Он постучал, дверь открылась, и бледное лицо Патриции, бросившейся к нему на шею, осветилось радостной улыбкой.
— Папа! Папа! Какой чудный медведь! Он мне так нравится! Совсем такой же был у меня, когда я была маленькая.
— Я так и думал, что ты его не забыла, — он поглядел на нее: взрослая, красивая, похожа на Стефани, и вместе с тем совсем по-детски прижимает к груди своего мишку.
— Как мне жалко, что не удалось пообедать вместе. Джи-Эл передал мне твою записку. Но я понимаю — у тебя столько дел.
Дэнни, на миг оцепеневшему, хотелось завопить «Это подлая, наглая ложь», но он не промолвил ни слова. Незачем вносить в душу этого хрупкого существа новую смуту.
Она прислонила медведя к вазе, где стояли белые розы, посланные им накануне Стефани.
— Мишка любит гулять в саду!
— Отличный сад. Какие красивые розы.
— Маме кто-то прислал, а кто — неизвестно: ни карточки, ни записки. Но она ужасно обрадовалась.
Дэнни сел рядом с дочерью на диван:
— А где она?
— Джи-Эл повез ее к доктору. Она не хотела ехать. — Патриция вытащила из вазы цветок и стала нервно вертеть его в руках. — Она такая несчастная, грустная… И они с Джи-Эл все время ссорятся. Странно: он такой добрый и просто хочет ей помочь.
— Знаешь, девочка моя, иногда все гораздо сложней, чем кажется на первый взгляд.
Лепестки розы медленно опускались на пол. Патриция провожала их взглядом.
— Папа, я все понимаю, вы развелись, Джи-Эл мне объяснил, но мы с тобой будем снимать кино? — она смотрела на него печально.
— Конечно, будем.
— Джи-Эл не любит кино… Ты бы рассказал ему, как снимают фильмы… Может, он просто не понимает… Поговори с ним, папа. — Она взглянула на часы. — Он вот-вот вернется.
— В другой раз. Мне пора на студию. — Он крепко обнял ее. Потом повисло неловкое молчание, и Дэнни сказал: — Не забудь мишку покормить — он мед любит.
— Не забуду.
— И еще не забудь: я очень тебя люблю и всегда буду любить, что бы ни случилось.
— И я тебя люблю, папа.
— И ты всегда будешь моя маленькая Пат?
— Всегда.
— Всегда?
— Всегда.
В лифте Дэнни вытер слезы. Слава Богу, он еще не потерял ее. Может быть, и вправду они станут близки, как когда-то?
Двери лифта раскрылись. Прямо перед ним стоял Стоунхэм. Мгновение они молча смотрели друг другу в глаза.
Первым заговорил Джи-Эл:
— Я ведь слов не ветер не бросаю. Я вас уничтожу.
Глава XIV
1987.СЕВЕРНАЯ ФИЛАДЕЛЬФИЯ, ПЕНСИЛЬВАНИЯ.— Дедушка! Дедушка! — маленькая чернокожая девочка спрыгнула с велосипеда, взбежала по выщербленным ступеням крыльца.
— Ну что еще? — рослый мужчина вытер пот с эбенового лба и снова взялся за рубанок.
— К тебе какой-то важный джентльмен…
Тучный человек в клетчатом тесноватом костюме приближался к ним мимо гераней, высаженных в старых автомобильных покрышках, вместо горшков.
— Почем ты знаешь, что это джентльмен? — осведомился старик, положив огромную руку на голову внучки.
Подойдя, клетчатый представился:
— Здравствуйте. Меня зовут Маккрейчен, я ищу мистера Тайрона Луиса.
— Считайте, что нашли.
— Скажите, мистер Луис, во время мировой войны вы служили в 44-м парашютно-десантном батальоне?
— Не отпираюсь.
— В таком случае, вы позволите задать вам несколько вопросов, касающихся вашего боевого прошлого?
— Позволю. Присаживайтесь.
БЕВЕРЛИ ХИЛЛЗ.После двух сетов с новым тренером и двенадцати заплывов в бассейне Дэнни словно воскрес душой и телом. Он с удивлением заметил, что насвистывает, направляясь в свой кабинет, который с тех пор, как он своими руками пристроил его к спальне на втором этаже, сделался его любимым местом. Ему работалось там лучше, чем на студии. Ему нравилось, что в любую минуту можно откатить дверь и посмотреть на деревья, выйти и окунуться в бассейн или размяться на корте, сняв усталость и недовольство собой.
Лили Кэйн, его помощница, которую устроил ему недавно Милт, уже включила компьютер, готовясь к работе. Дэнни нравилась эта интеллигентная молодая женщина, недавняя выпускница той самой киношколы при Университете Южной Калифорнии, где учился когда-то и он сам. Она была привлекательна — розовощекая, темно-русая, с мерцающими синими глазами и крепким статным телом крестьянской девушки с полотна кого-нибудь из старых французских мастеров.
— Я вижу, у вас сегодня хорошее настроение, мистер Деннисон.
— Да. И надо попытаться сохранить его.
— Приложу все усилия, — рассмеялась она.
Дэнни начал диктовать.
— Общее собрание акционеров. Один из них — металлург — обращается к председателю правления Эдварду Эвримену: «Вы хотите нарушить все десять заповедей и поклоняться золотому тельцу…»
— Простите, мистер Деннисон, — прервала его Лили. — Мне кажется, что для металлурга он выражается слишком пышно, а?
