– Я останусь, – ответила она.
Я встал и завел часы, выставив их на час. Дернул маятник, начиная отсчет. Раздался мелодичный звон. А потом в гробу глухо застонала мать. Часы, как им и полагалось, шли не вперед, а назад.
В капельнице, которая висела напротив часа, начала убывать жидкость. Вначале мать стонала изредка и слабо. Но через полчаса стоны перешли в крики. Я начал беспокоиться, как бы соседи не подумали вызвать участкового. Мавка принесла куски замазки. Мы законопатили щели в гробу – теперь крики были почти не слышны.
– В соседней комнате вообще ничего, – отметила Атерина.
Когда часы пробили двенадцать, вокруг механизма закружились тени. Я знал из манускриптов, что это были вроде как души убитых матерью людей. Стрелки медленно двигались противосолонь.
Мать тем временем перешла на визг. Я сел на пол и заплакал. Я не мог вспомнить мать из детства, всю ее заслонила эта женщина. Этот вампир. Визжащий, орущий, шипящий. Разговаривающий по-человечески только сдругим вампиром.
Мне было плохо, искренне плохо.
– Зачем? – тихо спросила мавка.
– Вернуть ей бессмертную душу, – ответил я.
– Зачем?
– Я люблю ее. Она моя мать. Она человек… Была когда-то.
– Ты мог просто оставить ее жить дальше.
– Как я могу оставить ей судьбу, которую не желаю себе? – яростно спросил я. – Ты понимаешь, что в любой момент ее могут убить. Люди, сиды, другие вампиры. И она просто исчезнет! Потому что нет души!
– Я так умру.
Это был довод.
– Но ты не была человеком.
– Яне помню. Но какая разница? Ты сейчас пытаешь ее, мучаешься сам, и утверждаешь, что любишь? Я знаю, что такое любовь. Я не знаю, что такое вера, что такое душа. Но любовь я знаю. Это прикосновение, это доверие. Вы не касаетесь друг друга, вы не доверяете. Вы орете и причиняете боль.
Она была права. И в то же время – нет.
– Любовь бывает разной. Никто не может причинить столько боли, сколько человек, которого ты любишь. Но это не значит, что от него нужно отречься.
– Мне это непонятно, – Атерина сморщила прелестное личико. – Поцелуемся?
Мгновенный переход от серьезной темы к несерьезной был вполне в духе мавок – в отличие от недавнего разговора. Я чуть расслабился.
– Не сейчас.
Встал, нарисовал солью круг вокруг гроба. Капнул кровью. Прошептал:
– Часть дома моего, ни взглядом, ни мыслью, ни намерением не проникнуть сюда никому. Ни желающему добра моего, ни желающему зла мне, ни равнодушному, ни благостному.
Это надо было сделать сразу, но все было как-то слишком нервно.
– Мне надо уехать ненадолго.
– Я дождусь.
«Форестер» завелся мгновенно, словно чувствуя мой настрой. До Митрича я домчался минут за семь.
– Не порадую, – сказал он. – Есть Мастер вампиров. В склепе под лаврой. Есть герцог сидовский, но он изгнанник, и на иерарха слегка не тянет. Говорят, в Выборге сейчас готовится к летнему солнцестою королева русалок, но могут и врать, источники не самые идеальные.
– Очень плохо, – сказал я. – А есть знакомые сильные маги? Любой расы.
– Личные знакомые? – старик удивился. – Я же хозяин строительного магазина, а не элитной лавки с приспособлениями для волшбы.
Домой я ехал в подавленном состоянии. Не доезжая метров двести до дома увидел рюмочную, остановился, зашел, хлопнул двести шустовского.
Потом долго стоял на берегу Фонтанки, глядя на воду. Было пусто и тоскливо. План состоял в том, чтобы не просто превратить мать в человека. О, это было самой сложной его частью, но не последней.
В тот момент, когда она окончательно превратится из вампира в человека, высвободится ее вампирская сила. Приличный такой кусок сырой энергии. Сопоставимый – если верить рукописям – с тем, который высвобождается во время смерти иерарха.
Первую лекцию я затеял для того, чтобы выманить мать. А вот вторую – для того, чтобы выманить какого-нибудь иерарха. Но мать пришла только на вторую, а с иерархом так вообще проблема…
Кто-нибудь из лучших магов мог бы попробовать что-то сделать. Но не было и магов. По всему выходило, что нужно искать кол и протыкать матери сердце. Выпускать ее посреди ритуала я бы точно не решился.
Постепенно спустились сумерки. Мне уже было стыдно перед Атериной, которую я оставил слушать стоны матери, а сам свалил. А если я не вернусь вовремя, чтобы воткнуть кол… То рванет так, что мало не покажется. И «Аениздат», и мавка, и Олег превратятся в пыль… А может быть и всему Петербургу пусту быть.
Я посмотрел на небо – не собирается ли кровавый дождь. Он не собирался. Значит, я все-таки воткну кол.
Подошел к ближайшему деревцу, долго смотрел на него, потом попробовал выдернуть.
– Не хулигань, – покачал пальцем дворник-гоблин.
– Не буду, – соврал я.
Отошел метров на двести, и выломал палку из невысокого штакетника. Затем достал из багажника машины старый походный тесак и направился к дому.
– Плачет, – сообщила мавка, когда я вошел в квартиру.
