– Я ничего не могла вспомнить…
– Как же вы нашли подвал?
– Мне Визирь показал… он велел… привести туда Оленина…
– Зачем?
– Чтобы… чтобы он ответил наконец за смерть несчастной девушки… Это ведь из-за него погибла Лариса! Я не хотела… просто он не оставил мне выбора… Я должна была наказать ее! Наказать…
Дико звучали эти слова в маленькой комнатке, полной ярких блестящих нарядов восточной танцовщицы, запахов грима и духов.
– Если вы ничего не помните, как вы вообще узнали об убийстве Серковой? – спросила Глория.
– Мне Визирь сказал… он нашел меня возле трупа… и сам спрятал тело…
– Вы ему поверили? У вас не возникло ни малейших сомнений?
– Зачем ему обманывать? Он сделал это ради меня…
Халилова пыталась осмыслить события двухлетней давности, посмотреть на них под другим углом. Слова Глории встревожили ее.
– Вы думаете, он мог… Не-е-ет! Я же сама убедилась! Я нашла в кармане застежку…
– Какую застежку?
– От блузки той девушки… она была покрыта дешевой позолотой и обсыпана мелкими камешками. Стекляшками. Очевидно, мне захотелось взять ее себе…
«Карташину ничего не стоило оторвать застежку и сунуть в карман глупышки Халиловой как безусловное доказательство ее вины», – подумал Лавров.
Они с Глорией переглянулись. На сей раз их мнения сошлись.
– А что вы взяли на память о второй жертве? Тоже застежку?
– Да… – удивленно вымолвила Шехерезада. – От рукава… довольно невзрачную.
– И вы опять обнаружили ее в своем кармане?
– Да…
– Карташин принимал в этом участие?
– Он сам посоветовал мне проверить карманы… Увидев застежку, я пришла в ужас.
– Карташин сказал вам, что это застежка от рукава пальто убитой Марины Стешко?
Халилова, закусив губу, кивнула.
– Куда вы дели эти застежки? – спросил Лавров. – Выбросили?
– Карташин посоветовал ей спрятать их подальше, – ответила за стриптизершу Глория. – Верно?
– Он вам все рассказал… – простонала та. – Он не простил мне последней оплошности… Что теперь со мной будет? Меня посадят?
– Вряд ли, – успокоил ее Лавров. – Вы больны. Вам нужно лечиться.
– Я не хочу в клинику!
– Куда вы спрятали застежки?
– Они здесь… – Халилова тяжело поднялась, подошла к шкафу с костюмами и достала атласный тюрбан. – Я зашила их под подкладкой.
– Позвольте…
Лавров взял у нее тюрбан, оторвал подкладку и вытащил на свет целлофановый пакетик с «главными уликами». Внутри пакетика виднелись те самые предметы, о которых говорила молодая женщина.
– Вы мне не верите? – криво улыбнулась она. – Мне больше нечего скрывать. Раз он предал меня… мне ничего не остается, кроме смерти.
– Умереть вы всегда успеете! Это Карташин посоветовал вам обратиться к Оленину?
– Да… после второго убийства у меня началась депрессия. Он сказал, что во всех моих бедах виноват Оленин и что он обязан вытащить меня из дерьма, куда я вляпалась по его милости.
В ее речи начали проскакивать грубости и агрессивные нотки. Карташину каким-то образом удалось убедить ее в том, что доктор – причина всех ее несчастий. Интересно каким?
– Он сказал вам, что в прошлом Оленин был вашим мужем? – спросила Глория. – И совпадение фамилий тому подтверждение? Он водил вас на улицу, где вы якобы жили в прошлом веке? Показывал тот самый дом? Халилова кивнула, накручивая на палец кончик пояса от халата.
– Он говорил, что прошлое догоняет нас… и что мы несем в себе проклятие.
– Почему вы ему поверили?
– Его слова во многом совпадали с моими мыслями… – призналась стриптизерша. – Он показался мне провидцем. И потом… в кабинете Оленина я увидела маленькое фото в рамочке… Это была Ида! Я узнала ее!
Лавров и Глория снова переглянулись. В стеклянном шкафу, где доктор хранил книги и папки с научными разработками, действительно стоял снимок в рамочке. Вернее, репродукция с довольно известной фотографии Иды Рубинштейн.
Когда Лавров, прикидываясь пациентом, осматривался в кабинете психоаналитика, то заметил этот снимок, но принял его за изображение какой-то медицинской дамы. В кабинете Оленина было много портретов, больших и маленьких. Светила психиатрии, писатели, среди которых он узнал лишь Достоевского.
– Карташин посоветовал вам рассказать доктору о своих бредовых видениях? – донесся до него вопрос Глории, обращенный к Халиловой.
– Да… и по мере того, как я это делала… я читала на его лице…
У нее перехватило дыхание, и она потянулась за стаканом с водой. Несколько глотков привели ее в чувство.
– Я читала на его лице те же переживания! – выпалила стриптизерша. – Мы как будто варились в одном котле… Он слушал меня не как врач…
– А как истинный участник событий? – подсказала Глория.
– Вы правильно поняли… Сеансы превратились в откровения, где мы оба заново окунались в прошлое. Чужое прошлое! Понимаете?
– Чужое ли?.. – едва слышно обронила Глория.
– Что?
