— Солдатам? — разыграл удивление Тирион. — Я здесь вижу только рабов. На тебе ошейник, как и на мне.
Шрам замахнулся, Тирион полетел вверх тормашками.
— Мне его Йеццан надевал, а не ты.
Карлик вытер кровь с разбитой губы. Пенни помогла ему встать.
— Господину правда нужна вода, — заныл он. — Так Сласти сказал.
— Пусть Сласти имеет сам себя, благо он так устроен. Никакие уроды нами распоряжаться не будут.
Ничего не выйдет… У рабов своя иерархия, а гермафродита все ненавидят за то, что он так долго был хозяйским любимчиком. Что же делать? Нянюшка умер, Йеццан слова выговорить не может, а племяннички, заслышав копыта сивой кобылы, мигом вспомнили о каких-то неотложных делах.
— Вода, — повторил Тирион. — Лекарь сказал, из реки нельзя, только колодезную.
— Вот вы двое и валите за ней, — пробурчал Шрам.
— Мы? Нам это не под силу. Можно тележку взять?
— Пешком топайте.
— Нам же придется раз десять сходить туда и обратно.
— Хоть сто, мне-то что.
— Все равно мы столько не натаскаем.
— Возьми своего медведя, — посоветовал Шрам. — Он только на то и годен — ведра таскать.
— Да. Хорошо, хозяин.
Это Шраму понравилось.
— Тащи ключи, Морго, — велел он, — а ты, карлик, слушай меня: наберете ведра и сразу назад. Сам знаешь, что бывает за попытку бежать.
— Бери ведра, — сказал Тирион Пенни, а сам вместе с Морго пошел выпускать из клетки сира Джораха Мормонта.
Рыцарь к рабству привыкать не желал и роль медведя, уносящего прекрасную деву, исполнял с большой неохотой, если вообще до этого снисходил. Он не пытался бежать и не оказывал сопротивления стражникам, но на приказы отвечал проклятиями и не слушался их. Нянюшка, недовольный этим, посадил его в железную клетку и приказывал бить каждый вечер, когда солнце опускалось в залив. Мормонт выносил палки молча и лишь ругался сквозь зубы.
«Вот упрямый дурень, — думал Тирион, глядя на это. — Надо было уступить его Зарине — может, такая участь его бы больше устроила».
Из клетки Мормонт вылез с запекшейся от крови спиной, его лицо мало походило на человеческое. Нагое тело прикрывал лишь грязный желтый лоскут на бедрах.
— Поможешь им натаскать воды, — велел Морго.
Мормонт только глядел исподлобья: некоторым людям легче умереть свободными, чем жить в рабстве. Сам Тирион ничем таким не страдал, но если рыцарь убьет Морго, ему тоже не поздоровится.
— Пошли, — сказал он и зашагал прочь, надеясь пресечь этим дурацкие замыслы Мормонта.
Боги в кои-то веки сжалились: Мормонт пошел за ним.
Пенни взяла два ведра, Тирион тоже два, сир Джорах четыре, по два на каждую руку. Ближайший колодец был вырыт у Ведьмы, к нему они и направились. Колокольчики на ошейниках позвякивали, не привлекая, однако, внимания: рабы и рабы. Ошейник имеет свои преимущества, особенно позолоченный, с надписью «Йеццан зо Каггац». С колокольчиками — значит, ценный товар, а чудовищно толстый, воняющий мочой Йеццан богаче всех в Желтом Городе и привел на войну целых шестьсот солдат. Рабы с его именем на ошейниках могут ходить где угодно в пределах лагеря… пока Йеццан жив.
Солдаты Звонких Лордов на пустыре маршировали, звеня оковами и делая выпады длинными копьями. Другие рабы строили откосы из песка, укрепляли их камнем и вкатывали на них баллисты и скорпионы: нацеливали машины в небо, чтобы черного дракона обстреливать. Тирион ухмылялся, глядя, как они пыхтят и ругаются. Каждый второй солдат имел при себе арбалет и колчан с болтами на бедре.
Попусту суетятся. Королевской зверюшке это все нипочем. Разве что железная стрела из скорпиона в глаз попадет, а так он лишь разъярится.
Глаза у дракона самое слабое место. Глаза и мозг. Не брюхо, как в сказках сказывается: там чешуя такая же прочная, как на спине и боках. И не глотка: с тем же успехом можно пытаться гасить огонь, меча в него копья. «Смерть исходит из пасти дракона, но не может войти в нее», — пишет септон Барт в своей «Противоестественной истории».
Чуть дальше два легиона из Нового Гиса бились со щитами, стенка на стенку; их сержанты в железных полушлемах с конскими плюмажами выкрикивали команды на понятном только им диалекте. На первый взгляд гискарцы казались более грозными, чем юнкайские солдаты-рабы, но Тирион сомневался. Легионеры вооружены и вымуштрованы на манер Безупречных, однако евнухи отдают военному ремеслу всю свою жизнь, а гискарцы — свободные граждане и служат всего по три года.
Очередь к колодцу растянулась на добрую четверть мили. Под Миэрином, на расстоянии дня пути, их совсем мало, потому и ждать приходится долго. Почти все войско пьет из Скахазадхана, чего Тирион и до наказа лекаря не мог похвалить. Кто поумнее, берет воду не ниже отхожих канав, только вот городские стоки все равно выше.
То, что колодцы с хорошей водой за городом все-таки сохранились, доказывает неопытность Дейенерис Таргариен по части осад. Надо было отравить их, чтобы из реки пили все юнкайцы без исключения, — тогда осада ненадолго бы затянулась. Лорд-отец определенно бы так и сделал.
