Она понимала, что, возможно, никогда не найдет ответ на этот вопрос. И это причиняло боль. Ей нужно это понять.
Что это за бумаги в заднем кармане ее джинсов?
Не успела она их вытащить, как вспомнила: Библия в одной из келий. Это были несколько аккуратно сложенных листов бумаги, которые нужно было спрятать от зоркого взгляда тюремщиц.
Слова громоздились на страницах, пожелтевших от времени. Почерк убористый, но округлый и красивый. Кое-где чернила расплывались, и читать было трудно: это были следы слез.
Понимая, что прочитанное причинит ей боль, Хулия села на кровать и посмотрела на первую строчку. Свежий воздух, проникавший сквозь открытое окно, холодил обнаженную кожу, но ей стало все равно, едва ее глаза пробежались по листу бумаги.
Еще один день ускользает от меня в этих безрадостных стенах. Как долго можно обходиться без солнца? Сегодня та монахиня с морщинистым лицом пообещала, что завтра меня отпустят в сад. Я считаю часы до этого момента, и я знаю, что ты тоже. Наконец-то свежий воздух, место, где я могу ходить, не натыкаясь на холодную, голую стену.
Неужели мы заслужили такое наказание? Какой ужасный грех я совершила? А ты? В чем твоя вина?
Любовь. Любовь и тоска по кому-то, кто сейчас далеко. Сердце разрывается, когда я понимаю, что, возможно, никогда больше не смогу его обнять.
Я не единственная в этой тюрьме. Я слышу, как в соседних кельях рыдают другие девушки. Они тоже меня слышат. Но когда я закрываю глаза и мне удается сосредоточиться, я слышу только тебя. Ты — моя единственная отрада, ты придаешь мне сил выдержать это заточение.
Я боюсь того, что случится, когда ты родишься. Та монахиня с очень светлыми глазами, которую другие монахини называют настоятельницей, сказала мне, что скоро я смогу вернуться домой без своей проблемы.
Я ненавижу ее. Терпеть не могу ее презрительный вид и замечания о слабости плоти. Почему я слишком молода, чтобы иметь тебя? Почему мои родители решили подвергнуть меня таким страданиям?
Я уже чувствую твои движения. Ты уже не просто маленькая рыбка в моем животе. Ты там, ты ласкаешь меня изнутри, ты ободряешь меня, когда я больше всего в этом нуждаюсь. И когда я чувствую тебя, я вспоминаю лицо твоего отца. Какие чудесные месяцы мы провели вместе. Такие насыщенные, что я буду помнить их всю свою жизнь. Я никогда никого так сильно не любила. Он вернулся в свою страну прежде, чем я успела рассказать ему о тебе. Он был бы в восторге, если бы узнал, я уверена. И эта уверенность в том, что он каким-то образом рядом со мной, придает мне сил двигаться дальше.
53
Вторник, 30 октября 2018
В «Итсаспе» было непривычно мало людей, и на барной стойке почти не осталось тарелок с закусками. Сестеро посмотрела на часы в окружении бутылок ликера. Было уже десять часов, до зимы осталось рукой подать, и шел дождь. Если взять все эти ингредиенты и смешать их в шейкере для коктейлей, то результат предсказуем: люди перестают задерживаться в баре после работы.
При виде женщины, бросающей монеты в игровой автомат, она подумала об отце. Где он? Наверняка кто-то из его дружков пустил его к себе. Например, Хуан Мари, адвокат и большой любитель вина, который давно не живет с женой. Она не удивится, если узнает, что это он его приютил.
— Сколько лет, сколько зим, Ане. Пива? — поприветствовала ее бритоголовая девушка за стойкой.
— Да, бутылочку. И сэндвич с тунцом, будь добра.
— Кухня закрыта. Осталось только то, что есть на стойке, — извинилась девушка, открывая бутылку.
Сестеро посмотрела на закуски. Не так уж много, но ей хватит. Мини-сэндвич с тунцом и анчоусами и порция картофельной тортильи отвлекут желудок.
Сделав глоток из бутылки, она осмотрелась. Женщина у игрового автомата просидит там, пока не спустит последний цент. Она завсегдатай. Сколько раз в детстве Сестеро видела своего отца в такой же ситуации и со стыдом ждала, пока кончатся монеты, прежде чем он ее заметит?
Два парня лет двадцати прислонились к задней стенке. Они махнули ей рукой, и она вернула приветствие. Парни забивали косяк. Как сотрудница полиции она должна была остановить их, но это не ее война. Пусть делают что хотят, пока никому не мешают. В баре был еще один посетитель: он сидел за стойкой и пытался заигрывать с официанткой, не понимая, что ему ничего не светит. Разница в возрасте и стиле была огромной, но этот клиент был явно одним из тех, кто считает девушек с необычной прической, пирсингом и татуировками легкой добычей. Он не успокоится, пока девушка на баре не отошьет его в грубой манере, но возможно, и это его не остановит. Сестеро прекрасно это знала, потому что зачастую страдала и сама.
Она по-прежнему держала в руках мобильный. Ей хотелось поговорить с Раулем с тех пор, как она узнала, что и у Чаро есть татуировка. Это было трудно. В свои законные выходные он отправился в море нырять. Он узнал розу, которая украшала кожу Арасели. Это он нарисовал эскиз несколько лет назад, как и в случае с цветком лотоса Наталии. Что касается одуванчика Чаро, он не мог ни подтвердить, ни опровергнуть, что это была работа из его студии. Сестеро фыркнула. Этот ответ не удовлетворил ее, кроме того, ей показалось, что он защищался в ответ на ее расспросы.
