Репертуар на тот вечер выбирала Джойс, поэтому мы слушали какие-то скучные инструментальные мелодии в исполнении музыкантов, по возрасту вдвое превосходящих отца. Не дай боги, чтобы мы хоть раз по-настоящему повеселились на одном из приемов. В противном случае наше поместье походило бы на здешний зал, и музыка там играла бы соответствующая. Я пытаюсь представить эту картину, и перед мысленным взором предстает комичный образ Джойс, которая хватается за голову оттого, что гости топают по ее смехотворно дорогим коврам.
Улыбнувшись, я начинаю постукивать ногой в такт музыке, скольжу взглядом по крутящемуся мужчине с флейтой и вдруг замечаю справа на сцене целую гору инструментов. К ним прислонена лютня. Даже отсюда заметно, что она вовсе не такая роскошная, как та, что досталась мне от матери, но все струны на месте, и я почти не сомневаюсь, что лютня настроена.
– Что это? – спрашиваю у Рафа, указав на инструменты.
– Инструменты для исполнителей, – пожимает он плечами. – Я вижу, как посетители подходят и берут их всякий раз, как в таверне становится тихо. Ведь тихая таверна – это грустная таверна, – говорит он, как будто повторяя чьи-то слова.
Наверное, я его неправильно понимаю.
– То есть играть может любой желающий?
– Наверное, – вновь пожимает плечами Раф. Интересно, он действительно говорит правду или просто излагает мне свое понимание ситуации. – Никогда не видел, чтобы у кого-то из-за игры на сцене были неприятности. Постойте, вы хотите играть?
– Нет-нет… я не слишком хороший музыкант, – произношу я, а сама уже разминаю костяшки пальцев, страстно желая с помощью музыки, заключенной в струнах лютни, привести в гармонию мелодию флейты.
– Эх, скорее всего вы правы.
– Что? – Я бросаю взгляд на Рафа, слыша в этом простом слове отзвуки голосов Джойс и Хелены.
– Ну, вы человек. – Он понижает голос. – И не сможете играть настолько хорошо, чтобы не отстать от фейри. Наверное, вас просто поражает мастерство наших бардов.
Да, поражает, но это вовсе не значит, что я не способна с ними соперничать. Вполне возможно…
«Прекрати этот шум!»
«Мама, она опять играет на этой штуке!»
«Если ты еще раз возьмешь в руки лютню, я разрублю ее пополам. Или тебя».
На мрачный миг голоса Хелены и Джойс заглушают льющуюся со сцены музыку. Я смотрю на беззвучные инструменты, придавленная тяжестью всех брошенных мне когда-то фраз. Джойс и Хелена вечно давили на меня, заставляя чувствовать себя ничтожной. А я никогда не находила в себе сил им противостоять. Никогда…
Я вспоминаю, как Лаура виском прижимается к моему колену, поднимает ко мне лицо и произносит одними губами: «Еще одну песню перед сном».
– Нет, – шепчу я.
– Что нет? – в замешательстве переспрашивает Раф.
Его смятение вполне понятно. Ведь он не видел, как меня продали замуж в обмен на целое состояние. Не слышал, как я клялась больше никогда не позволять ни Джойс с Хеленой, ни кому-либо еще загонять меня в угол, заставлять чувствовать себя ничтожной, превращать в инструмент вместо полноценного человека.
– Ты ошибаешься, – поясняю я, не сводя с него пристального взгляда. – Я от них не отстану. И докажу тебе это.
– Что… подождите!
Однако я уже пересекаю танцевальную площадку и устремляюсь к сцене. Мужчина с флейтой, чью голову венчают козлиные рога, кивает мне, я отвечаю на его жест, и он отступает в сторону. Это почти похоже на разрешение.
За спиной грохочет топот ног танцоров, бой барабана отдается глубоко у меня внутри. И на короткую восхитительную минуту музыка заглушает все слова, когда-либо сказанные мне Джойс или Хеленой. Поднявшись на сцену, я направляюсь прямиком к лютне и перекидываю через плечи ремень.
– Привет, друг, – шепчу я, слегка перебирая струны пальцами, достаточно тихо, чтобы никто, кроме меня, не услышал. Как я и подозревала, инструмент в полном порядке. – Ну что, давай?
Повернувшись, я делаю шаг вперед и погружаюсь в мелодию. Пальцы сами собой порхают по струнам, я постукиваю ногой в такт. Остальные музыканты бросают на меня взволнованные взгляды и ободряюще улыбаются. Они кивают мне, и я киваю в ответ.
Теперь мы играем квартетом, и музыка становится богаче, глубже. Я встречаюсь глазами со скрипачкой, татуировки на бритой голове которой напоминают отметины на коже Шей и Джайлса. Она улыбается мне и кивает. Я отвечаю тем же.
Мы общаемся друг с другом не словами, не мыслями и даже не жестами. Все сообщения скрыты в исполняемой нами музыке. В мелодию вплетены маленькие указатели, говорящие: «Если я сыграю так, то тебе нужно играть вот так». И вместе мы сплетаем музыкальный узор, созданный именно здесь и сейчас, подобного которому больше никто и никогда не услышит.
Мы превращаем эмоции в песню.