Рабы Йеццана продвигались к колодцу медленно, звеня колокольчиками. От этого перезвона Тириону хотелось выковырять кому-нибудь глаза ложкой. Грифф, Утка и Хелдон Полумейстер должны уже доплыть до Вестероса со своим юным принцем. И он был бы с ними, кабы похоть не одолела. Мало ему было убить отца — нет, подавай еще шлюху и море вина, чтоб уж совсем из дерьма не подняться. В итоге он звенит золотыми колокольчиками на другом краю света. Если хорошенько постараться, можно вызвонить «Рейнов из Кастамере».
Где, однако, услышишь столько свежих сплетен и новостей, как не у колодца?
— Я видел все своими глазами, — говорил старый раб в ржавом ошейнике. — Видел, как дракон отрывал руки-ноги, перекусывал людей пополам и сжигал их дотла. Народ бежать кинулся, но я, клянусь всеми богами Гиса, насладился зрелищем до конца. На пурпурном ряду сидел, дракону туда не достать было.
— Королева села на дракона и улетела, — настаивала темнокожая женщина.
— Улетела, только недалеко. Когда по дракону стреляли из арбалетов, ей попали прямо между грудей. Она свалилась в уличную канаву, и повозка ее раздавила. Одна моя знакомая девушка знает человека, который сам это видел.
В этом обществе умнее было бы помолчать, но Тирион не сдержался.
— Тела-то не нашли.
— А ты почем знаешь? — нахмурился старый раб.
— Так они ж там были, — сказала женщина. — Не помнишь, что ли, турнир двух карликов?
Старик прищурился, точно видел их в первый раз.
— А, ну да. Которые на свиньях скакали.
Вот она, слава. Тирион отвесил изысканный поклон и не стал говорить, что одна из свиней вообще-то собака.
— Та, на которой я езжу, моя сестра. Видишь, у нас носы одинаковые? На нее наложили чары. Поцелуешь ее — станет женщиной, но тебе быстро захочется превратить ее обратно в свинью.
Старик посмеялся вместе со всеми.
— Стало быть, ты видел ее, королеву, — сказал рыжий парнишка. — Она вправду такая красавица?
Тирион видел тоненькую девчушку с серебристыми волосами, в токаре, под покрывалом. Как следует не разглядел — свиньей управлять надо было. Королева сидела в ложе со своим королем, но Тирион смотрел больше на рыцаря в белом плаще, что стоял позади нее: Барристана Селми он бы узнал где угодно, Иллирио не ошибался на этот счет. А вот узнал ли Селми его? И что, если да?
Тирион чуть было не открылся тогда, но что-то — осторожность, трусость или чутье — ему помешало. Со стороны Барристана Смелого он мог ждать только вражды: тот никогда не одобрял присутствия Джейме в своей Королевской Гвардии. До мятежа он считал, что Джейме слишком молод и зелен, после будто бы говорил, что Цареубийце надо сменить белый плащ на черный. А Тирион виновен куда больше, чем его брат. Джейме убил безумца, Тирион пустил стрелу в пах собственному родителю. Он, вероятно, все равно бы рискнул, но тут Пенни засадила копьем ему в щит, и он упустил свой случай.
— Королева смотрела, как мы представляем, — сказала Пенни, — но потом мы ее больше не видели.
— А дракона-то? — удивился старик.
Дракона тоже. Боги даже его Тириону не показали. Когда Дейенерис Таргариен улетала, Нянюшка заковывал карликов, чтобы не сбежали на обратном пути. Нет бы ему улепетнуть вместе с другими зрителями — тогда Тирион и Пенни тоже умчались бы, звеня колокольцами.
— Там что, был дракон? — Карлик пожал плечами. — Я знаю только, что мертвых королев на улице не находили.
— Да мертвецов сотнями подбирали, — не сдавался старик. — Тащили их в яму и жгли, хотя половина и так поджарилась. Может, ее не узнали, раздавленную-то и в крови. Или узнали, а вам, рабам, не сказали.
— «Вам, рабам»? — повторила женщина. — На тебе на самом ошейник.
— Газдоров, — похвалился старик. — Мы с ним отродясь вместе, все равно что братья. Вы, астапорские да юнкайские, только и ноете о свободе, а я бы свой ошейник не отдал, хоть предложи драконья королева мне пососать.
Тирион с ним не спорил. Хуже всего в рабстве то, что к нему привыкаешь, и жизнь большинства рабов не слишком отличается от жизни слуг в Бобровом Утесе. Попадаются, конечно, особо жестокие хозяева и надсмотрщики, но о вестеросских лордах, стюардах и бейлифах можно сказать то же самое. Юнкайцы, если рабы выполняют свою работу и не бунтуют, обращаются со своей собственностью довольно прилично. Этот старик в ржавом ошейнике, гордящийся тем, что принадлежит Вислощекому, — скорее правило, чем исключение.
— Газдор Великое Сердце? Наш хозяин Йеццан очень высокого мнения о его уме. — Йеццан, если по правде, говорил, что в его левой ягодице ума больше, чем у Газдора с братьями.
Миновал полдень, когда их очередь наконец подошла.
— За водой для Йеццана всегда приезжает Нянюшка, — с подозрением заметил одноногий колодезный раб. — С четырьмя людьми, на тележке. — Ведро плюхнулось в колодец, и облупленные, тощие, сильные руки потащили его наверх.