Они заслуживают большего, – решил сир Барристан. – Лучше долгая жизнь в качестве оруженосца, чем короткая в качестве запятнанного рыцаря».
Когда день сменился вечером, Селми велел своим ученикам отложить мечи и щиты и собраться вокруг него. Он рассказывал им, что значит быть рыцарем.
– Честь, а не меч делает человека рыцарем, – произнёс он. – Без чести рыцарь – самый обычный убийца. Лучше умереть с честью, чем жить без неё.
Мальчики смотрели на него с удивлением, но однажды, думал их наставник, они поймут.
После этого сир Барристан вернулся на вершину пирамиды и застал Миссандею читающей среди груд книг и свитков.
– Останься сегодня здесь, дитя, – сказал он ей. – Что бы ни случилось, что бы ты ни видела или услышала, не покидай покоев королевы.
– Недостойная повинуется, – ответила девочка. – Если ей дозволено спросить...
– Лучше не надо. – Сир Барристан в одиночестве вышел в сад на террасе.
«Я не создан для этого», – подумал он, глядя на раскинувшийся внизу город. Пирамиды просыпались одна за другой, на них загорались фонари и факелы, а внизу на улицах сгущались тени. «Заговоры, интриги, шепотки, обманы, тайны внутри тайн. И как я во всё это ввязался?»
Должно быть, ему уже давно следовало привыкнуть к таким вещам. И Красный Замок хранил собственные секреты. «Даже Рейегар». Принц Драконьего Камня никогда не доверял Барристану Селми так, как доверял Эртуру Дейну, и подтверждением тому послужил Харренхолл. «В год ложной весны».
Воспоминания о нём всё ещё отдавали горечью. Старый лорд Уэнт объявил, что устроит турнир, вскоре после того, как его посетил брат, сир Освелл Уэнт, рыцарь Королевской Гвардии. С лёгкой руки Вариса король Эйерис уверовал, что сын плетёт заговор с целью его свержения и весь этот турнир у Уэнта затевался лишь затем, чтобы дать Рейегару предлог встретиться с множеством лордов, собравшихся в одном месте. Со времён Синего Дола Эйерис и носу не казал за порог Красного Замка, но тут вдруг заявил, что поедет в Харренхолл вместе с принцем Рейегаром. И с этого момента всё пошло наперекосяк.
«Будь я рыцарем получше... если бы я спешил принца в последней схватке, как спешил многих других, королеву любви и красоты выбирал бы я...»
Рейегар предпочёл Лианну Старк из Винтерфелла. Барристан Селми сделал бы иной выбор. Не королеву – её и на турнире-то не было. Не Элию Дорнийскую, хотя она была добра и любезна. Если бы Рейегар выбрал её, страна избежала бы войны и многих горестей. Барристан короновал бы юную девушку, недавно появившуюся при дворе, одну из фрейлин Элии... хотя по сравнению с Эшарой Дейн, дорнийская принцесса выглядела кухонной замарашкой.
Даже сейчас, много лет спустя, сир Барристан помнил улыбку Эшары и её смех. Ему достаточно было лишь смежить веки, чтобы перед глазами возникло её лицо, длинные тёмные волосы, спадающие по плечам, и колдовские пурпурные глаза. «У Дейенерис точно такие же глаза». Иногда, когда королева глядела на него, старому рыцарю казалось, что он смотрит на дочь Эшары...
Но дочь Эшары родилась мёртвой, и вскоре его дама сердца бросилась с башни, обезумев от горя по потерянному ребёнку, и, возможно, из-за того, кто обесчестил её в Харренхолле. Эшара Дейн умерла, так и не узнав, что сир Барристан любил её. «Да и откуда ей?» Он был рыцарем Королевской Гвардии и принёс обет безбрачия – ничего хорошего из признания в любви не вышло бы. «Но и из молчания не вышло ничего хорошего. Если бы я спешил Рейегара и объявил Эшару королевой любви и красоты, взглянула бы она на меня, а не на Старка?»
Он никогда уже об этом не узнает. Но из всех ошибок, совершённых Барристаном Селми за всю жизнь, эта тревожила его больше всего.
Небо хмурилось, горячий влажный воздух затруднял дыхание, и всё-таки у рыцаря по спине бегали мурашки. «Дождь, – подумал он. – Надвигается буря. Если не сегодня ночью, то с утра». Сир Барристан задумался, доживёт ли он до бури. «Если у Хиздара есть свой собственный Паук, меня можно записать в покойники». Но коль скоро это так, он намерен умереть как жил – с мечом в руке.
Когда на западе за парусами снующих по Заливу Работорговцев кораблей угас последний луч света, сир Барристан вернулся в пирамиду, вызвал пару прислужников и велел им нагреть воды для мытья. После дневной тренировки с оруженосцами он был весь в грязи и поту.
Принесённая вода оказалась еле тёплой, но Селми лежал в ванне, пока та совсем не остыла, и тёр кожу до красноты. Почувствовав себя чище некуда, рыцарь встал, вытерся и оделся в белое. Чулки, короткие штаны, шёлковая туника, стёганый дублет – всё свежевыстиранное и выбеленное. Затем последовали доспехи, те самые, что королева преподнесла ему в знак признания. Искусно сработанная позолоченная кольчуга, звенья – гибкие, как хорошая кожа, латы покрыты эмалью – твёрдой, как лёд, и сияющей, как свежевыпавший снег. Кинжал на одно бедро, меч на другое – оба висят на белом ремне с золотыми бляшками. Наконец, сир Барристан накинул на себя длинный белый плащ и застегнул его на плечах.
