Глава V
1954.
ГОЛЛИВУД, КАЛИФОРНИЯ.
Каждый студент должен был в качестве курсовой работы снять десятиминутный ролик и показать материал профессиональным кинематографистам. Когда Дэнни узнал о том, что в этом году темой одночастевки выбрана война, он оцепенел. Все его сокурсники рылись в документах Нюрнбергского процесса, просматривали военную хронику, а он слишком усердно в свое время пытался забыть все это. Он не мог снова стать Мойше. Он хотел даже отказаться от курсовой, но это означало бы потерю целого года.
Внезапно его осенило — он снимет фильм о Тайроне. Пусть чернокожий десантник возвращается с войны к себе на Юг с маленькой белой девочкой, оставшейся сиротой. Фильм будет называться «Спасенная».
С подбором актеров хлопот не было: все, с кем он подрабатывал в кафетерии, мечтали повертеться перед камерой в надежде, что их заметит кто-нибудь из профессионалов. Расходы по съемкам брал на себя университет. Трудности возникли было с исполнителем главной роли, поскольку чернокожих актеров было мало. В конце концов Тайрона сыграл повар и справился со своей задачей блестяще.
Натуру снимали в предназначенном на снос квартале, на месте которого собирались выстроить стадион. Фейерверк и салют в честь Дня Независимости прекрасно заменили фонограмму батальных сцен. В первый день съемок Дэнни, стоя перед своими актерами и объясняя им смысл сцены, окончательно поверил, что когда-нибудь станет режиссером.
«Спасенная» получила первую премию.
* * *Довольно скоро после этого Милтон Шульц, прыткий и шустрый молодой человек из агентства «Фэймос Артистс», входивший в жюри, пригласил его на «интервью».
Дэнни пришел в дом на углу Биверли-Драйв и Уилшайр-Булевард загодя, поднялся на шестой этаж и стал ждать в приемной. Вокруг сидели, стояли, расхаживали молодые красавцы, сексапильные девушки и какие-то бородачи — писатели, как он догадался. Когда появился мистер Чарльз Гроссман, все взоры обратились к нему, хотя на улице никто не обратил бы на него внимания. Однако этот человек ничем не примечательной наружности — среднего роста, темноволосый, круглолицый — был одним из самых удачливых и влиятельных голливудских агентов. Не взглянув на тех, кто часами, а, может быть, сутками ждал встречи с ним, он прошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.
— Мистер Деннисон, — раздался голос секретарши, — пройдите, пожалуйста, налево по коридору, последняя дверь.
У Милтона Шульца было пухлое лицо, украшенное реденькой бородкой, не делавшей его старше. Ему, наверно, было лет на пять больше, чем Дэнни. За очками в черепаховой оправе весело поблескивали маленькие глазки, и казалось, он еле сдерживается, чтобы сию минуту не выложить какой-нибудь забавный секрет. Когда он, встав из-за стола, пошел навстречу Дэнни, тот заметил, что на нем туфли на высоких каблуках и толстой подошве — ему явно не хватало роста: Дэнни рядом с ним казался просто гигантом.
— Мне понравилась ваша лента, — с места в карьер начал Шульц. — Сценарий сами писали?
— Сам.
— Сами поставили, сами продюсером были?
— Да.
— Великолепно! Мастерская работа! И берет за душу!
— Спасибо, — скромно ответил Дэнни.
— А сцена с девочкой — просто потрясающая. Сразу вспомнились все невинные жертвы нацизма. Я был глубоко тронут. Вы — еврей?
Дэнни почувствовал знакомую тяжесть под ложечкой.
— Нет… Но всегда восхищался этим народом и, как многие, ужасался тем страданиям, которые выпали на его долю.
— Ну, среди гоев таких, положим, немного, — пробормотал Шульц.
— Как вы сказали? Среди кого?
— Среди гоев. Ну, неевреев. В этом слове ничего обидного нет — с улыбкой пояснил Шульц.
Дэнни, глубоко вздохнув, ответил слабой улыбкой.
— Однако здесь, в Голливуде, еврейская тема успеха не имеет, залов не собирает. Тут другое нужно. — Он подмигнул и показал на фотографию пышногрудой девицы. — Одна из моих клиенток. Нужны такие, как у нее, или даже побольше.
Оба засмеялись. Шульц подвел Дэнни к кожаному дивану, перед которым на столике стояли шахматы.
— Играете?
— Нет, не приходилось.
— Вот это зря. Замечательная штука. Ну, это так, к слову… Скажите, что вы собираетесь делать?
Ответ у Дэнни был припасен заранее.
— Собираюсь снимать художественные фильмы.
Черные брови Шульца изогнулись, как два полумесяца.
— Вот как? Ни больше, ни меньше?
— Ну, я…
— Чтобы иметь право скомандовать «Мотор!», курсовой одночастевки мало.
Дэнни покраснел.
— Давайте-ка лучше начнем с телевидения.
— Придется ехать в Нью-Йорк?
— Нет, можно и тут посидеть. Я вас представлю одному из режиссеров Си-Би-Эс. Идет?
— Да, сэр, конечно.
— Да зови меня просто Милт.
— Хорошо, сэр. То есть, Милт.
Агент набросал несколько слов на листке бумаги.
— Вот его фамилия и адрес. Он тоже мой клиент, — потом чуть понизил голос. — Зашибает сильно. Он — из этих, из стариков. В последнее время стал что-то сдавать. Не тянет. Ему надо будет помочь. Понимаешь?
Дэнни кивнул.
