– То есть внешне он как бы нормален… а на самом деле псих? – спросил Лавров.
– Можно и так сказать…
Казалось, в уме Оленина наступило некое просветление. Он даже перешел на профессиональный язык, но это длилось всего минуту. Пленник тут же вернулся к своим гипнотическим фантазиям.
– Нам пришлось обратиться к известному московскому психиатру, – сообщил он. – Тот обследовал жену и посоветовал полностью сменить обстановку. Мы решили уехать за границу, в Париж. Начали собираться…
– Почему именно в Париж?
– Там практиковал профессор Левинсон, большой авторитет в области душевных болезней. И кроме того… там блистала Ида! Я должен был хоть изредка видеть ее. Она овладела моим воображением, моим сердцем и душой. Она значила для меня слишком много, чтобы я мог существовать вдали от нее! – с воодушевлением воскликнул доктор. – Но наш отъезд едва не сорвался. В доме произошло убийство…
– Убийство, – мрачно повторил начальник охраны. – Кого же вы укокошили там, любезнейший?
– Прекратите… это не смешно. Убили нашу горничную…
– Ту самую?
Оленин подавленно кивнул. Он отдавал себе отчет, как могут быть истолкованы его признания, но уже не в силах был остановиться.
– Ту, с которой я… которую я пытался…
Он запутался, покраснел и замолчал. Он понимал, что свидетельствует против себя. Хотя речь шла о событиях вековой давности.
– Позвольте-ка, – оживился Лавров. – Правильно ли я понял? Вы все-таки довершили начатое? Убили бедняжку?
– Я ее не убивал…
– Что же с ней случилось?
– Ее нашли в коридоре у черного хода… мертвую…
– Задушенную?
– Да…
Лавров изумленно присвистнул, тут же устыдившись подобного проявления в присутствии трупа.
– И вас не отправили на каторгу? Как вы избежали наказания? Заплатили полицейским? Судье? Как это делалось тогда?
– Меня подозревали… но ничего нельзя было доказать. Вскоре выяснилось, что горничная связалась с каким-то революционером… он ее и прикончил, вероятно.
– Значит, точно неизвестно, кто убийца?
– Революционер скрылся…
– А вы с женой укатили в Париж?
– Да, – с сарказмом вымолвил Оленин. – Мы, как вы изволили выразиться, укатили.
– Что было дальше?
– Там болезнь жены обострилась… Когда она увидела повсюду афиши с изображением Иды Рубинштейн, у нее случился истерический припадок. Профессор Левинсон сделал неутешительный прогноз… и я с ним согласился.
– Вы сдали жену в психушку?
– Мне пришлось…
– Она буйствовала, пыталась покончить с собой?
– Ее болезнь протекала рывками. Обострения сменялись периодами ремиссии.
– Чем, простите?
– Ремиссия – это ослабление симптомов, – пояснил доктор. – Временное, как вы понимаете. Дело кончилось тем, что у нее произошел срыв.
– По какой причине?
– Убили нашу новую горничную, француженку…
– Опять?
– Ее нашли в бельевой…
– Задушенную?
– Нетрудно догадаться, – хмуро усмехнулся Оленин. – Девушку задушили веревкой, на которой сушились простыни. Жена указала на меня, но ее свидетельство не приняли во внимание из-за болезни. Ее признали невменяемой и поместили в клинику.
– А вы опять вышли сухим из воды?
– Против меня не было улик… Французское правосудие, слава богу, руководствовалось не догадками и домыслами, а фактами.
– Но ведь это вы убивали несчастных девушек?
– Я не знаю, кто их убивал! – выкрикнул доктор, злобно сверкая глазами. – Понятия не имею!
– Предположим, вы просто не помните… у вас образовались провалы в памяти. Вы же сами намекали на раздвоение личности. Когда орудует маньяк, второй господин ни сном ни духом. И наоборот. Я прав?
– Только теоретически…
– Кто же убийца?
– Я бы сам хотел знать. Теперь, с высоты своего профессионального опыта, я могу предположить, что убивала моя жена…
– Проще простого свалить вину на больного человека.
– Она не отвечала за свои поступки, – возразил Оленин. – И вполне могла перенести ненависть ко мне на женщин, к которым ревновала. Таким образом жена вымещала свою обиду и наказывала за причиненное ей зло.
– Почему бы ей не убить вас?
– Она любила меня…
– И при этом изменяла вам?
– То же наказание… своеобразная месть…
– Странное наказание.
– Больной рассудок следует собственной логике. Там все навыворот… спутано и перекручено. Ни одной прямой линии – сплошные зигзаги, петли и узлы.
Выговорившись, доктор постепенно приходил в себя. Он как будто собрался с духом.
– Знаете, в любом, даже незначительном конфликте обычно присутствует незримый подстрекатель, – сказал он после короткой паузы. – Заявляю вам это как профессионал. Работая с людьми, я почти всегда нахожу этого подстрекателя и указываю пациенту на него. Обычно это кто-то из близкого окружения.
«Опомнился и начал выкручиваться, – сообразил Лавров. – Пытается свалить с больной головы на здоровую. Сейчас найдет кучу подстрекателей, которые вынудили его убивать собственных ассистенток. Не выйдет!»
– Вы о чем? – спросил он, глядя в лицо Оленина.