– Это я так, обмолвилась. Вы продолжайте, Таисия.
Собственное имя не произвело ровно никакого впечатления на Халилову, будто относилось не к ней, а к кому-то другому. Она потупилась и молча крутила поясок от халата.
Разорванный тюрбан валялся на полу, но хозяйка не поднимала его. Ее перестали занимать и застежки, которые Лавров предусмотрительно спрятал в карман. Изъятые без положенной в таких случаях процедуры, они потеряли значение для официального следствия. Но еще могли сыграть свою роль в этой неоконченной драме.
Глория настаивала на том, что история имеет продолжение, и Лавров вынужден был признать ее правоту.
– Айгюль, что вы должны были сделать вчера в подвале? – обратился он к стриптизерше. – Убить Оленина?
– Нет! Нет… что вы! Визирь приказал мне заманить его на то место, где было спрятано тело… Он сам показал мне, куда идти, – прошептала та, чувствуя себя отступницей. – Я ужасно боялась… но не посмела ему перечить…
Лавров вспомнил смазанные петли на двери во вторую половину подвала. Женщина вряд ли способна позаботиться о технической стороне дела. Тут явно прослеживается рука мужчины.
Либо Халилова говорит правду, либо они с Карташиным – сообщники. В какой-то мере верно и первое, и второе…
– Потом… я должна была наброситься на него, как будто хочу ударить. Тогда бы он оказал сопротивление… схватил бы меня, я бы подняла крик… и заявила, что доктор пытался меня убить.
– Кто услышал бы ваши вопли в заброшенном подвале? – удивился Лавров.
– Визирь сказал мне, что Оленин уже попал под подозрение и за ним следят… Он дал мне веревку, которую я должна была сунуть доктору в карман во время борьбы… чтобы все выглядело правдоподобно.
– Ловко придумано.
– А когда на крики прибежит человек, который следит за Олениным, мне нужно было рассказать ему о попытке доктора убить меня… и о трупе…
– Якобы Оленин решил пополнить коллекцию мертвых тел? – усмехнулся Лавров. – И грозился уложить вас рядом?
– Звучит цинично… но смысл вы уловили.
– Вероятно, Юрий Павлович очень виноват перед вами, – покачала головой Глория. – Раз вы отважились на такую изощренную месть. Почему же блестящий план сорвался?
Халилова покрылась красными пятнами, отчетливо проступившими даже в тусклом освещении гримерной.
– Я… не смогла… – выдавила она. – Он виноват… но это было давно… А сейчас… он снова вызвал у меня симпатию. Я… мне стало жаль его… Вместо того чтобы наброситься на Оленина, я… убежала через дверцу, которую показал мне Визирь. Он сказал, что это путь к отступлению… на непредвиденный случай. Вдруг в подвале окажутся посторонние или что-то пойдет не так…
– Что же пробудило вашу жалость?
– Когда я репетировала «Танец семи вуалей», меня поразила гибель пророка. Ведь он стал жертвой любви! По крайней мере такова история, изложенная в «Саломее» Уайльда. Любовь, страсть оказались злом, привели к гибели человека…
– Танец вы записали тоже по заказу Карташина?
– Самой бы мне не пришло это в голову… Он объяснил, что я должна занять место Иды в его душе… а потом погубить. Я вложила в этот танец всю свою неутоленную страсть… и в какой-то мере прониклась роковой жестокостью Саломеи. Любовь не прощает отказа! Наверное, я не любила со всей силой… потому что простила Оленина. Он вдруг показался мне таким жалким… напуганным… взъерошенным…
– И вы не выполнили приказ Визиря?
– В подвале стоял чуть слышный запах тлена… Меня обуял такой ужас, такое отвращение к себе… что я забыла обо всех его наставлениях.
На ее лице отражались растерянность и недоумение по поводу случившегося. Как это могло произойти с ней? И что теперь ее ждет? Арест? Суд? Тюрьма? Принудительное лечение?
– Мы, пожалуй, пойдем, – обыденно произнесла Глория. – А вы отдыхайте, Таисия. Вы больше не Айгюль! Не Шехерезада! Не дочь визиря. Не жена графа. Вашим кошмарам пришел конец. Вы простили и тем самым освободились от проклятия. Вам удалось поспать сегодня перед рассветом?
– Совсем немного…
– И вам ничего не снилось. Вас не мучили удушье и боль в груди. Правда?
– Да! – удивленно подтвердила стриптизерша. – Это настолько непривычно, что я не могла оставаться в квартире одна… и решила пойти в клуб. Я волновалась… ожидая встречи с Визирем и придумывая себе оправдания…
– Он больше не придет, – с непоколебимой уверенностью заявил Лавров.
Вместо горя Халилова испытала необъяснимое облегчение. Словно с ее плеч свалилась гнетущая тяжесть.
– Нам действительно пора, – добавил он, желая поскорее покинуть эту тесную полутемную комнатушку, где стены были пропитаны страхом и безысходностью.
– Разве вы… разве вы не заберете меня с собой? – оторопело пробормотала стриптизерша.
– Зачем? Вы ведь никого не убивали, – сказала Глория. – Карташин вам лгал, пользуясь вашей болезнью. Это он расправлялся с ассистентками доктора. Его поймали, когда он пытался убить Симу Петровскую. К счастью, полиция подоспела вовремя.