Дэнни холодно поглядел на нее.
— Ой, только не меняйте настроение, — она подмигнула.
Дэнни усмехнулся.
— Ладно, давайте попробуем что-нибудь другое. Только бросьте вы, ради Бога, «мистера Деннисона». Зовите меня просто Дэнни.
— Есть, сэр! Есть звать «просто Дэнни»!
— Вот-вот. Пишите: «Вы, кучка богачей, наживаетесь за наш счет! Чем больше денег у вас, тем меньше их у нас, вы богатеете, мы разоряемся…»
— Это гораздо лучше.
Она набирала текст, а Дэнни незаметно разглядывал ее. Она почти не пользовалась косметикой — лишь чуть заметно подведены глаза, иногда становившиеся зелеными и по-детски невинными, что не противоречило сверкавшему в них уму. Все ее вопросы и замечания были уместны и разумны и заставляли Дэнни точнее подбирать слова, вложенные в уста его героев.
Она набирала, а он расхаживал взад-вперед по кабинету, диктуя:
— Председатель правления: «Вы, должно быть, не понимаете, что у меня есть обязательства перед держателями акций». Ему отвечает металлург: «Но больше всего акций у вас, и обязательства у вас перед вашей жирной задницей!» Тогда председатель в бешенстве вскакивает и кричит: «Это и есть капитализм! А вам бы хотелось коммунизма?»
— Мистер Ден… Дэнни, но разве он не прав? — спросила Лили.
— Понимаете, я хочу показать людей, которые сколачивают состояния, продавая и покупая разноцветные бумажки — акции. Что они производят? Что делают полезного для общества?
— Они производят деньги, на которые режиссеры — и вы в том числе — делают фильмы.
— Ох, уж эти университетские умницы!..
Нисколько не обидевшись, она ждала продолжения. Дэнни сел рядом с ней:
— Послушайте, Лили, я говорю о тех, кто не создает, а разрушает — о темных биржевых спекулянтах! Они не основывают новые компании, не проводят исследования, не создают новых видов продукции и не совершенствуют старые. Они только играют на разнице котировки и получают невероятную прибыль. Мне ли этого не знать? Мой тесть — мастер этой игры.
Лили пристально смотрела на него, явно осмысливая услышанное.
— Но как же их остановить?
— Не знаю. Но в этой ленте я хочу заострить внимание общества на этой проблеме. Рано или поздно придется подводить итог тому, что ты сделал в этой жизни — что делал, куда шел, чего хотел добиться? Я хочу, чтобы зритель задавал себе эти вопросы. Я устал от халтуры вроде «Лондон-рок».
— Я была на просмотре. Мне понравилось.
— Ну да?
— Да. Легкое, непритязательное, живое кино… Захватывает и увлекает.
— Но тогда эта работа должна стать у вас поперек горла.
— Нет-нет, что вы! Такого я вообще еще не представляла себе! Это будет классика нашего века! — Она смотрела на него расширенными от восхищения глазами.
Дэнни почувствовал, что краснеет. Хорошо, что Лили повернулась к дисплею и ничего не заметила. Он смотрел, как порхают по клавишам ее длинные изящные пальчики.
Вдруг она вскинула голову:
— Что-нибудь не так?
— Все так, — улыбнулся Дэнни. — Просто я вспомнил Роберта Браунинга: «Господь в небесах — на земле все спокойно…»
— А я говорю — ты поедешь! — кричал Стоунхэм. — Шофер заедет за тобой сюда, в отель, а ты к этому времени изволь быть готова!
Спор продолжался уже полчаса и был, как всегда, вызван тем, что Стефани наотрез отказалась ехать на очередной прием к психиатру. Все это повторялось далеко не в первый раз.
— Но, папа, пойми, я не хочу ехать! Мне незачем туда ехать! Ну, па-а-а-па! Они хотят только запереть меня в сумасшедшем доме! Ну, дай ты мне, ради Бога, жить, как я хочу!
— Чтоб я больше не слышал про Индию. Я знаю, что пойдет тебе на пользу.
— Всю жизнь меня смотрят психиатры, — голос Стефани истерически зазвенел. — В скольких клиниках я перебывала?! И все равно никто не смог сделать из меня то, что тебе надо.
Стоунхэм пошел к выходу и в дверях сказал:
— Хватит, мне надоело. Боже, как ты похожа на свою мать!
— Вспомни, что с ней случилось.
Стоунхэм со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы и с презрительной жалостью оглянулся на Стефани.
— Папа, папа, — заплакала она. — Почему ты не можешь принимать меня такой, какая есть. Я же взрослая женщина…
— Это тебе кажется: ты — ребенок, который пропадет без поддержки и помощи.
Стефани подбежала к нему, вцепилась в его руку, пытаясь остановить.
— Я не хочу, не хочу! — в отчаянии выкрикивала она. — У меня есть семья, есть дочь и муж!.. Дэнни поможет мне!
Легкая усмешка искривила губы Стоунхэма:
— Милая Стефани, ты совсем оторвалась от действительности. У тебя нет мужа. И нет дочери, — он высвободился и шагнул к двери. Стефани бессильно опустилась на пол. — Днем мы с Патрицией улетаем на Лонг-Айленд, а ты останешься здесь до тех пор, пока не придешь… пока тебя не приведут в нормальное состояние.
Дверь захлопнулась.
НЬЮ-ЙОРК.