчатку, сунул два пальца в рот и свистнул.
– Призрак! Ко мне!
Наверху внезапно захлопали крылья. Ворон Мормонта слетел с ветви старого дуба и уселся на седло.
– Зерно! – прокричал он. – Зерно, зерно, зерно!
– Ты тоже следовал за мной?
Джон потянулся согнать птицу, но вместо этого погладил её перья. Ворон настороженно взглянул на него.
– Сноу, – каркнул он, понимающе кивая головой.
В этот момент между двумя деревьями возник Призрак, рядом с ним шла Вель.
«Они выглядят идеальной пара». Вель оделась во все белое: белые шерстяные штаны, заправленные в сапоги из белёной кожи, белый плащ из медвежьей шкуры, сколотый на плече вырезанным из чардрева ликом, белая туника с костяными застежками. Даже её дыхание было белым... но глаза – синими, длинная коса – цвета тёмного меда, а щёки горели румянцем от холода. Давненько Джон не видел столь восхитительного зрелища.
– Вы пытались украсть моего волка? – спросил он.
– Почему бы и нет? Если бы у каждой женщины был лютоволк, мужчины стали бы куда любезней. Даже вороны.
– Ха! – хохотнул Тормунд Великанья Смерть. – Не вздумай вступать с ней в перепалку, лорд Сноу, она слишком умна для таких, как ты и я. Лучше быстренько укради её, пока Торегг не опомнился и не взял её первым.
Что там говорил о Вель этот мужлан Акселл Флорент? «Созревшая девушка, и весьма привлекательная. Хорошие бёдра, хорошие груди – отлично подходит для деторождения». Все вполне, правда, но женщина одичалых – нечто большее. Она доказала это, разыскав Тормунда, что не смогли сделать опытные разведчики Дозора. «Возможно, она не принцесса, но смогла бы стать достойной женой любого лорда».
Однако этот мост был сожжён давным-давно, и Джон сам бросил факел.
– Я охотно позволяю Тореггу прийти к ней, – сообщил он. – Я же дал клятву.
– Она не будет возражать. Ведь так?
Вель похлопала по длинному костяному ножу у бедра:
– Лорд Ворона может прокрасться в мою постель любой ночью, когда осмелится. После кастрации ему будет гораздо легче держать клятву.