— Никогда, — заверила ее Пилар. Она встала и начала ходить кругами. Моросил дождь, но она не стала открывать зонтик, висевший на руке. — После этого Исабель уже никогда не была прежней. Думаю, она жалела, что не осталась в монастыре. Она вернулась потерянной. Сначала я думала, что это из-за того, что она жила среди такого количества больных и пожилых людей, но, скорее всего, было что-то еще. Возможно, она хотела стать монахиней и не знала, как ей решиться запереть себя там на всю оставшуюся жизнь.
Сестеро обдумала эту версию.
— Сколько времени прошло между ее возвращением из Лурда и вашим отъездом из Дуранго?
Пилар начала что-то высчитывать вполголоса, до Сестеро долетали обрывки слов. Наконец, она подошла к детективу.
— Примерно год. Мы переехали в Виго в восемьдесят первом, а моя сестра вернулась из Лурда в семьдесят девятом. Я это знаю, потому что тогда я училась в средней школе, и мои подружки все удивлялись, когда я говорила, что моя сестра уехала во Францию с монашками.
Сестеро записала даты в блокнот.
— Может, что-то случилось в тот последний год перед возвращением в Галисию?
Пилар покачала головой.
— Я помню только, что дома царила печаль. Я старалась держаться подальше от них двоих, потому что они были воплощением грусти. — Она внезапно смутилась и замолчала. — Пойми меня правильно, в этом возрасте ты не думаешь о том, что нужно кому-то помочь. Ты просто хочешь веселиться и сбежать от любых домашних проблем… Моя сестра сидела без работы и тосковала, мать была опустошена смертью отца… Однажды мама решила, что лучше вернуться в Галисию, чем сидеть, теряя время и деньги, в Дуранго.
— Вы тогда были юными девушками. У тебя были друзья, может, даже парень. Разве ты не возражала?
Пилар фыркнула.
— Еще как. Я ведь родилась в Дуранго и считала себя басконкой, а не галисийкой. Для меня это была трагедия.
— А для Исабель? — Сестеро интересовало только это.
— Ей было все равно. Я же говорила, что у нее была черная полоса. Дошло до того, что я начала во всем винить ее. Если бы Исабель не бросила работу на фабрике, этого бы не случилось.
Близость рынка начала ощущаться все отчетливее. Вокруг стало больше движения. Люди несли ящики с овощами и тележки, полные рыбы, чьи остекленевшие глаза выглядывали из колотого льда. Покупатели начнут приходить уже через полчаса — все должно быть готово к открытию.
— Хотите чеснока? Он из Ла-Манчи, не портится целый год, — предложила какая-то цыганка, решив не терять времени даром.
— Нет, спасибо, — ответила Пилар.
— Бери-бери, дорогуша, отдаю две связки по цене одной. Глянь, какие крупные. — Цыганка протянула ей перевязанную головку чеснока в пакете, который, казалось, вот-вот лопнет.
— Нет, правда. Мне пора открывать магазин, — извинилась Пилар, указывая на хозяйственный магазинчик через дорогу.
Выругавшись сквозь зубы, цыганка ушла в поисках других покупателей.
— Может, у нее был парень, когда вы жили в Дуранго? — спросила Сестеро. В биографии жертвы по-прежнему оставались белые пятна.
Вставив ключ в замок на двери магазина, Пилар покачала головой.
— Нет. Она встретила Арсенио, когда ей было за тридцать, и я не слышала, чтобы она с кем-то встречалась до него. И у нее точно не было никаких любовников. Говорю же, она собиралась стать монахиней. — Она посторонилась, пропуская Сестеро. — Заходи.
Сестеро поколебалась, раздумывая, не стоит ли ей на этом попрощаться, но в конце концов вошла внутрь. Деревянный пол, истоптанный тысячами людей, едва проглядывал под грудой вещей. Это был небольшой магазинчик: от прилавка вглубь вели три стеллажа, заставленные хозяйственными товарами и мелочами для дома.
— Магазин основал дедушка моего мужа, — пояснила Пилар. — Муж хотел бы, чтобы одна из наших дочерей продолжила работу в магазине, четвертое поколение. Но я призываю их учиться, потому что это рабский бизнес. Мы продаем все меньше и меньше. Когда старики умрут, у нас не останется покупателей.
— У Исабель не было детей?
Пилар покачала головой и включила газовый обогреватель. По магазину быстро распространился характерный запах.
— Она и слышать не хотела о детях. Уже потом, я думаю, она об этом пожалела, но было уже слишком поздно.
Сестеро записала это в блокнот, полный каракулей, которые была способна расшифровать только она.
— У твоей сестры остались друзья детства в Стране Басков?
— Нет, никого, — ответила Пилар, прибавив температуру. Магазин быстро наполнился теплом. — У меня есть группа в «Вотсапе» с местными. Иногда я приезжаю к ним, иногда они заезжают сюда… Я не смогла вычеркнуть все свое детство одним махом. В отличие от Исабель. В тот день, когда мы вернулись сюда, прошлое для нее как будто перестало существовать.
Сестеро захлопнула блокнот. На данный момент это все, что ей нужно.