Часы прошли уже три четверти оборота. Оставались две капельницы – одна целая, с березовым соком, вторая, с елеем, наполовину пустая.
Я сел точить кол из штакетины. Получился в итоге крепкий, ухватистый, удобный. Часы шли назад. Мать навзрыд плакала в гробу.
Кончился елей. Пошел березовый сок. И вдруг со звоном разбилось стекло, а в окно влетел вихрем кто-то в черном.
Я только выставил вперед руку с колом – а нападавший сам накололся на него и рассыпался прахом. Тут же в окно впрыгнул следующий вампир, и следующий, и следующий.
Лишь почувствовав лопатками стену, я понял, что отступал назад.
– А ты неблагодарный сын, – сообщил Мастер, глядя на часы на стене. – Я слышал о таком приборе только одну очень старую легенду. Знаешь, что она там испытывает?
– Нет, – покачал я головой.
– Боль. Страх. Тошноту. Ее рвет на части. Она заново рождается, потом умирает в муках, и снова болезненно рождается. Этот механизм пытались воссоздать в инквизиции в средние века. У них не получилось, не было достаточно опытных алхимиков. Но они долго пытались. Около четырехсот моих братьев и сестер прошли через этот пыточный механизм.
– Ты не пытаешься ее спасти.
– Да, уже поздно. Ты гарантированно убил свою мать. Не знаю, был ли у нее шанс обрести душу, но вампиром она уже не является.
Фигуры в черном заворчали. Для них я был выродком, инквизитором, палачом.
– Я добью ее, чтобы не мучилась, – Мастер говорил с грустью. – Сразу после тебя. Поэтому радуйся – на твою смерть у нас меньше полутора часов. Ты даже особо помучиться не успеешь.
Выставив перед собой кол, я мучительно перебирал варианты. Зеркальце в кармане? Для лепреконов. Четки из бузины? Для сидов. Нательный крест? Против обычных вампиров – да, против Мастера – нет.
Часы тем временем выпустили множество лучей, которые били вокруг. На миг затеплившаяся надежда оборвалась – вампиры будто бы и не заметили этого спецэффекта.
И в тот момент, когда мастер шагнул ко мне, в его груди расцвел цветок взрыва. Волной меня откинуло в сторону. Вампиры – семь или восемь – заметались по комнате. Следом взорвался самый быстрый, потом еще один, и еще. Двое или трое успели выпрыгнуть в окно, остальные взорвались прямо передо мной.
Я лежал, контуженный, когда в окно забрался Митрич. В его руках была винтовка с подствольником.
– Световые гранаты – лучшее средство от вампиров, – сказал он. – А ты рисковый.
Он пнул гроб, заинтересованно осмотрел часы, символы вокруг них.
– Ассирия?
– Да.
– Они почти уничтожили вампиров. А вампиры потом уничтожили почти все, чего достигла та цивилизация.
– Ты следил за мной?
– Конечно, – старик даже не пытался выказать смущение. – Сколько осталось?
– Около часа.
– В общем, тут такое дело, – Митрич наконец изобразил смущение. – Я и сам немного маг. Но – самую малость! Как говорится, лизнул, но глотать не стал. И в общем есть у меня информация об иерархе.
– Не успеем, – я уже не верил ни во что.
– Успеем, – старик подмигнул мне. – Она в соседней комнате.
Я обернулся. Дверь открылась, оттуда вышла Атерина. За ней никого не было.
– Сильно контузило, да? – посочувствовал старик. – Она не просто мавка. Она их мать. Типа русалочьей.
– Как ты догадался? – спросила она.
– Подслушивал. Когда ты про любовь задвинула, я сразу сообразил. Глянул на тебя магически – а ты на эмоциях раскрылась, светишься, что кремлевская елка!
– Точно! – я хлопнул рукой по полу. – Вот я тупой!
– Даже не представляешь, насколько, – Атерина сбросила маску тупенькой мавки. – Между прочим, ты вправду думаешь, что такой выход энергии, как превращение вампира в человека, может остаться незамеченным? Хочу тебе сообщить, что ты не смог бы воткнуть кол в мать. Дотянул бы до последнего, а потом взорвался бы с нею и половиной Петербурга. Я тебя месяц тут жду! Вначале попыталась перехватить прямо у КПП, но ты умный, проехал мимо. Потом все время маячила под окном, ждала, пока ты глаза поднимешь!
– А если бы я не позвал?
– Ты человек, я – мать мавок. Поблезила бы, позвал бы как миленький.
– А почему ты не остановила меня? До того, как я мать заключил в гроб?
– Таков был первоначальный план. Но ты забавный. И в нос лижешься приятно.
Митрич посмотрел на меня со странным выражением.
Я встал, и подошел к гробу. Сел на колени. Приложил ухо к лакированной стенке. Мать внутри тихо всхлипывала.
– Господи, иже еси на небеси, – начал я.
– Ох, мракобесие… – выдохнула Атерина.
Митрич поправил простыню на окне, затем сел напротив него с винтовкой на коленях.
С полчаса прошло в тишине – только я иногда шептал молитвы. Наконец в голове окончательно прояснилось.
– А ты почему мне помогаешь?
– Скучно, – ответил старик. – Смертельно скучно. Ни пострелять, ни побегать. Меня лет десять назад в архив списали, все это время я мечтал о чем-то подобном. А получалось только выписывать накладные и товарные чеки.