Шлем он оставил на крюке. Узкая прорезь для глаз ограничивала обзор, а ему ещё понадобится смотреть по сторонам. Ночью в залах пирамиды темным-темно, и враги могли напасть с любой стороны. Кроме того, пусть украшавшие шлем вычурные драконьи крылья и услаждают взор, но не дадут соскользнуть в сторону вражескому мечу или топору. Лучше сир Барристан прибережёт шлем для следующего турнира, если по милости Семерых будет участвовать ещё хоть в одном.
Вооружившись и надев доспехи, старый рыцарь сидел и ждал в сумраке своей комнатушки, прилегавшей к покоям королевы. Во тьме перед ним проплывали лица всех королей, которым он служил и которых подвёл, и лица собратьев по службе в Королевской гвардии. Многие ли из них решились бы совершить то, на что он решился? «Некоторые – безусловно. Но не все. Кое-кто без колебаний зарубил бы Бритоголового как предателя». За стенами пирамиды пошёл дождь. Сир Барристан сидел во мраке и слушал. «Дождь похож на слёзы, – думалось ему, – точно плачут мёртвые короли».
Время пришло.
Великую Пирамиду Миэрина построили в подражание Великой Пирамиде Гиса, величественные руины которой в своё время посетил Ломас Долгоход. Как и её древняя предшественница, в чьих алых мраморных чертогах сейчас жили одни летучие мыши да пауки, миэринская пирамида могла похвастаться тридцатью тремя уровнями – боги Гиса почему-то считали это число священным. Сир Барристан в одиночестве начал долгий спуск. Его белый плащ струился за спиной. Рыцарь пошёл не по парадной лестнице из узорчатого мрамора, а по предназначенной для слуг – более узкому, крутому и прямому спуску, скрытому в толще кирпичных стен.
Двенадцатью уровнями ниже Селми нашёл Бритоголового. Грубое лицо Скахаза было спрятано под той же самой маской, что и утром – летучая мышь-вампир. С Бритоголовым было шесть Медных Тварей в одинаковых масках изображавших насекомых.
«Саранча», – сообразил Селми.
– Гролео, – произнёс он.
– Гролео, – ответила саранча.
– Если понадобится, у меня есть ещё саранча, – сообщил Скахаз.
– Шестерых хватит. Что со стражниками у дверей?
– Там мои люди. У вас не будет проблем.
Сир Барристан поймал Бритоголового за руку.
– Не проливайте крови, разве что не останется другого выхода. Наутро соберём совет и объясним городу, что мы сделали и ради чего.
– Как скажешь. Удачи, старик.
На этом они разошлись. Медные Твари последовали за сиром Барристаном, продолжившим спуск по лестнице.
Покои короля располагались в самом сердце пирамиды, на шестнадцатом и семнадцатом уровнях. Добравшись до них, Селми обнаружил, что двери во внутренние помещения надёжно заперты и охраняются парой Медных Тварей. Из-под капюшонов лоскутных плащей выглядывали маски крысы и быка.
– Гролео, – сказал сир Барристан.
– Гролео, – отозвался бык. – Третий коридор справа.
Тот, что был в маске крысы, отомкнул цепь. Сир Барристан и его спутники вступили в узкий, освещённый факелами коридор для слуг со стенами из чёрного и красного кирпича. Шаги заговорщиков отдавались эхом от пола – они миновали два коридора и свернули в третий справа.
Перед резными дверями в королевские покои стоял Железнокожий, молодой гладиатор, пока ещё не выбившийся в первые бойцы на арене. Его щёки и лоб покрывали замысловатые чёрно-зелёные татуировки – то были древние валирийские колдовские письмена, которые, как предполагалось, должны сделать кожу и мышцы гладиатора твёрдыми как сталь. Такие же изображения украшали грудь и руки Железнокожего, правда, неизвестно, могут ли они действительно остановить меч или топор.
Но с татуировками или без, Железнокожий всё равно выглядел грозно – гибкий и жилистый парень был на голову выше сира Барристана.
– Кто идёт? – закричал он, размахивая двуручным топором, тем самым преграждая им путь. Увидев сира Барристана и медную саранчу, гладиатор снова опустил топор. – Старый сир.
– Если король позволит, мне нужно кое-что ему сказать.
– Время позднее.
– Время позднее, но дело неотложное.
– Могу спросить. – Железнокожий постучал древком топора в двери королевских покоев. Приоткрылась щель, из неё выглянул детский глаз, и тонкий голосок из-за дверей спросил, в чём дело. Железнокожий ответил. Сир Барристан услышал, как убирают тяжёлый засов, и, наконец, двери распахнулись.
– Только вы один, – сказал Железнокожий. – Пусть Твари подождут здесь.
– Как пожелаете. – Сир Барристан кивнул саранче, и один из стражников ответил тем же. В одиночестве Селми вошёл в дверь.
Занятые королём тёмные лишённые окон и окружённые со всех сторон кирпичными стенами в восемь футов толщиной покои, внутри были просторны и роскошны. Огромные балки из чёрного дуба подпирали высокие потолки, а полы устилали шёлковые квартийские ковры. На стенах висели бесценные гобелены, древние, по большей части поблекшие, с картинами былых побед Старой Гискарской Империи. На самом большом из них изображалось, как выживших солдат разбитой валирийской армии прогоняют под ярмом и заковывают в цепи. Арочный вход в королевскую опочивальню охраняла пара искусно вырезанных из сандалового дерева, отполированных и натёртых маслом фигур любовников. Сиру Барристану они внушали отвращение, хотя, без сомнения, статуи должны были своим видом распалять страсть. «