В мае 1993
Мне исполнилось четырнадцать. Мое тело менялось, и мама каждое утро с недовольным видом напоминала мне об этом. Никогда еще я так сильно не чувствовал ее отторжение. Буквально каждый день я думал о том, чтобы спросить ее, зачем она меня родила, если я ей так не нравился. Но я так никогда и не решился. Я боялся, что ответ причинит мне больше боли, чем сам вопрос.
То утро было другим. Отец был дома. Не помню, сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз был дома на мой день рождения, — но это точно было очень давно. В четырнадцать задувать свечи уже неинтересно, но отец предложил мне испечь пирог вместе, чтобы я отнес его в школу и поделился с одноклассниками — это будет особенный день.
Я не особо загорелся этой идеей, но мне не хотелось его расстраивать. Кроме того, это давало возможность провести время с единственным человеком, которому я был небезразличен.
Мы растопили шоколад для начинки, и он настаивал, что на пироге нужно написать мое имя. Так он и поступил, используя шприц, который мы держали в ящике для столового серебра. Это был невероятный пирог.
— А теперь нужно его попробовать. Запомни: всегда нужно праздновать день рождения. Те, кто проводит столько времени в море, как никто это понимают, — сказал он.
— Почему?
— Это тяжелая работа. Когда ты постоянно видишь гибель своих товарищей, учишься ценить каждый день.
Больше он ничего не сказал. Настоящий морской волк не тратит слов даром.
Он проводил меня до школьных ворот и обнял на прощание. Он снова уезжал в Гран Соль, и я не увижу его еще три недели.
Пирог был еще теплым, когда я вошел в лабораторию. В то утро у нас были практические занятия. Я почувствовал, как на меня пялятся. Не каждый день кто-то приходил с завтраком для всех. Но хотя все понимали, что это за повод, никто не подошел поздравить меня.
— Куда ты несешь этот пирог, Кислолицый? — спросил Горка. Он считался главным заводилой в нашем классе. Вид у него был издевательский.
— Ты не собираешься съесть его в одиночку? — бросил кто-то еще.
— Конечно, собирается. А с кем ему делиться, если он ни с кем не общается? — насмехалась Айнара.
— Бирюк!
Остальные со смехом встречали каждую унизительную реплику.
Но худшее было еще впереди.
Не знаю, кто бросил тряпку, пропитанную едкой содой, но она попала мне прямо в лицо. Сначала я почувствовал холод, который выделялся на фоне жара унижения. Потом глаза начали гореть. В них словно всадили тысячу острых кинжалов. Никогда в жизни я не чувствовал такой боли и не испытывал такого издевательства.
Мой вой смешивался с обидным смехом одноклассников. Я выронил пирог, который превратился в бесформенную массу, и побежал к раковине, чтобы сунуть голову под ледяную воду.
31
Пятница, 26 октября 2018
Сестеро наблюдала за черным руслом реки Силь, откуда открывалась дорога через виноградники и свежепосаженные леса. Одинокие деревни, которые навсегда останутся для нее безымянными, усеивали холмы, переходящие вдали в горы. Дребезжание поезда гармонировало с панорамой, открывающейся из окна, создавая ощущение покоя, который она не могла ощутить. Ей мешало осознание того, что ее ждет длинный и до абсурдности долгий путь. Когда тебе предстоит провести десять часов в поезде, не мешает запастись терпением.
Из-за забастовки авиадиспетчеров рейсы были отменены, а те немногие, что все-таки летали из Галисии, были переполнены. Допотопный дневной поезд, связывающий побережье Галисии со Страной Басков, оказался лучшим способом вернуться в Гернику — настоящее путешествие из прошлого со средней скоростью не более пятидесяти километров в час.
Часы на стене подсказали, что едва перевалило за полдень. Чема сейчас допрашивает Мейраса. Сестеро хотелось бы быть там и лично вести допрос. Ведь это благодаря ей Мейраса поймали, а все лавры достанутся ее коллеге. Операция прошла успешно. Мадрасо позвонил, чтобы поздравить ее, и в Министерстве внутренних дел, кажется, были довольны.
И не только они. Новостные сайты наперебой писали на главных страницах о поимке банды Мейраса. Кое-кто даже, позабыв о презумпции невиновности, заявлял, что именно наркоторговец стоит за преступлениями последних дней. Но Сестеро знала, что такая благосклонность — лишь мираж. Скоро они начнут придираться к каждой мелочи, но сейчас им важно продать публике хорошие новости.
— Еще кофе, пожалуйста, — попросила она официанта в вагоне-ресторане.
Оторвавшись от газеты, тот повернулся к кофемашине.
— Может, сразу двойной?
Сестеро не возражала. Либо кофеин поможет ей взбодриться, либо она весь день будет клевать носом, тупо уставившись в окно. Она не может себе этого позволить. Ей необходимо найти связь между жертвами. Эта связь точно существует, и искать ее нужно где-то в прошлом, когда Исабель Отеро еще жила в Дуранго. Непонятно только было, какое отношение такие старые дела могут иметь к наркоторговле.
И не стоит забывать об Олайсоле. Участие бывшего комиссара в спекуляциях, связанных с планами музея Гу