– О своей жене… глупо звучит, да? Полагаю, если это она убивала… то не совсем по своей воле. Кто-то поселил в ее сознании страшную мысль, и она совершила непоправимое…
– Кто же это был, по-вашему? Черт, дьявол?
Доктор тяжело вздохнул и поморщился. Смрад в подвале усиливался, а разговору не было видно конца.
– Не знаю… – дернул он подбородком.
– Значит, в эту историю вас втянула Айгюль? Она якобы навязала вам свою бредовую реальность? Крепко же вы в ней засели, по самую макушку. Просто сжились с образом мужа полоумной дамочки, убивающей своих горничных. Да так, что рассказываете подробности от первого лица.
– Именно это меня и пугает…
– Сжились до такой степени, что пошли по ее стопам, – не унимался Лавров. – Начали убивать ассистенток.
– Что вы несете?
– Ах, да! Простите, милейший. Это не вы! Это ваше второе Я, которое вам навязала Айгюль. Или внедрила? Я путаюсь в терминах. Впрочем, все правильно: муж и жена – одна сатана. Вот мы и нашли подстрекателя! Дьявол, с которого взятки гладки. Неподсуден, потому что существует исключительно в нашем воображении. Удобная персона, мальчик для битья…
Лавров споткнулся на полуслове и замер. Он вспомнил слова дворника, явственно, как будто тот нашептывал ему в ухо: «В доме, где сейчас ремонт, раньше бабенка одна зарезалась… покончить с собой хотела. Муж у нее был благородных кровей, граф или князь… она ему изменяла с кутилой, гусаром… Граф их застал. И не стерпел, побил изменщицу. Она и зарезалась ему назло… Не насмерть. Потом залетный хахаль девицу придушил, горничную ихнюю… Графа чуть не засудили. Чудом избежал каторги. Бросил все и уехал за границу…»
«Не тот ли это дом, где все случилось? – подумал он, покрываясь испариной. – Доктор не зря привел меня сюда… Но как он может помнить то, чего не было? Вернее, было, но не с ним… Тьфу! Он совсем меня запутал! В конце концов, если дворник откуда-то почерпнул сведения, то где-то они сохранились… и могли попасться на глаза как эскулапу, так и его пациентке…»
– Давайте разберемся, Оленин, – сказал он пленнику. – С какой стати Айгюль рассказывала вам свои байки? В чем она хотела вас убедить? Ведь этой истории как минимум век. Она не может быть вашей женой, потому что…
Лавров понимал всю нелепость происходящего, однако продолжал расспросы. Как иначе прояснить ситуацию?
– В процессе сеансов Айгюль сказала, что явилась с того света поквитаться со мной, – ответил доктор. – Она якобы нуждалась в помощи психоаналитика, ей порекомендовали обратиться ко мне. Узнав мою фамилию, она прозрела. Она так и заявила: «Я прозрела! Сама судьба позаботилась о нашей встрече. Вы, Оленин, погубили мою душу… пришла пора расплачиваться. Вы обязаны помочь мне!» Я, собственно, не отказывался… но наш поединок зашел слишком далеко. Я втянулся… Безумие заразно! Теперь я лично удостоверился в этом. Айгюль убаюкала меня своими сказками, я поздно опомнился…
– Значит, в той истории с убийством горничных тоже фигурировала фамилия Оленин?
– Выходит, так…
– Неужели вы не искали исторического подтверждения… либо опровержения ее слов?
– Искал.
Теперь каждую фразу приходилось тащить из него клещами.
– И что же вы обнаружили?
– В начале прошлого века некий граф Оленин действительно проходил подозреваемым по делу об убийстве служанки. Но часть полицейских архивов не сохранилась, так что подлинных документов того времени мне раздобыть не удалось. Айгюль могла пользоваться другими источниками – частной перепиской, например; слухами, которые ходили по Москве, свидетельствами очевидцев. Подобных историй пруд пруди. Любой старожил поведает вам пару-тройку леденящих кровь историй. Прошлый век в этом смысле не многим отличался от нашего…
– Зачем Айгюль это понадобилось?
– Я пытался выяснить. Когда речь зашла об убийствах горничных… я вспомнил о Марине Стешко. Ассоциативный ряд. Понимаете?
Лавров кивнул. Он чувствовал себя первопроходцем в густых джунглях чужого вымысла, который вынужден пробираться сквозь них, буквально прорубая себе дорогу. Но где-то за этими непролазными дебрями брезжила истина. И он шел к ней – на ощупь, наобум, надеясь на свой внутренний компас, не позволяющий ему заблудиться окончательно.
«Ловкач! – подумал он о докторе. – Изящно подвел меня к мысли, что убийца – не он, а пациентка. Раз та взяла себе образ сумасшедшей жены графа Оленина… выходит, она воспринимала его ассистенток как соперниц и расправлялась с ними из ревности. Старая драма, наложенная на новые обстоятельства. Судя по его словам, в этот подвал его тоже заманила Айгюль…»
– Тогда я решился проследить за ней… – донеслось до Лаврова. – Вдруг она могла…
– Хотите сказать, Марину убила ваша пациентка?
– Такая мысль приходила мне в голову…
– И теперь она привела вас к первому трупу!
– Выходит, да… Но я не предполагал, что здесь лежит мертвое тело. Вы мне не верите?