И когда мелодия меняется, у меня по шее вовсю струится пот. Скрипачка вырывается вперед, вознося музыку до крещендо, требуя всеобщего внимания. Остальные из нас на время приглушают звучание, и когда скрипка резко срывается вниз, мы начинаем играть новую песню.
«А я ведь ее знаю», – вдруг понимаю я.
Увидел эту девушку я в чудесном танце,
Плащом чудесным волосы вилися за спиной.
На берег моря мы пошли, где живут русалки,
И я взмолился: «Джилли, будь моей женой».
Все в таверне издают ликующие возгласы и присоединяются к нам, исполняя припев:
Скоро наступит наш свадебный день,
Клятва, поцелуй, брачная постель.
И я знаю точно, что будет жить вскоре
Джилли со мною у русалочьего моря.
Мои руки в буквальном смысле летают над лютней. Между припевами и куплетами есть лишь короткие паузы, всего в несколько нот. Именно поэтому мне всегда нравилась эта песня. Играть ее непросто, а петь – еще сложнее.
Теперь мы с ней семья, и нас вот уже трое,
Тихий морской берег домом стал для нас.
Джилли как-то раз спустилась прямо к морю,
Глядя вслед русалкам, ох, в недобрый час.
Вновь ликующий возглас. И второй припев.
О нет, милашка Джилли, зачем пошла туда,
Где вихрится волнами соленая вода?
Тебя забрал с собою бескрайний океан,
За все мечты на свете платить придется нам.
Пальцы порхают по струнам. А я вдруг понимаю, что не знаю продолжения песни. Я бросаю взгляд на барабанщика. Он смотрит на меня. Как и скрипачка с флейтистом. Они явно чего-то ждут.
Рука замирает над лютней.
И на меня обрушивается тошнотворный, обжигающий ужас. Ведь голос, певший песню… принадлежал мне. Я исполняла куплеты и припевы. Мне тут же хочется сбежать, свернуться калачиком где-нибудь в углу и умереть быстрее, чем кончится песня.
Внезапно зал наполняет глубокий мужской голос. Он звучит словно из ниоткуда, когда поет продолжение:
Я не отдам жену бушующим просторам,
Как только потемнеет вокруг нас океан,
Спасу мою любовь я из объятий моря,
Ведь нет русала лучше, чем я сам.
Посетители таверны ликующе кричат в третий раз, а я высматриваю среди них того, кто поет. Теперь, когда первоначальный ужас схлынул, я машинально продолжаю перебирать струны лютни.
Взгляд выхватывает из толпы Дэвиена. Вместе со всеми он поет последний припев, чтобы закончить песню.
Скоро здесь будет пляж для нас троих,
Где будем резвиться мы с Джилли и малыш.
В один прекрасный день мы счастье обретем,
До ста десяти лет спокойно доживем.
Музыканты продолжают играть. Я же отхожу от них к краю сцены и возвращаю лютню туда, где взяла. Щеки полыхают жарким пламенем, и когда я спускаюсь со сцены под аплодисменты кого-то из посетителей, то чувствую, что краснею еще сильнее. От стыда хочется опустить голову, но фейри дарят мне ободряющие улыбки, похлопывают по плечам, и когда я дохожу до Дэвиена, то тоже невольно начинаю улыбаться.
– Ты выглядишь ужасно самодовольной, – замечает он. Голос звучит расстроенно, но, судя по улыбке на лице, он впечатлен.
– Ну, не знаю насчет самодовольной. – Я оборачиваюсь на сцену, где все еще играют музыканты, а посетители по-прежнему танцуют и кружатся на площадке. Я только что закончила выступать, а уже хочу вновь туда вернуться. – Прежде я никогда ничем подобным не занималась. Но, как ни странно, мне очень понравилось, – признаюсь я как ему, так и себе самой.
Похоже, эти слова сильно удивляют Дэвиена, и он спешит сменить тему.
– Вообще-то тебе не следует бродить в одиночестве.
– Я думала, в Песнегрёзе безопасно.
– Так и есть.
– И Вэна посоветовала мне наслаждаться городом. Чем я и занимаюсь, – пожимаю я плечами. – К тому же я не одна. Со мной лучший гид во всем Песнегрёзе.
– Кстати, по поводу этого… – раздосадованно бросает Дэвиен и переводит взгляд на столик, за которым стояли мы с Рафом.
Там сейчас Хол, рядом с ним женщина с длинными черными волосами и изогнутыми бараньими рогами. И они вдвоем хорошенько отчитывают Рафа.
– Эй… – Я протискиваюсь мимо Дэвиена. – Не злитесь на него, он всего лишь мне помогал. Я сама его об этом попросила.
Хол бросает на меня бесконечно усталый взгляд. Они явно беседовали с Рафом не больше нескольких минут, но мальчик выглядит так, будто разговор продолжался несколько часов.
– Между злостью и необходимой дисциплиной есть разница.
Его слова так напоминают мне Джойс, что я вздрагиваю.
– Ты знаешь, что мог бы натворить? – рычит женщина на Рафа.
– Я не собирался ей вредить! – настаивает он. – Просто хотел посмотреть, как долго она сможет танцеват