— А я двух зайцев убиваю. Вытягиваю его работу и одновременно даю тебе шанс… Даже трех. И получаю от вас обоих, по десять процентов комиссионных. — Он расхохотался.
Дэнни тоже засмеялся, чувствуя, что попал в надежные руки.
* * *Над массивной тяжелой дверью мигала красная лампочка и горело предупреждение: «НЕ ВХОДИТЬ!» Дэнни дождался, когда лампочка погаснет, и, быстро повернув ручку, оказался в гигантском, размером с авиационный ангар павильоне студии «Парамаунт», где шла съемка телефильма. Пока он пытался освоиться в сутолоке съемочной площадки, к нему подскочил долговязый белобрысый парень.
— Дэнни Деннисон?
— Да, сэр.
— Да какой там «сэр». Называй меня Слим, — рассмеялся тот. — Я ассистент режиссера — так изящно называется моя каторжная должность. Пошли!
Дэнни зашагал за ним мимо рабочих, ставивших декорации, актеров, репетировавших эпизод, разминавшихся у станка балерин, еще каких-то людей, толпившихся у кофеварки. Слим подвел его к сгорбившемуся над чашкой человеку на высоком стуле, по спинке которого шла надпись: «МИСТЕР ЭНДРЮ».
— Дэнни Деннисон.
Мистер Эндрю вздрогнул и обернулся. Потом снял темные очки и стал вглядываться из-под набрякших полуопущенных век в лицо Дэнни, словно вспоминая, где он мог его видеть раньше. Помотал головой, так что разлетелась полуседая грива волос, и, наконец, сказал:
— А-а! Тот паренек, которого Милт обещал прислать.
— Я очень рад, мистер Эндрю, что мне выпала честь работать вместе с вами…
— Раньше времени не радуйся, — прозвучал в ответ низкий хрипловатый голос.
Дэнни не знал, шутка ли это, и надо ли рассмеяться.
Эндрю, отвернувшись, наливал что-то из термоса в чашку.
— Ладно, еще поговорим. Пока держись за Слима.
Они отошли, и Слим ободряюще улыбнулся Дэнни:
— Он отличный малый и большой режиссер. Был… К нам он перешел из «Лондон-Филмз».
— Ах, вот почему он пьет столько чая!
— Чая? — хмыкнул Слим. — Н-да, он без чая жить не может. — И сейчас же закричал в глубину павильона: — Массовка, по местам! Музыканты, выдвиньтесь!
Шумная толпа двинулась к съемочной площадке, превратившейся в ночной клуб. Вспыхнули юпитеры. Слим взглянул на Эндрю, и тот, отхлебывая из чашки, кивнул. «Внимание! — завопил Слим. — Камера! Мотор!» Из динамиков грянула танцевальная музыка, все заплясали, музыканты самозабвенно имитировали игру на своих инструментах. Потом музыка резко оборвалась, но актеры продолжали ритмично двигаться в такт неслышной мелодии. Двое актеров, исполнявших главные роли, начали разговаривать, повышая голос, чтобы заглушить беззвучную музыку. Слим подал сигнал, и она раздалась снова. Потом он глянул на Эндрю и крикнул «Стоп!» Танцующие застыли. «Дубль пять. Снято!» Статисты, шумно переговариваясь, покидали площадку.
Слим с видом заговорщика наклонился к Дэнни:
— У нас на телевидении считается: не то хорошо, что хорошо, а то, что быстро. — Он кивнул на Эндрю, все еще сгорбленного над чашкой. — Он выдающийся режиссер, но ужасно копается. Поэтому ты оказался здесь.
После съемок Дэнни следом за постукивавшим тростью по плитам пола Эндрю направился в его кабинет. Там режиссер усадил его и предложил виски, которое составляло большую и лучшую часть содержимого термоса. Когда они выпили, Эндрю спросил:
— Паренек, чем ты намерен заниматься?
— Снимать кино, сэр, игровое кино.
— Сначала надо овладеть ремеслом. Те, кто сегодня хорошо пишет и снимает для телевидения, завтра будут делать игровое кино.
— Вы полагаете, сэр?
— Я в этом уверен. — Он снял темные очки и протер стекла рукавом. — Студийные дурни в грош не ставили ТВ, когда оно появилось, а потом заметили, что каждый вторник по вечерам город вымирает и в кинотеатрах пусто.
— А где же зрители?
— А зрители сидят по домам и смотрят очередную серию по «ящику». Джек Уорнер, от большого ума, запретил тем звездам, что паслись на его лугах, сниматься для ТВ. А теперь он запускает по три сериала одновременно. Телевидение — это восхитительная штука. Все дело портят те, кто нами вертит.
— То есть, телекорпорации?
— Да нет… они мало что решают.
— А кто ж тогда?
— Рекламодатели. Спонсоры. Вот сейчас, например, у нас спонсор — табачная фирма. И хочешь верь — хочешь нет, мне приказано, чтобы все положительные герои в кадре курили, а злодеи нет. Ну, что ты вытаращился на меня? Злодей не должен курить хорошие сигареты. — Он хрипло расхохотался. — А вот тебе история похлеще. Когда делали сериал о Нюрнбергском процессе, спонсор — некая газодобывающая компания — наложила запрет на слово «газ». А? — От смеха Эндрю согнулся вдвое. — Весь фильм был про то, как евреев убивали в газовых камерах, а слово «газ» произносить было нельзя. Нет, как тебе это? — Он вдруг оборвал смех. — Ну, теперь понял, кто нам гадит?