— Я думала, что ты все еще в Урдайбае, — послышалось за спиной. Это была Олайя.
— Да, да, я вернусь туда завтра, — сказала она, обнимая ее. — Спасибо, что пришла.
— Да ну тебя. Как ты?
— Я в порядке. Мама переживает, но в конце концов ей станет лучше.
— Конечно, станет. Время пришло. Как это было? Она вышвырнула его из дома? — спросила подруга, жестом попросив у девушки на баре такую же бутылку пива.
— Что-то вроде того. Он потратил кучу денег. Просто мама так ничему и не научилась и указала его в качестве совладельца счета, который она унаследовала от моих бабушки и дедушки. Это были ее деньги!
— Не вини ее. Ты лучше меня знаешь, как обстоит дело. Люди с зависимостью те еще манипуляторы.
Сестеро была признательна, чувствуя на спине тепло руки Олайи. Это успокаивало.
— Она позвонила своей подруге-адвокату и подала бумаги на развод.
— Вот и отлично. Это смелый поступок. Ее ждет огромное количество бумажной волокиты, так что хорошо, что она сама решилась на этот шаг.
Сестеро задумчиво сделала глоток.
— Жаль, что она не сделала этого раньше. Столько лет страданий, и ради чего?
— Ей было трудно это сделать, — заметила Олайя, поглаживая ее по спине.
— Да, конечно. По его милости мы все немного не в себе, — призналась Сестеро. — На днях я слетела с катушек, ударила задержанного. Думала, что он убил свою жену.
— Черт, какой кошмар. Тебе нужно сменить работу.
Сестеро пропустила это мимо ушей. Ее подруги не впервые это предлагали.
— Когда передо мной оказываются подозреваемые в жестоком обращении, я выхожу из себя. Они слишком напоминают мне отца. Я принимаю это близко к сердцу. — Глубокий вздох. — Я сотрудница полиции, и я не могу позволить себе срываться.
Дверь бара открылась, впустив прохладный ночной ветер. Сестеро ощутила ком в горле. Это случалось с ней каждый раз, когда приходилось встречаться с ним. Недостаточно знать, что правда на ее стороне, ведь невозможно вести диалог, когда другая сторона и слышать не хочет о логике. Остается либо отключить разум и опуститься на их уровень или уйти прочь.
— Ну как, довольна? Это ты во всем виновата. Ты ей нашептала. Ты делала это годами. А ведь я не чудовище. Да, я иногда играю. И что? А кто не играет? — Каждое слово отца было исполнено гнева. Он был в ярости и, как обычно, нашел виноватого. Он — жертва заговора, а не собственных действий или пристрастий к азартным играм. И хуже всего то, что он верит в свою версию событий.
Сестеро открыла рот, чтобы ответить, что одно дело — время от времени покупать лотерейный билет или ставить на футбольную команду, и совсем другое — это когда ты готов поставить на кон все, что у тебя есть, ради любой азартной игры. Непростительно заставлять семью голодать, спуская все до последнего цента. У этого есть только одно название — игровая зависимость.
— У тебя проблема, папа, — сказала она.
— Конечно. Ты — моя проблема. И все потому, что твоя мать залетела от меня. Дернуло же меня засадить ей той ночью на вечеринке.
Сестеро не впервые слышала от него нечто подобное. Ладонь Олайи крепко сжала ее предплечье.
— Ты… Ты… — у Сестеро не хватало слов, чтобы выразить свои чувства. Беспомощность, пустота, отвращение, печаль. Слишком много эмоций скопилось в горле, изо всех сил пытаясь выйти наружу. — Обратись за помощью, папа. Иначе ты плохо кончишь.
Мариано горько рассмеялся.
— Тебе надо, ты и ищи. Мне ничего не нужно. Знаешь, где я теперь поселюсь? — с насмешкой спросил он. Сестеро тут же поняла, что он задумал, и он подтвердил ее догадки: — В твоей квартире. Вернее, в квартире твоей бабушки, которая была моей матерью. Так что ищи себе другое жилье, там есть место только для меня и твоего брата.
Сестеро сжала кулаки. Как же она его ненавидит. Ярость наполнила ее глаза, но он не дождется от нее ни слезинки.
— Пойдем, Ане. — Олайя потянула ее за руку.
Сестеро сопротивлялась. У нее накопилось столько претензий к этому человеку, что он казался ей незнакомцем. Столько несведенных счетов. Но какая от этого польза? Она огляделась. Все прислушивались к их разговору, кто-то в открытую, кто-то нет. Ей не хотелось подпитывать их нездоровый интерес и стать главной героиней сплетен назавтра.
— Ты подонок, — бросила она, чувствуя гнев и беспомощность.
Повернувшись, она вышла вслед за Олайей. Дрожащий ореол вокруг каждого из фонарей на площади с видом на Бискайский залив заставил ее поднести руки к глазам, чтобы вытереть слезы.
— Не слушай его. Он пьян, — сказала Олайя, идя вслед за ней к берегу моря.
— Он засранец. Почему он не может оставить нас в покое? — Сестеро разразилась рыданиями.